Февраль 1535 г.

г. Париж, Франция

Город, одолеваемый вечерними сумерками, приумолкал. На площадях и улочках вдоль берегов Сены неизменные днем гомон и суета людских толп постепенно затихали. Уличные торговцы сворачивали свои короба с нехитрым товаром и сносили их в лавки. До того праздно шатающиеся зеваки спешили укрыться каждый под своей, Богом ему отведённой, крышей. Придворные вельможи, отцы церкви, чиновники, банкиры в каретах, увенчанных фамильными гербами, возвращались под сень своих дворцов и отелей продолжать свое многотрудное плетение интриг. Чиновники помельче, ремесленники, торговцы, схолары устремлялись в таверны и всевозможные трактирчики, дабы успеть занять тёплые места и честно провести остаток дня за кружкой вина. Нищие и убогие, завершив свой трудовой день на папертях, расползались с центральных площадей по своим щелям на окраинах. В обратном же направлении тихо двигались, сбиваясь в шайки, карманные воры, грабители, шулеры и прочая нечисть, для которых трудовой день наступал с темнотой. Февральская же погода к вечеру не привечала уже никого, кто оставался под открытым небом Парижа. Сумрачное небо своей свинцовой серостью подавляло собой недавние радужные настроения у тех, у кого они были, а промозглый порывистый ветер вперемежку с небесной сыростью пробирали до костей и отнюдь не добавляли желания оставаться вне теплого крова. Как раз в такой зимний, неприветливый вечер по одной из парижских улиц, зябко кутаясь в черную свою мантию, шел человек. На первый взгляд по его одеянию можно было уверенно предположить, что это доктор одного из университетских колежей. Он был высок, несколько сутул. Однако, морщины на его бледном лице и взгляд с отпечатком неимоверной усталости выдавали его возраст, весьма далекий от студенческого. По манере его ходьбы можно было заключить, что он был болен ногами и каждый его шаг давался ему с трудом. Вдобавок его мучили приступы кашля, которые он с трудом подавлял, закрываясь рукавом. Он медленно шёл вдоль очередной тёмной улицы, едва освещаемой светом из окон, неуклюже перешагивая через грязные лужи и кучи нечистот. Вдруг послышалось злобное рычание и невесть откуда на улицу выбежала стая лохматых собак. С заливистым лаем они бросились навстречу незнакомцу. Окружив его со всех сторон, они, щетинясь, оскалили свои клыки и стали всё ближе подступать к намеченной жертве. Они готовились растерзать его, однако выжидали, пытаясь что-то распознать своим звериным чутьём. Незнакомец же сначала опешил, но скоро придя в себя, беспорядочно взмахивая руками, пятясь назад, пытался отогнать от себя этих лохматых чудищ.

– Прочь, бестии! – произнес он негромко, но в его хриплом голосе послышалась какая-то неведомая угроза, которая не давала собакам броситься на него. Они стали вкруг него, оскалившись и выжидая. Он же, прижавшись спиной к стене, сам не решался двинуться с места, опасаясь нападения.

Вдруг раздался пронзительный свист, какой-то гогот и невесть откуда в собак полетели камни. Через пару мгновений из темноты буквально выпрыгнул какой-то человек. С криками «Ах вы, черти лохматые!» он бросился на собак с палкой в руках и со всего маха принялся дубасить их направо и налево. Те пытались было броситься уже на него, но, получив порцию тумаков, отчаянно скуля, разбежались еще быстрее, чем некогда появились.

– Фу! Снова вечерок выдался! Сколько не хожу этой дорогой, всегда нахожу нескучную работёнку. От этих бродячих псов совсем проходу нет. Как вы, мсье? Они вас не зацепили?

– Благодарение Богу! Вы появились как нельзя более кстати. Еще мгновение и это драконово отродье пустило бы в ход свои зубы.

– Значит, я оказался здесь вовремя. А благодарить стоит не Бога, а скорее вот эту штукенцию, – новоявленный герой повертел в руках палку, – без неё нам обоим пришлось бы туго.

– На все воля Божья. Я рад вашему появлению и благодарю вас за ваш отважный поступок. Игнатий Лойола, доктор богословия к вашим услугам! – с легким поклоном представился высокий.

– Мишель Сервэ, пока еще не доктор и уж совсем не богословия, а всего лишь университетский схолар первого года обучения. К вашим услугам! – представился в свою очередь герой.

