– Но о какой чести речь, когда они так легко идут на заведомый подлог? – этот вопрос задаю уже вслух Джеймсу, сидящему рядом со мной за стойкой в «Сломанной птице».

– Я бы не судил столь однозначно, – откликнулся он, – всё-таки Маскелайн, не говоря уже об императоре, стоит выше нас и видит дальше. Всю картину целиком, так сказать. И раз они считают, что для Бресии эта ложь необходима, значит, надо солгать, – он жестом отказался от добавки, предложенной барменом, и тот наполнил только мой стакан.

– А у тебя не возникает вопросов, Джеймс, о чём они ещё нам лгут?

– Нет, – отрезал Аддерли, – эти игры мне не по рангу, и я в них не лезу. Предоставь каждому заниматься своим делом, Скади. Наше – служить Бресии и подчиняться приказам вышестоящих офицеров и императора.

Я киваю. Не потому, что я согласна с ним. Просто мои возражения ничего не значат. Бармен вновь обновил мой напиток.

– Может, хватит? Ты же почти не пьёшь, Скади, тебе подурнеет.

Я бросила на Джеймса злобный взгляд – куда уж дурней? И тут мне приходит в голову мысль, которую я почему-то раньше упустила.

– Аддерли, а меня ведь не вызывали на допрос в тайную полицию! После того, как я неизвестно где пропадала десять дней, а потом обнаружилась в компании вражеских офицеров на нейтральной полосе без соответствующего на то разрешения! И потеряла двоих людей.

Джеймс меняется в лице, и его синие глаза темнеют до черноты.

– Вот только не вздумай сама туда соваться, – даже не шепчет – шипит он, – своей правдой только хуже сделаешь! Ты вообще кому служишь – сотрудникам ТП или императору?

– Императору, конечно, – удивляюсь я такой его реакции.

– Вот и исполняй, что он от тебя ждёт! Ему и Бресии нужно, чтобы ты была героем? Стань им!

Мы надолго замолкаем. Аддерли заметно разнервничался, хоть виду и не показывает. Но я его знаю. Возможно, в чём-то он прав. Я погружаюсь в невесёлые размышления, потягивая виски.

– Я бы на твоём месте видел в этом плюсы, – майор нарушает наше затянувшееся молчание, – вот обо мне пишут только в светской хронике, что бы я ни делал на линии фронта. Я неплохой офицер, Скади, и, знаешь ли, мне обидно! Обидно, что я посвящаю жизнь своей стране, а ей интересно лишь то, что творится в моей постели. Хотя как раз там ничего занятного и не происходит. Ты единственная женщина среди нас, и тебя заметили, как офицера, зауважали за твои профессиональные качества, а не за причёску!

Я горько вздыхаю.

– Какие могут быть качества, если все эти разговоры, вся эта статья – чьи-то выдумки, Джеймс? Разве только причёска на фотопортрете настоящая, да.

Мы просидели в «Сломанной птице» до позднего вечера. С виски я и правда переборщила, и Джеймс повёз меня домой. Мы долго не могли справиться с заклинившим замком и повернуть ключ, а когда наконец ввалились в узкую прихожую, на нас обрушилась колченогая вешалка, попутно сбив подставку с зонтами. Джеймс инстинктивно загородил меня собой, выхватывая револьвер, я расхохоталась, зажатая между стенкой и его спиной.

– Чёрт, Скади, что у тебя тут за бардак! Я думал, в дом забрались воры! – он изо всех сил старался сохранить остатки серьёзности. – И где переключатель?!

Переключатель был как раз за мной, Аддерли потянулся к нему, его дыхание обожгло мои губы. После щелчка лампочка над нашими головами вспыхнула и погасла.

– Да чтоб тебя! – ругнулся Джеймс. – Грин, есть в этом доме хоть что-то, что не требует починки?

Мы стояли вплотную друг к другу, и в темноте прихожей я видела лишь мягкое, постепенно разгорающееся мерцание его глаз. В последний момент я отвернулась, и его губы замерли, коснувшись моей щеки. Даже в этой темноте я почувствовала его неловкость и досаду.

– Джеймс…

– Скади?

Я вновь обидела его, хоть он и не подал виду.

– Я пьяна, Джеймс. Ты тоже.

