Ровно в пятнадцать ноль-ноль, как по будильнику, лейтенант Тараканов появился перед главным входом в больницу. Он остановился на ступеньках крыльца и, оглянувшись вокруг, увидел журналиста, спешащего к нему из кафе. Тараканов отвернулся в другую сторону и смотрел на громаду Термитника, пока журналист не добежал до дверей в больницу. Лейтенант резко обернулся, молча протянул муравью руку и открыл двери.

Они очутились в прохладном полусумраке приемного покоя, и Тараканов сразу направился к турникету охраны. Сонный охранник тупо кивнул лейтенанту и нажал на рычажок. Они понеслись в сторону лестниц по узкому коридору. Лавируя между каталок, коробок и спешащих по своим делам медиков, Тёма старался держаться за спиной лейтенанта. Говорить было неудобно, пока они не свернули к подземному переходу во второй больничный корпус, где движение было не такое активное. Тёма догнал Тараканова и пошел рядом с ним.

– Куда спешим, напарник? – Спросил он, – поделишься инфой, или мне самому провести расследование?

– Хватит дурачиться, – оборвал его лейтенант, – у нас серьезное дело, и я даже рад, что ты будешь в курсе.

Он вдруг резко остановился и оглянулся по сторонам. В коридоре никого не было. Тараканов, подойдя к двери в какую-то техническую коморку, подергал ручку и открыл ее. Внутри комнатки были навалены швабры, веники, ведра и тому подобные, необходимые для уборки помещений, инструменты. Он зашел внутрь, и Тёма шмыгнул за милиционером следом. Тараканов аккуратно прикрыл дверь за собой и прислушался – далеко в другом конце коридора простучали чьи-то шаги, но сразу затихли. Журналист весь вытянулся в струнку, в ожидании сверхсекретной информации.

Тараканов посмотрел на муравья сверху вниз. Лицо его было крайне серьезным.

– Ты в дружбу веришь, Тёма? – Неожиданно спросил Тараканов.

Немного опешивший от такого вопроса, Тёма промолчал. Он вдруг испугался, что лейтенант немного со сдвинутой крышей в части психики.

– Ты ведь парень неплохой, насколько я могу по тебе судить. Так вот, как относишься к настоящей дружбе? – Настойчиво переспросил Тараканов.

– Да, как, – смутился Тёма, – нормально я отношусь. У меня полно друзей.

Он посмотрел снизу-вверх в глаза милиционера и тут же поправился скороговоркой:

– Я не так выразился! Я за настоящего друга любую ногу дам себе отрезать, на смерть пойду, если ему это поможет, – Тёма заволновался, так как по выражению лица Тараканова ничего нельзя было понять. Он нависал над муравьем темной громадой в свете одной единственной тусклой лампочки.

– Поверь, мне можно довериться. Если ты скажешь о какой-то тайне, то она умрет со мной. Я любые пытки выдержу, если надо будет! Честно. Не сомневайся во мне!

Тараканов помолчал еще несколько секунд, внимательно оглядел Тёму с головы до ног и сказал:

– Ну, я так и думал, – он открыл дверь коморки и выглянул в коридор, повращал головой туда-сюда, и снова понесся по переходу, – ты, конечно, эдакий весельчак, пустомеля и балагур. Это понятно. Но в качестве забавного друга главного героя сойдешь.

– Чего?

– Товарищ, я говорю, ты нормальный.

– А, то, – вставил Тёма, про себя ругнувшись паучьими сетями.

– В общем, слушай, – сказал Тараканов через плечо семенившему за ним журналисту. – Все, что я тебе сейчас покажу и расскажу, это моя личная тайна. Меня повысили до следователя только за то, что я всегда выполнял все приказы, которые мне отдавало начальство. Но в этот раз, я не смогу так поступить. А дело вот в чем. Вызвал меня к себе вчера вечером в кабинет капитан Мастотерм и поблагодарил за службу и сказал, что впечатлён моими способностями. В качестве аванса он повышает меня и дает мне для начала очень легкое дело, которое мне необходимо закрыть как можно скорее. Я спросил его, что это за дело. Это пустяковое самоубийство, говорит мне капитан Мастотерм. Ты, говорит, просто собери все необходимые документы и опроси пару свидетелей. Тело самоубийцы должны забрать, говорит, завтра утром в морг, ты составь протокол, и быстренько закрывай дело за отсутствием состава преступления. Что бы в четверг папка уже лежала у меня на столе на подписи. Справишься, будешь молодцом, и твоя карьера взлетит как воздушный шарик в небо в ясную погоду. Так и сказал – как воздушный шарик.

