— Мой дедушка умер, когда мама была старшеклассницей, а бабушка скончалась десять лет назад.

— Никаких дядей и теть?

— У моей бабушки случилось несколько выкидышей после рождения моей мамы, поэтому они перестали пытаться.

Ноа смотрел в боковое окно грузовика, как бы прикидывая их ограниченные возможности. Они не могли ходить от двери к двери и спрашивать, не знает ли кто-нибудь, кто мог поджечь дом Тилли. Или помнят ли они перестрелку на заправочной станции «Шелл» двадцать пять лет назад.

— Что случилось с домом твоей бабушки после ее смерти? — спросил наконец он.

— Мой отец его продал. Я использовала часть денег, чтобы построить свои теплицы. — Винтер расстроилась, но смирилась, когда отец сказал ей, что у них есть покупатель на дом. Казалось, что она теряет часть той пожилой женщины, которая прожила здесь более сорока лет. Тем не менее, она не хотела, чтобы дом пришел в упадок, как… — Ох, конечно.

— Что? — спросил Ноа, когда Винтер достала ключи из сумочки и завела двигатель. — Куда мы едем?

— В домик моей матери, — сообщила она ему, выезжая с парковки и направляясь к Парк-стрит, главной улице за городом.

— Где это?

— Всего в нескольких милях к северу от Пайка. Мы будем там меньше чем через полчаса, — заверила она его.

Ноа пристегнул ремень безопасности, но при этом бросил на нее недоуменный взгляд.

— Почему мы едем в этот домик?

У Винтер не нашлось хорошего ответа. По правде говоря, у нее просто не было идей получше.

— В выходные, когда умерла моя мать, она привезла меня в Пайк к бабушке и осталась там, — пробормотала она, набирая скорость, когда они выехали на главную дорогу.

— В домике?

Винтер кивнула.

— Там она могла работать над своими картинами, и ребенок не мешал ее музам.

— Она всегда так делала?

Вопрос возник не случайно. Винтер нахмурилась, затем запоздало поняла, что Ноа хочет понять, мог ли кто-то узнать о распорядке Лорел и проследить за ней. Может быть, из Ларкина.

— Мы приезжали в Пайк, по крайней мере, на один или два выходных каждый месяц.

— И твоя мать всегда уединялась в домике?

— Да, насколько я помню. — Винтер нахмурила брови, пытаясь вынырнуть из давних воспоминаний. — Обычно она отвозила меня к бабушке в пятницу днем и забирала в воскресенье, — сказала она. Точные детали расплывались, но Винтер так и не забыла, как радовалась, когда ее мама доставала чемодан и начинала собирать ее одежду. Винтер обожала проводить время с бабушкой. Никто не говорил ей сидеть прямо или надевать туфли. Ее нос покрывался мукой, а в воздухе пахло дрожжами, маслом и теплой корицей. — В то воскресенье она пришла позже обычного. Я уже успела уснуть, когда она посадила меня в машину. Поэтому я лежала на заднем сиденье, когда… — Винтер замолчала и хмурясь, нажала на педаль газа, когда они достигли окраины города.

— Значит твой отец сразу продал домик? — спросил Ноа, к счастью, не настаивая на подробностях той ночи.

— Нет. Мой дедушка оставил его в доверительном фонде для меня. Пока мне не исполнилось восемнадцать, его нельзя было продать. К тому времени мы оба редко вспоминали, что мамин домик принадлежит мне.

Винтер свернула на подъездную дорогу, и ее грузовик, подпрыгивая на выбоинах, вынужден был сбавить скорость почти до нуля. Висконсинские зимы имеют привычку разъедать дорожное покрытие и превращать его в полосу препятствий.

— Когда ты в последний раз была там?

Винтер наклонилась вперед, сосредоточившись на деревьях, выстроившихся вдоль одной стороны дороги. Она не хотела пропустить поворот.

— Я не была в домике с тех пор, как умерла моя мать.

— И что, он больше не использовался?

Ее губы дрогнули в улыбке. Ноа настолько прикипел к природе, что построил свой дом посреди участка земли в десяти милях от ближайшего города. Чтобы дойти до ближайшего соседа, ему требовалось полдня. Для него совершенно немыслимо владеть участком в лучших местах для охоты и рыбалки и не проводить там каждую свободную минуту.