Он молча кивнул и дружески сжал мои пальцы, отстраняясь.

– Доброй ночи, Скади.

Я закрыла за ним дверь и опустилась на лестницу, прижалась лбом к балясине. Прости меня, Джеймс! Я, правда, очень хотела бы ответить на твои чувства. Но не могу. Пока нет.

***

– Видите ли, майор, ваше самочувствие напрямую зависит от длительности нашей с вами беседы, – ладони агента госбезопасности, сухого, словно прошлогодняя ржаная галета, уперлись в стол, – а продолжительность беседы, в свою очередь, от вашей разговорчивости.

По ту сторону стола, покачиваясь на неустойчивом табурете, словно камыш на ветру, сидел Кирк Медина. Его смуглое лицо приобрело зеленоватый оттенок в тех местах, где ещё не было иссиня-чёрным. С начала допроса шли вторые сутки. За это время Медине не позволяли спать, не давали есть и пить. Запирали в глухой душной камере, больше похожей на вертикальный гроб – в ней невозможно было даже сесть – и раз в несколько часов приводили в подвал на «разговор». В подвале было так душно и жарко, что на серых стенах поблёскивал конденсат. Прозрачные, прохладные капельки благословенной воды мерцали в тусклом свете жёлтой лампы, и они, несомненно, стоили того, чтобы облизать грязные, шершавые стены. Но Медина сидел посреди подвала, далеко от них, не дотянуться. Перед ним был лишь металлический стол, прикрученный к полу. Совершенно сухой.

– Я вам всё уже рассказал, – просипел майор.

Пересохшее горло саднило, на разбитых губах коркой запеклась кровь.

– Мне нечего добавить.

– Вы уверены, майор? – агент уже надел кожаную перчатку и теперь демонстративно взвешивал на ладони небольшой свинцовый цилиндрик – не человек, а чёрный скорпион, чей хвост с жалом всегда в боевой готовности.

– Уверен, – Медина поднял голову и попытался посмотреть на своего мучителя как можно твёрже.

Из-за резкого движения пустой желудок скрутило спазмом, а перед глазами поплыли бордовые пятна.

– То есть вы ничего не знаете? Ни об исчезновении второго дредноута, ни о причинах гибели экипажа первого, ни о том, кто отдал приказ лезть в зону над Свуер. Ни даже об обстоятельствах, побудивших подполковника Винтерсблада взять на борт вражеского разведчика в тот момент, когда он утратил доверие команды. Мало того, часть событий вы просто не помните?

Медина слабо кивнул.

– Тогда скажите мне, майор, какого хрена вы посадили вражеский разведывательный дирижабль на нейтральной полосе, упустив столь ценного для нас офицера?

– Дирижабль едва тянул.

Медина старался смотреть в глаза допросному. Это было несложно: тёмный, колючий взгляд агента прицепился к майору, словно репей, не позволяя опустить ресницы.

– Приборы не работали. Я летел вслепую. Когда понял, что нахожусь в воздушном пространстве Траолии, было уже поздно. Пришлось срочно садиться, иначе мы бы разбились.

Повисла пауза. Агент, словно о чём-то размышляя, сделал круг по подвалу, всё так же поигрывая свинцовой гирькой.

– Почти тысяча человек, майор, – рука с зажатым в ней тяжёлым бруском врезалась под дых офицеру, согнув его пополам, – вы потеряли почти тысячу человек и два дредноута! – ещё один удар в живот заставил Медину захлебнуться кашлем. – И продолжаете защищать Винтерсблада? – вновь удар, от которого живот майора прилип к хребту. – Хотите разделить с ним последствия? – кулак в перчатке врезался Медине в челюсть, сбив его с табуретки.

– Я никого не защищаю, – ответил Кирк, скрючившись на полу, – я рассказал вам всё, что знаю.

– И не убедили нас своими сказками про какой-то вулкан и всеобщее помешательство! Если спастись было невозможно, каким образом вы трое выжили?! – допросный присел на корточки над Кирком, широко разведя острые колени, и положил на них локти. – Знаете, что мы думаем?

Офицер лежал на полу, обняв руками живот, будто пытался защитить его от новых ударов, и тяжело, с хрипом, дышал.