Годфри подбросил несколько веток в костер и на долго замолчал, уставившись в пламя черным вороньем взглядом. Солнце только узкой дугой выглядывало из-за края пустоши отбрасывая по-прежнему ядовито желтые отблески на облаках. Пустыня покрылась длинными тенями. Казалось, что ветер завывающий вокруг валуна колышет даже их. Оторвавшись от огня Годфри произнес:

؎ Ну что, начнём друзья мои. Думаю, дальнейшие пояснения излишни вы и так знаете, что мы будем делать и, как опасно предстоящее нам предприятие. Тем более, мой рассказ станет хорошим дополнением ко всему тому, чему я учил вас раньше. Будьте осторожны, смелы и внимательны.

Он бросил в огонь пучок сухой полыни и еще каких-то растений после чего начал свой обряд. Дым вопреки ветру прямым столбом поднялся к небу значит все шло как надо.

Победа любой ценой

.

После того, как Эдуард смог избавится от утомительных разговоров с отцом, он поспешил заняться тем, что было ему действительно интересно, поэтому направился в конюшню. Проходя мимо сеновала, он кликнул мальчика Игната, который помогал семье во дворе с хозяйством и вручив ему заранее припасённые песочные часы позвал его с собой. Эдуард шел широким решительным шагом словно ему предстояло разобраться с каким-то неожиданным делом требующим большой решимости. Игнат семенил сзади неуверенной походкой, как будто участвовал в чем-то незаконном и при первой возможности готовится удрать.

Конюшня в доме Кирсановых была лучшая в городе, а наличием манежа могла похвастаться еще всего одна семья. Лошадей здесь разводили профессионально, и они составляли еще одну статью дохода этого дома. Причем не последнюю. Все «лошадиные дела» Эдуард вел лично и считал коневодство своим наследием. Поэтому для него было так важно постоянно выигрывать в скачках. На протяжение многих лет он не занимал места ниже второго, но лошади из их конюшни практически всегда занимали три первые места и это естественно делало им отличную репутацию. Поэтому, Эдуарду было так важно обогнать Михаила на его новом коне, которого тот умудрился заарканить где-то в степях на границе с пустошью.

– И кличку ему хорошую придумал: Ретивый. – Сказал шепотом сжимая кулаки Эдуард.

– Что, – переспросил семенящий сзади Игнат, отрывая взгляд от собственных ботинок.

– Да ни чего! – С сильным ударением на последний слог сказал раздосадованный Эдуард. Расстроенный еще и тем что мальчишка мог услышать его мысли, которые он по неосторожности произнес в слух.

– Ты часами песочными пользоваться умеешь?

– Справлюсь как ни будь.

– А эти такие же, только немного более точные. Называются секундомер.

– Справлюсь. – Повторил мальчишка, махая рукой как бы в подтверждение своих слов.

– Смотри не подведи меня. Если будешь молодцом отблагодарю, как следует.

– Спасибо, я постараюсь!

Улыбка полная предвкушения залила лицо Игната. Он был уверен, что в силах выполнить любое поручение хозяев дома, потому что не был высокого мнения о их интеллектуальных способностях. Эдуард воспринял его выражение радости как намерение стараться выполнить задание наилучшим образом. А мальчишка, подсчитывая в уме предполагаемый барыш веселей зашагал следом.

Так они потихонечку подошли к конюшне, из которой Эдуард выехал гарцуя на прекрасном вороном коне. Конь переступал с ноги на ногу, подпрыгивал, то передними, то задними ногами, тряс гривой и водил ушами. Игнат сколько раз видел этого коня, но все равно он продолжал наводить на него ужас и внушать восхищение. Он был огромен, мускулист и иногда снился Игнатию. Проще говоря конь был мечтой.

Добравшись до Ипподрома Эдуард пустил побегать Кочубея, по манежу, который находился в середине поля, чтобы тот размялся перед забегом, а сам пошел показывать Игнату как верно пользоваться секундомером.

– Смотри! Ставишь эту колбу ровно, вот на этот столбик, потом, аккуратненько, но только перед началом заезда переворачиваешь резервуар с песком и смотришь как падающий песок поднимает в верх стрелку. Видишь, он сыпется на весы, а они поднимают стрелку. Понял?

– Да.

– Когда лошадь приближается к тебя, смотри на Ипподром сквозь часы, вот, когда она пронесется запоминай где остановилась стрелка на шкале и закрывай резервуар. Понял? Да вот так… Верно. Это очень ответственное дело, смотри не ошибись, каждый миллиметр деления имеет решающее значение.