– Ваш поступок, мсье Сервэ, достоен награды. Возможности мои скромны, но я не люблю оставаться в долгу. Как я могу отблагодарить вас?

– Право же не знаю, мсье. Не думаю, что попытка разогнать дикую свору достойна какой-то награды. Своему брату-студенту я всегда готов прийти на выручку и без всяких церемоний.

– И всё же?

– Пожалуй, погодите! Я кажется знаю выход. Я сейчас направляюсь в одно местечко, что здесь неподалёку. Мы с моим другом уговорились встретиться там сегодня вечером. Если вас не затруднит, составьте нам компанию хоть ненадолго. А отблагодарить сможете, угостив кружкой доброго вина, каковое водится в том заведении.

– Что ж, извольте, – на мгновение задумавшись, согласился высокий, – я с удовольствием приму ваше предложение, тем более мне самому стоит немного отдохнуть и согреться, -он снова закашлялся, прикрываясь рукавом мантии.

И далее уже вдвоём наши новые знакомцы побрели по тёмным улочкам, скудно освещённых светом лампад из окон попутных домов. Неспешно беседуя, они осторожно пробирались, предупреждая друг друга, чтобы не угодить в какую-нибудь очередную яму грязи или споткнуться о груду мусора, каковых на их пути находилось немало. Наконец, попетляв по лабиринтам переулков, преодолев при этом все мыслимые препятствия, они добрались до дверей, над которыми красовалась вывеска «Желтый фонарь». Очевидно, что это была небольшая таверна. Двери её нещадно скрипели, радушно принимая посетителей, самого же фонаря в потемках было не разглядеть, да и зачем?

– Прошу вас, мсье Лойола! – бодро произнес Сервэ, открывая двери. По всему, он был частым гостем в этом месте, -Здесь мы сможем и отдохнуть, и согреться.

Знакомцы, пройдя внутрь заведения, устроились за столом поближе к очагу.

– Хозяин, мы голодны! – весело и нарочито громко пробасил Сервэ.

– Не забывайте, мсье, угощаю я, – заметил Лойола.

– Не имею ни сил, ни желания отказаться! Когда ещё мне окажет такую честь сам доктор богословия!

Подбежал трактирщик.

– Это ты, Сервэ? Давненько тебя не было видно! Уж не в тюрьме ли отсиживался?

– Если бы! Безвылазно проторчал в колеже всю неделю, штудировал атлас анатомии.

– Ха! Сказки про свою анатомию рассказывай девицам с площади. Тебе как всегда луковый суп, лепешку и кружку прованского?

– Только не сегодня. Подай-ка мне гратен с бараниной да бутылку бургундского. И не смотри так. Не каждый день меня угощает доктор парижского университета мсье Лойола.

– В самом деле, не каждый день, – в свою очередь произнес доктор, – мне, пожалуй, того же самого. За всё плачу я.

Ничуть не удивившись такому заявлению, трактирщик поспешил на кухню. Знакомцы же, отогревшись теплом камина, повальяжнее расположились за своим столом. Теперь они, наконец, смогли получше рассмотреть друг друга. Доктор Лойола оказался мужчиной действительно уже немолодым, остроносым и лысоватым. Гладкое лицо его с редкими, но глубокими морщинами имело достаточно тонкие и приятные черты. Однако, не это подкупало в этом несомненно умном и мужественном человеке. Его взгляд острый и серьёзный, а вернее тот огонь, яростный и неукротимый, отблесками мерцавший в его черных от природы глазах, притягивал и завораживал собеседника. Казалось, такой взгляд проникает в самую душу и, воспламеняя её, высвечивает всю суть. Такой взгляд мог быть присущ скорее бесстрашному рыцарю во время неравного боя, либо капитану жаков⁵, но отнюдь не университетскому доктору. Схолар Мишель Сервэ же выглядел чуть ли не вдвое моложе своего спутника, вид имел самый обычный, жизнерадостный и легкомысленный, как, впрочем, и все схолары, каждый год приезжающие в Париж со всех окраин мира. Однако, чтобы чем-то отличиться от других, а скорее для важности, Мишель пожелал отпустить бородку и усы, которые лихо подправлял при каждом удобном случае. Взгляд его чёрных, как угольки, глаз был задиристым, даже каким-то царапающим, а на губах поигрывала неизменная усмешка.