Кивок и стекающая слеза меня удовлетворяют не хуже секса, и я, окончательно сняв с себя вязкую усталость, встаю с подобия кровати, набрасывая на себя свои вещи. Адель провожает меня долгим и задумчивым взглядом, гадая, что со мной не так, и почему я так отреагировал. Она не знает кто я, после моего позорного падения с вершины Ада на уровень падальщиков, все как-то легко и быстро забыли о младшем брате их покровителя.

Помнят лишь самые старые и древние демоны, а тем плевать где и когда я шляюсь, с кем трахаюсь и на что сливаю запасы золота.

Задумчиво выхожу за дверь, потирая шею со следами удушья. Залечу позднее, а сейчас пора возвращаться на Землю и продолжить свои поиски. С каждым днем, годом, столетием, нужных мне душ становится все меньше, людям не выгодно быть святыми и безгрешными, тьма тянет их к себе, и впервые я жалею, что смертные такие падкие на соблазн.

***

Зеленые поля где-то на территории современной Англии,

десять тысяч лет после изгнания людей, 489 собранных душ.

– Проклятье, как же неудобно в этих не пойми из чего сделанных сандалиях-ботинках, – шикаю я сам себе под нос, бредя сквозь высокую траву, доходящую мне до пояса.

Душ становится все меньше, а искать их все труднее. Людей уже больше сотни тысяч, они разбросаны по разным материкам, и даже мой исключительный, натренированный на непередаваемый аромат душ, нюх не всегда спасает меня.

За этой душонкой я охочусь примерно пятьдесят лет, она постоянно ускользала от меня, переезжая с места на место, вместе со своей владелицей. А я все иду и иду, утопая в траве, ощущая ее сладковато-свежий аромат, провожу рукой, чувствуя мягкость.

– Да, это тебе не Ад, там солнце светит только по праздникам, а трава награждает нас своим присутствием только в саду Люцифера, – недовольно озираюсь по сторонам, желая быстрее закончить эти мучения и приступить к поиску следующей цели.

– Шдесь кто-то ешть? – беззубым ртом лепечет старуха, сидя на голой траве. – Ну так пришашиваясь, шоштавь бабушке компанию.

Меня всегда поражало, как добры люди с такой чистой душой, как у этой старушки. Она практически слепа, смотрит куда-то вдаль, не может сфокусировать на мне взгляд, и в моей демонской груди что-то йокает, нечто неуловимое, что не сразу мне удается распознать.

Но я смиренно выполняю ее просьбу, присаживаясь рядом. В моей голове есть четкий текст, я знаю что говорить, как действовать, чтобы закрыть очередной гештальт.

– Каково это видеть солнце? – спрашивает она меня, медленно запрокидывая голову кверху. – Я хошу шюда кащдый день с шамого рождения. Но глаза мои уше четверть века покрыты пеленой.

Я недовольно поежился, эти разговоры всегда выводят из себя, но нельзя напугать, иначе старуха может уйти на Небеса раньше, чем я заполучу свой презент.

– Ты настолько искренне жаждешь вновь видеть? – усмехаюсь. – Да это будет проще некуда, – радуюсь в мыслях. – Я могу помочь.

Пожимаю плечами, словно для меня это ничего не стоит. Ведь так и есть, по сравнению с моими прошлыми силами, это так, фокус.

Бабка молчит, возможно мне не стоило так в лоб предлагать сделку. Тишина затягивается, и мне уже хочется силой вытащить светлую душу из ее бренного тела и уйти по своим делам.

Но тут неизвестная старуха поворачивает ко мне свое морщинистое, истерзанное временем лицо.

– Я молюсь об этом кашдый день, и если ты бог, то я соглашна на вше, – ее голос дрожит, как и моя рука от сравнения меня с кем-то вроде Отца.

– Твоя искра, взамен на глаза, – протягиваю ей руку, и она вкладывает иссушённую конечность в ладонь.

Наверно, самая легкая сделка за прошедшие года, но почему-то мне от этого не легче. Я держу в руках яркий сгусток истинного света, а бабулька щурится и лыбится, словно полоумная, разглядывая окружающий ее мир.

Я бы сказал, что это честная сделка, разве детская, искренняя радость в последние годы жизни не стоит того, чтобы продать ради нее душу? Конечно стоит, и старуха согласна со мной, даже хочет поблагодарить, но я уже утопаю в траве, уходя куда-то на запад.