Эдуард, оборачиваясь пошел к манежу где скакал, разминаясь его конь.

После первого заезда стало понятно, что волнения Эдуарда оправданы. Если то, что болтали в городе правда, то лошадь Михаила опережала его почти на секунду на километр. Кочубей был очень быстрым и сильным конем, но Эдуард был тяжеловат для наездника, соревнующегося на скорость. Раньше сила его коня компенсировала избыток веса, но теперь это могло стать проблемой. Он мог бы конечно посадить вместо себя на спину лошади другого лёгкого седока, но победы своих лошадей новгородские наездники приписывали себе, поэтому посадить другого человека в седло своей лошади значило расстаться и с лаврами победы. «Посмотреть бы на его Ретивого», – подумал Эдуард. – «Как бы это провернуть. Он всё держит в таком секрете, что никто, даже не знает где он тренируется».

Сделав еще пару заездов, которые ничем его не обнадёжили, Эдуард понял, что без хитрости здесь не обойтись. Мысли роились в его голове и одна наталкивалась на другую: «Надо для начала выяснить точное время его заездов… Но как, как это сделать?».

Он, снова отправил своего коня в манеж и пошел потолковать с Игнатом. У него начинал зреть простоватый, но коварный план.

– Слушай, – заговорческим шепотом начал Эдуард, приобняв за плечо Игнатия, который совсем не был рад такому вниманию. – Надо чтобы ты нашёл мальчишку, который помогает моему товарищу Михаилу замерять время на тренировках перед скачками. Узнай у него за сколько тот проходит километр.

– А если он не скажет? – Спросил Игнат с деланной тревогой, отлично понимая в чем суть просьбы и как её выполнить.

– Тогда придумай, что ни будь. – Сказал Эдуард и протянул ему несколько монет.

После этих слов, Игнат ухмыльнулся, и опустив руки в карманы пошел деловитой походкой в сторону ворот, ведущих на улицу города.

Эдуард сел на коня и проскакал еще несколько кругов рысцой, исключительно для того чтобы сосредоточится. Потом расплылся в зловещей улыбке, слез с коня, расседлал его и сам повел в стойло поглаживая по гриве.

То, что собирался сделать Эдуард должно было оставаться в тайне для всех без исключения жителей города. Если бы была такая возможность, он и сам предпочёл бы не знать о своем поступке. Но другого решения не было, а в скачках надо было победить.

Эдуард тихо вошел в свою половину дома, обнял жену, аккуратно и нежно погладил по голове спящего младенца. Одел дорожный, самый неприметный плащ и сказал домочадцам, что пойдет осмотреть поле, намеченное для городских скачек. Еще раз попрощался и вышел на улицу. Плотно закутался в плащ и пошел быстрым шагом к восточным городским воротам. Выход из города караулил сонный стражник, в обязанности которого, в основном, входил контроль за фермерами, приходящими и уходящими из города. Но главным образом он отдавал дань древней традиции, сохранившейся с тех времен, когда городской совет постоянно ждал вторжения неких, абстрактных врагов.

Эдуард принял скромный сутуловатый вид, мысленно как бы облачился в личину незаметности. Без особого труда проскользнул мимо стражника, пока тот был занят разговором с возницей и размеренным шагом, глядя из-под капюшона себе на ноги, отправился в сторону леса, на берег реки, туда где у подножья холма жил странный отшельник, разбирающийся в том, что обычному человеку знать не положено.

Путь, на самом деле, предстоял Эдуарду не такой уж и близкий. В лучшем случае он надеялся добраться до хижины к вечеру и гораздо быстрее было бы отправится верхом на лошади. Но, конный всадник всегда привлекает больше внимания, потом, почти всех его лошадей знали в городе, и домашних, совсем, не хотелось посвящать в детали. Поэтому он шел, изредка спотыкаясь в своих не удобных, громоздких сапогах наездника, по накатанной телегами дороге. Не глубокий, перетёртый колесами песок мягко принимал ступни в свои объятия, и отпускал их нехотя слегка обволакивая, ноги приходилось поднимать выше чем на мостовой и это утомляло Эдуарда. Потом он в точности не знал маршрут. У отшельника никогда не был, и теперь ориентировался только на рассказанные истории, шёл пользуясь общим знанием направления.