Воспоминание о последнем дне детства не отпускало, помогало утешиться в трудную минуту, а так же отправляло к исходной точке, после которой все пошло наперекосяк, и мелодия, которая вела Марту по жизни, превратилась в отвратительную, шумную какофонию.

   После начала войны мать Марты погрузилась в черную меланхолию, которая с каждым днем усугублялась. Возвращаясь с работы, мама либо плакала, либо рассматривала старые фотографии. Она не обращала внимания на Марту, забыла о существовании дочери. По ночам вспоминала какого-то Игоря, просила его не уходить, не оставлять ее одну с ребенком, снова плакала.

   Засыпая, Марта убеждала себя, что стоит потерпеть еще немного и она проснется от кошмара, поймет - на дворе двадцать второе июня, Киев не бомбят немецкие бомбардировщики, совсем недавно Митя привел ее домой и они целовались, словно виделись последний раз. Но просыпалась она в сентябре сорок первого...

   - Мама, ты когда-нибудь думала о том, что в жизни каждого человека существует такой момент, особенный, ключевой, - однажды вечером решилась спросить Марта. - Если поступишь правильно, вся твоя жизнь сложится, ты будешь счастлива, любима, воплотишь свои мечты. А если... - Марта запнулась. - Если сделаешь что-то не так, гадость какую-то, постыдный поступок - всё, это конец. Жизни дальше не будет, одна беда за другой, всё шиворот-навыворот. Но самое противное, ты знаешь, что сделал не так, понимаешь - прими верное решение и всё осталось бы как было и мелодия... мелодия твоей жизни продолжала бы звучать тихо и мелодично.

   Мать посмотрела на Марту, скривилась, зажмурилась, зарыдала.

   - Прости меня, моя девочка, прости меня! - Зина рыдала, а ночью, уснув, она не шептала, выкрикивала имя неизвестного Марте Игоря. Девушка подозревала, что Зинаида вспоминает отца Марты, но спросить маму напрямую она не решалась.

   "Только почему мое отчество Леонидовна", - гадала девушка.

   Так тянулись тревожные вечера, мучительно долго, с бесконечными паузами в разговорах, рассеянным чтением книг, с ворохом самых разных мыслей. У Марты получалось отвлечься, получалось ни о чем не думать, отчасти оттого, что ей удавалось не мириться с действительностью. Разумом она понимала, что мечты рассыпались, превратились в прах и никогда не станут реальностью.

   Глубоко вздохнув, девушка открыла глаза. Она не в консерватории, не дома, не у бабушки. Марта стояла на кухне, в белом халате, с поварским колпаком на голове. Мыла тарелки. На дворе четвертое сентября, в душе ничего. Да и Марта ли она? У той девушки было будущее, была мечта, была любовь. У поварихи Курагиной небольшая зарплата, тяжелая работа, пустая голова. Марта любила музыку, повариха Курагина боялась сесть за пианино. Куда же подевалась Марта?

   В столовую медленно вошла высокая стройная женщина, которая, должно быть, была красива, но зачем-то нацепила на лицо гримасу горя и боли. Повариха Курагина посмотрела на нее.

   - Тебя зовут Марта? - запинаясь спросила женщина.

   "Да она пьяная!" - догадалась повариха.

   - Да.

   - Возьми, пожалуйста, - женщина запустила руку в карман своего пальто, которое она не потрудилась снять, протянула девушку концерт. Марта прикоснулась к бумаге. Конверт оказался влажным.

   - Что это? - спросила повариха с опаской.

   - Письмо, - женщина вздохнула, воздух рывками вырвался из ее рта. - Ты меня не узнала?

   Марта заволновалась, стала приглядываться к женщине внимательнее. Если бы не эта гримаса... Женщина походила на мать какого-то одноклассника. Неужели Митьки?

   - Варвара Сергеевна? - неуверенно выдавила из себя повариха.

   Женщина кивнула.

   - Митя просил, - она прервалась. - Он погиб, я только сегодня узнала. Прочитай, пожалуйста. Он очень просил передать, - женщина развернулась и быстрым шагом направилась к выходу.

   - Варвара Сергеевна! - окликнула Марта Митину мать. Она хотел выразить свои соболезнования, как-то поддержать, но женщина не обернулась, быстро ушла.

   Повариха посмотрела на концерт, глаза отчего-то наполнились слезами. А секунду назад девушке казалось, что она уже неспособна чувствовать. Митя обманул ее. Он обещал вернуться, но соврал. Таня тоже лгала. И те лицемеры, люди, слушавшие ее игру, врали.

   Марта умерла двадцать второго июня, в день, когда она подарила поцелуй покойнику. Мити словно и не было. Кто его вспомнит, когда отец и Варвара Сергеевна умрут? У них нет детей, и вряд ли теперь появятся. Немцы у Ленинграда, говорят, если войдут в город, всех поубивают.

   - Кто вспомнит меня? - слезы текли по щекам девушки. - Как будто и не было никогда такой девушки - Марты Курагиной. И не мечтала она никогда играть в Париже, Лондоне, Москве.

   Она открыла письмо, пробежала по неровным строчкам, легко улыбнулась. У Мити всегда был плохой почерк, сколько учителя не мучились, так и не смогли привить ему аккуратность. Всюду кляксы, помарки, кривые буквы. Она читала и возвращалась мыслями в двадцать второе июня. Они стояли на пороге дома и целовались, сердце билось так сильно, казалось еще немного и вылетит из груди. Голова кружилась, и Митя был милее всех на свете. Его нет, а письмо осталось, как память, как памятник неизвестному солдату.

   - Только я, я буду помнить тебя, Митенька. Клянусь, не забуду тебя никогда.

   Нужно жить, иначе о Митьке некому будет вспомнить, а целовалась с ним музыканта Марта, а не повариха Курагина. Мелодия доносилась откуда-то издалека. Да она и не пропадала. Просто какофония оказалась слишком громкой. Но сейчас Марта отчетливо слышала мотив. Девушка принялась мыть по суду. Быстро закончив, сняла халат и колпак, вылетела из кухни, попрощавшись с напарницами. Она бежала домой, напугав задремавшую маму, откинула крышку пианино и заиграла так прекрасно, как не играла никогда прежде и не сыграет никогда вновь. Она тонула в чувствах, того не замечая погружалась на дно. А музыка служила той веткой, которой суждено было вытащить Марту из трясины.

<p>