— Нет. Моя бабушка закрыла окна после похорон мамы и повесила таблички «ВХОД ЗАПРЕШЕН», но никто не заходил внутрь.

Ноа молчал, пока она добиралась до поворота, где стоял старый щит с рекламой близлежащего коттеджа и водного курорта. Слава Богу, он все еще оставался там. Только так Винтер могла вспомнить, по какой дороге ехать.

Она свернула на узкую тропинку и повернула налево, затем направо и еще раз налево. Винтер помнила, как несколько раз, когда бабушка подвозила ее к домику, чтобы отвезти корзину для пикника, наполненную обедом для ее матери, она всегда напевала песенку. «Налево, направо, налево. Все просто. Налево, направо, налево. Не забывай, солнышко сладкое». Винтер не знала, пела ли бабушка эту песенку, чтобы напомнить себе, как добраться до домика, или на случай, если Винтер случайно заблудится, чтобы она могла найти дорогу обратно.

Тропинка поднималась вверх под крутым углом, и грязь размякла, превратившись в мокрую жижу. Хуже того, повернув, Винтер обнаружила, что большое дерево упало прямо на их пути.

— Боюсь нам придётся пройтись пешком.

Ноа распахнул дверь и без колебаний выпрыгнул из грузовика. К тому времени, как она присоединилась к нему, он откинул голову назад, чтобы полюбоваться возвышающимися красными соснами, которые окружали их.

— Красивое место.

Винтер кивнула и направилась вверх по дороге, чтобы перелезть через ствол дерева. До домика оставалось совсем немного.

— Бабушка рассказывала, что моя мать любила бывать здесь. Это было особенное место, куда она приезжала с моим дедушкой. Только они вдвоем. Они ловили рыбу и готовили на костре, мама рисовала, а дедушка читал книгу.

Ноа шел рядом с ней, его крупное тело двигалось с легкостью, которая появилась после многих лет, проведенных в походах по лесу. Инстинктивно Винтер придвинулась ближе. Она не боялась. Светило солнце, а щебетание птиц наполняло воздух песней, но деревья стояли так плотно, что вызывали у нее чувство клаустрофобии. Как будто они смыкались вокруг нее.

То же самое она чувствовала, когда была совсем маленькой девочкой.

— Твоя мама никогда не приводила тебя сюда ночевать? — спросил Ноа, как будто почувствовал, что ей нужно отвлечься.

— Нет. — Винтер ускорила шаг. Озеро скрывалось за небольшим хребтом прямо впереди. — Мне было все равно. Я любила проводить время с бабушкой, — заверила она Ноа. — Я сидела на полу в кухне и смотрела, как она готовит. Даже после смерти мамы я приезжала к ней, чтобы побыть вместе. — Улыбка тронула ее губы. — Она вдохновила меня на создание ресторана. Я уверена, что в раю должно пахнуть ее булочками с корицей.

— Надеюсь, ты права, — пробормотал Ноа, присвистнув, когда деревья наконец поредели и показался деревянный домик, стоящий на берегу озера. — Это он?

— Да.

Винтер вышла на поляну, любуясь живописным видом. Озеро невелико, но его хорошо зарыбил ее дед, а берега заросли полевыми цветами, которые в летние месяцы издавали приятный аромат. Домик построили из обветренного дерева с жестяной крышей и дымоходом, который уже начал разрушаться. На неглубоком крыльце стояло кресло-качалка и деревянная вешалка для дедушкиных удочек. Теперь их не осталось, а на окнах крепились тяжелые деревянные ставни.

Это придавало дому мрачный вид. Как будто дом закрылся, чтобы оплакать потерю ее матери. Или, может быть, он дулся на то, что его бросили.

Винтер почувствовала неожиданное чувство вины.

— Как ты собираешься попасть внутрь?

Она зазвенела связкой ключей, которую держала в руке.

— Я носила этот ключ много лет. Постоянно твердила себе, что нужно приехать сюда и все проверить. Стоило убедиться, что здесь не поселились никакие чужаки. Но у меня никогда не хватало смелости.

— Ты не должна делать это в одиночку. — Ноа огляделся вокруг, как бы подчеркивая изолированность домика.

Винтер повернула голову, чтобы послать ему благодарную улыбку.

— Я не одна.