Тараканов проскочил перекресток, забитый медсестрами в белых халатах. Медсестры громко зашептались, когда парочка красавцев протиснулась сквозь их маленькую кучку. В спину парням ударил звонкий смех. Тёма, обернувшись, весело подмигнул девушкам, лихо заломил шляпу и собирался отмочить какую-то похабную шутку. Но Тараканов так сильно дернул его за руку, что муравей чуть не грохнулся на пол. Девушки захихикали еще громче и из кабинета высунулась толстая рожа какого-то врача в круглых очках. Он громко зашипел на девчонок.

Тараканов тащил Тёму полутемными лестницам дальше вниз.

– Хватит паясничать, – спокойно, но грозно сказал он.

– Ну, так я ж весельчак, – отпарировал Тёма, – незачем всем быть такими сухарями как ты. Рассказывай дальше.

– А дальше вот что. Я сразу пошел по адресу, который мне дали в дежурной части. Оказалось, что в квартире 34, в доме 21 на улице Сенной живет товарищ по фамилии Папилионидис33.

– Грек, что ли? Или латинас? – спросил Тёма, – дурацкая фамилия.

– Да кто знает. Может фамилия просто дурацкая. Короче. Он работает в банке каким-то клерком в отделе депозитов. И оказалось, что он не просто мертв. А от него практически ничего не осталось.

Тараканов замолчал и остановился перед тяжелыми двустворчатыми дверями, на которых висела табличка с надписью «МОРГ». Лейтенант толкнул дверь и вошёл в ярко освещенный холл, перегороженный пополам высокой стойкой. За стойкой торчал скучающий интерн патологоанатомического отделения кузнечик Сачков34, которого Тёма неплохо знал и раньше. Журналисту в его работе приходилось посещать всякие места. И такие как морг, и кладбище, и всякие притоны, и злачные места. В одном из таких злачных притонов он и познакомился с Сачковым. Теперь тот, время от времени, позванивал муравью на работу и за пятерку сообщал ему о каком-нибудь интересном случае из своей практики. Парень он был прыщавый, с заиканиями и нелепыми шуточками, безуспешно волочился за девушками, усиленно зубрил медицину и мечтал о карьере пластического хирурга.

Милиционер навис над дремлющим Сачковым и молча начал на него таращиться, ворочая черными усищами. Тёма не выдержал и стукнул кулаком по звонку, который был прилеплен на старую жвачку к парапету. Звонок громко звякнул, и Сачков подскочил от неожиданности.

– Вы чё расшумелись, – просипел он глухим, сорванным голосом, – тише можно?

– Боишься, покойники проснуться? А зачем тогда такой звонок сюда прилепил, – весело спросил Тёма, помня, что он, согласно характеристике следователя Тараканова, еще и балагур, – что с голосом Семён? Простудился?

Кузнечик махнул лапкой и, ухватив себя за горло другой лапкой, еле выдавил:

– Вчера пели в караоке-баре с корешами с курса. Наорались так, что – вот результат. Острый ларингит. Теперь пиво неделю пить нельзя.

– Потом поделитесь впечатлениями о вечеринках, – грубо прервал их Тараканов, – показывай тело номер 1702/179235.

Сачков медленно выполз из-за своей стойки.

– Утром что ли не нагляделся на него. Вскрытие уже провели, результаты я тебе хотел послать в отделение почтой. Но не успел. Сейчас найду, – он начал рыться в картонной коробке с корреспонденцией на отправку.

– Куда я его тут сунул-то, – сипел кузнечик, – мне вообще говорить нельзя, а то осложнение будет.

– Ну, вот и молчи, а дело делай, – опять нагрубил Тараканов, – показывай тело, результаты потом отдашь.

Семён вяло махнул на него рукой и вытащил здоровенный желтый конверт, запечатанный восковой печатью с гербом больницы. Он, молча и выразительно, взмахнул своей короткой ручкой в сторону милиционера и отдал ему конверт. На, мол, получите и распишитесь. Потом схватил со стола связку ключей и, толкнув ногой вращающуюся дверь, повел лейтенанта и журналиста по белому, выложенному кафелем коридору, в котором с треском мигали люминесцентные лампы. Они прошли через коридор, потом через зал вскрытий вошли в больничное хранилище тел, или попросту в холодильник. Весь зал был забит каталками с покрытыми простынями телами на них. Обе стены, справа и слева от входа, и от пола до потолка занимали ящики морозилок различного размера.