– Не страшно им одним в деревне? Здесь у вас вон какие легенды рассказывают…
– Рассказывать можно всё, что угодно, да только знаю я, здесь место светлое, хорошее. Соловьёв у нас, и правда, много, а разбойников ни одного, разве что правнук мой Максимка, так он сейчас с родителями в городе живёт. А меня, сколько дети в город не звали, да только не создана я для жизни той суетнОй. Вот и Вера с Василием так говорят. Вера – сестра моя, только отцы у нас разные.
Деревня оказалась недалеко от той, где живёт, а может, нет мистический Генерал.
– А волков здесь, случайно, нет? – показалась мне подозрительной близость брянских лесов.
– Раньше были, а теперь живём спокойно – никого не боимся, да и собака, Барбос, у них такая, что любого волка задерёт.
Барбос оказался огромным псом, почти с телёнка, облаял для порядку и тут же принялся вилять хвостом.
– Видишь, в какую глушь забрались, – одобрительно улыбнулась Прасковья. – Ночью здесь звёзды ниже и ярче, это в городе вам вместо них фонари, а неба не видно. Здесь, моя милая, всё иначе… Все твои мысли и сны видит звёздное небушко, даже когда звёздочек не видно, и если помнить об этом, всё ненужное спадёт с тебя, как с лука шелуха.
Утренние звёзды подмигнули петухам и погасли, и те принялись радостно горланить, приветствуя новый день так самозабвенно, будто каждый раз с рассветом начинается новая жизнь.
– Опять вместе с солнышком в дом? – обрадовалась разбуженная хозяйка.
За ней показался, зевая, хозяин.
– Вместе с солнышком пришла, молока вам принесла, – в рифму ответила Прасковья.
Василий Никифорович и Вера Андреевна когда-то и сами держали бурёнку, но в девяносто с лишним лет с коровой не управиться.
– А это что за гостья-красавица у тебя? – улыбнулась мне и Прасковье одновременно Вера Андреевна.
– Не у меня, а у нас. Генералом нашим интересуется…
– Разве я говорила?.. – от удивления я не знала, что сказать.
А Прасковья только рассмеялась.
– Не знаю, а чувствую. Вот здесь… – приложила руку к сердцу. – Чувствую, потому что дочь я его. Любовь у них была с мамой. Ему уже за шестьдесят поди было… А мамочка вдовой рано осталась, так и жила одна с детьми, пока не встретила его – такого статного красавца. А он вроде бы тоже не один, а с семьёй приехал. В общем, родилась я, плод их запретной любви. В деревне тогда с этим строго было… Пришлось Генералу уехать, а дом тот потом занял какой-то беглец, говорят, опасный преступник. Но милиция никого и ничего не нашла, и разговоры умолкли. Вот такая история, моя милая. Чувствую, ты девушка умная и дары особые имеешь.
– Какие такие дары? – удивилась я.
– Особые, – повторила Прасковья. – О которых, может быть, пока сама не знаешь. Чувствовать сердцем – первый дар. Проверять разумом – твой дар второй. И получать вести и не только те, которые с планетушки нашей – дар особенный третий. Может, и откроется тебе разгадка… Тогда уж и меня, старую, не забудь. Напиши мне письмо, где нашёл свой последний приют Генерал. Мама всю жизнь это место искала, куда только письма-телеграммы не слала. Не нашла. Может быть, мне повезёт… Я ведь как чувствовала, что ты сама к нам приедешь. Сон мне был вчера в руку, как будто ты вручила мне письмо от отца и говоришь: «Просил переслать вашей маме, но я адреса не знаю её. Может, вы перешлёте?» Хочешь, покажу тебе её?
Меня завели внутрь простого деревенского дома, где на столе стояла фотография, с которой улыбалась тёмноволосая женщина с большими миндалевидными глазами, высокими скулами и длинной тонкой шеей. Что-то в красавице было кошачье, точнее, даже рысье.
– Если найду, напишу обязательно, – пообещала я.
– А теперь на источник… – заговорщицки подмигнула Прасковья. – В той воде сами звёзды полощут свои отражения, сразу ум станет светлый и ясный, худое забудется, а доброе – останется. Вода, говорили старики, в нём особенная, всё плохое в себя вбирает, и в землю уносит, на правильный путь направляет, потому что чья-то путеводная звезда сюда упала, может быть, нашего с тобой Генерала, и забил с тех пор здесь ключ. Потому-то и живут здесь у нас до ста лет и больше даже в здравом уме и памяти…
– А сколько вам лет? – полюбопытствовала я.