***

Люцифер доволен собой, красив, богат, могуществен, в прочем, как и всегда, как и в начале веков. Он набрасывает плотную ткань на полупрозрачный камень, откидываясь на удобный, обшитый бархатом стул. Людям до разработки подобной ткани еще не меньше двадцати тысяч лет, а может и больше, смотря какими темпами пойдет прогресс.

Владыка тьмы, потирая ладошки, вновь и вновь прокручивает в голове увиденное, вспоминает каждую эмоцию Никаэля, движение брови и прикосновение к лицу. Бывший архангел наблюдал за каждой предыдущей сделкой своего братца, видя именно то, чего и добивался.

– Теряешь хватку, Ник, даю тебе пару десятков тысяч лет, может больше, и твоя демонская сущность настолько сильно погрязнет в людских эмоциях, что вернуться в Ад ты сможешь лишь как бренная, оскверненная гнилью душонка, а не как некогда великий демон.

Лучезарный потягивается, разминает мышцы, накидывает свой родовой плащ и выходит за дверь, творить, повергать в страх и убивать.

Все это он обычно делал по вторникам и четвергам, а сегодня была среда. Но разве Владыке Подземного царства писаны какие-то там законы и правила? Пускай он их сам придумал, но нет, конечно нет.

Люцифер днями и ночами упивался собственным безграничным величием, любил чувствовать пульсирующую под его тонкими пальцами вену на чьей-нибудь шее, а после слизывать кровь со своего кинжала, который резал кожу, словно бумагу.

От прежнего ангела, который помогал Отцу в правлении Раем и участвовал в создании Земли, не осталось и следа. Может оно и к лучшему, подобный слуга света не нужен Небесам, а добренького, с детским оперением на заднице правителя Ад не стерпел бы, в первую сотню лет сожрав без стыда.

***

Ад, Дом Никаэля, 135 тысяч лет после изгнания людей

Паршивая самокрутка дерет мое дьявольское горло, будто я какой-то юнец, впервые прикоснувшийся к чему-то прекрасному, наверно, единственной хорошей штуке, которую производят не самые плодородные земли Тартара.

Какое-то липкое расслабление охватывает меня, я заваливаюсь на свое ложе, запрокидывая руку за голову, и разглядываю побитый веками потолок. Это все, что осталось у меня после того суда.

Небольшой дворец, огромная комната, заполненная золотом, и большая черная собака, гончая самой Преисподней, которую я выходил с «крысенка» размером с мою ладонь. Айла посапывает на полу, занимая практически все пространство небольшой спальни, вытянутая морда расслаблена, острые уши заложены назад, а из-под губ выглядывают длинные острые клыки.

– Моя девочка, – скалюсь я, вспоминая, как мы в последний раз ходили на охоту. Три грифона и одна гарпия, неплохой улов, псинка постаралась на славу, это больше ее заслуга, что тут сказать.

Она спит, а я продолжаю курить, впуская в свои, сотканные из самых прочных тканей, легкие дым, смог и смолы. Такая болячка как рак мне уж точно не грозит, хотя, надо признаться, она доставила мне много хлопот.

Не знаю, кто из темных выпустил ее в свет, но если бы знал, уж точно вырвал бы ему все внутренние органы и пустил на корм Айле. Проклятый недуг увел у меня из-под носа две, а то и три души. Только я напал на след, бежал, плыл, взбирался на гору и спускался с холма, влетаю в огромный храм какой-то неизвестной мне богине Гере, (Да кто это вообще такая???) а там всё, траурные лица, одетый в богатые одеяния жрец-евнух с двумя монетками на глазах, успевший откинуться до моего прибытия.

– Что, жизнь без женщин так скучна, что ты решил сдохнуть побыстрее??? – рычу я, задыхаясь от долгого бега, ловя на себе гневные взгляды тех, кто пришел попрощаться. Запихиваю куда подальше желание разнести этот храм неизвестного божка на мелкие камушки и ухожу.

Вновь вдыхаю неприятный аромат и отвлекаюсь от поиска душ хотя бы на секунду. Прошло уже очень много времени, я свыкся с мыслью, что я никто, зовут меня никак, и что еще минимум несколько тысячелетий я буду вынужден маячить на виду в мире людей, предлагая сделки. Печать иногда невыносимо жжет, горит, словно кто-то специально меня подгоняет, напоминая, что не является самым терпеливым существом на земле.