– Ой, милая! – кокетливо улыбнулась Прасковья. – Зачем тебе знать? Всё равно, если и скажу, так не поверишь…
Вода и впрямь была такой прозрачной и студёной, что, казалось, рождаешься заново…
Чевычелова я обнаружила перед домом-гостиницей энергично приседающим с разведёнными в стороны руками.
– Я уже сделал зарядку, Инга Николаевна, пока вы куда-то пропали. Уже и чаёк, наверное, закипел.
Мы попили кофею в беседке перед домом, что, не скрою, было даже приятно. А перед отъездом решили ещё раз заглянуть в дом Генерала проверить, не вернулся ли хозяин.
По пути, возле того самого поля, где танцевали цапли, нам встретилась повозка, настоящая деревенская гужевая повозка.
– Здравствуйте, – нажал на тормоз Чевычелов. – А кто же в том доме живёт, хотелось бы, простите, узнать, – потянулся головой в сторону таинственного объекта.
– Купить, что ли, хотите? – доброжелательно буркнул восседавший на вожжах мужчина. – Так я вам не советую…
– Почему же? – обрадовался такому повороту разговора Чевычелов.
– Потому что дом хоть и считается ничейным, да уже не первый год наведывается сюда один человек с тёмным прошлым…
– А что же в нём такого тёмного? – поинтересовалась я.
– Тёмное дело… Вроде бы при непонятных обстоятельствах погиб молодой офицер, а Генерал (так его у нас называют) был не то свидетелем, ни то он и убил, но бежал он после этого к нам, в деревню. Деревня тогда ещё большая была, дворов тридцать – не меньше. А потом он куда-то исчез, а дом так и стал с тех пор притоном для злодеев. Говорят, это место с древних времён так и притягивает разбойников. Правда, в отличие от той их шайки-лейки наши разбойники своих местных не трогают. Мы тоже к ним не суёмся и капусту их обходим стороной.
– Загадочная история, – вздохнул Чевычелов. – Спасибо, что предупредили…
– Давайте, ребята! Поищите себе дом в других местах, тем более, что здесь у нас нет ни электричества, ни газа. Вода и то только в колодцах, да есть ещё ключ. Там, говорят, вода какая-то особенная, прямо живая вода из сказок, и красоту, и силу мужскую дарит. Но сам я не знаю, не проверял. Ну, давайте! Пошла! Пошла!
Кобыла неохотно поплелась дальше, а мы с Чевычеловым заглянули-таки ещё раз в таинственный дом.
Внутри и снаружи всё было так же, как накануне, кроме одной-единственной вещи, заставившей нас с Чевычеловым переглянуться.
Рисунок в рамке, висевшей на стене, лежал теперь на столе, а сверху на стекле, словно в насмешку над нами красовалось надкушенное яблоко.
«Вроде бы при непонятных обстоятельствах погиб молодой офицер», – вспомнилось некстати, а, может быть, очень даже кстати, а следом всплыл в памяти тот рисунок, с которого вот-вот исчезнет молодой офицер…
– Пойдёмте отсюда поскорее, Инга Николаевна, – поспешал Чевычелов обратно в машину.
Я переложила яблоко на край стола, и, прихватив рисунок в раме, последовала примеру Чевычелова…
Пожалуй, это было мудро. Нам кто-то явно дал понять, что выслеживать его бесполезно.
Что-то подсказывало мне, что это и не приведёт нас к истине. Даже если мы и увидим скрывающегося от посторонних глаз в глубинке человека, он тут же скроется, и мы всё равно ничего не узнаем о нём. Во всяком случае, пока он сам не захочет открыться… А для этого должно пройти какое-то время и, возможно, тогда я вернусь к этому репортажу.
А пока я на этом заканчиваю, добавлю только, что сотовой связи там, конечно же, тоже не было, и все наброски делались впотьмах и на обратной дороге. И если бы это произошло по вине оператора, я по примеру Инночки устроила бы скандал.
Операторы у нас, к слову, разные.
Наконец-то цивилизация, я снова в Сети и посыпались sms. И среди них две одинаковые со словами «Куда ты пропала?» от мамы и Макса. Но я же не знала, что мы с Чевычеловым заберёмся так далеко от мира. Но теперь я снова на связи.
