<p>

Сентябрьский лес.</p>

<p>

Глава 1</p>

   Высокий черноволосый парень поднялся вверх по ступенькам, миновал двух милиционеров, праздно болтавших о чем-то, прошел по коридору и направился к кассе автовокзала. Он занял очередь, перекинув свою старенькую потертую сумку с одного плеча на другое. Глазами уперся в спину впереди стоящего и замер, погрузившись в свои мысли. Грубые черты его лица смягчились, морщины на прямом выступающем вперед лбу разгладились. Веки опустились, наполовину закрыв глубоко посаженные глаза. Руки безвольно повисли вдоль тела. Рот приоткрылся - в августе парня мучила аллергия на амброзию, и нос всё время был заложен. Со стороны парень выглядел пьяным. Милиционеры, не обратившие на него внимания на входе, заприметили теперь. Один из служителей закона хотел привязаться к парню, но напарник остановил его: мальчишка выглядел подавленным, с головой окунувшимся в болото и чудом оттуда выбравшимся.

   Не заметив интереса двух мужчин в форме, парень между тем размышлял о своей матери, Валентине Хворостиной. Она - последний близкий ему человек, два года назад уехала в Финляндию вместе со своим новым мужем, Семеном Ройтом. Будучи по происхождению евреем, Ройт не вобрал от своего народа качеств, которые им приписывали. Семен был щедрым и мягким человеком. Пожалуй, излишне мягким, даже слащавым. Он заботился о Вале, в отличие от прежнего мужа, Павла Хворостина, никогда не поднимал на неё руку. Парню следовало радоваться за свою мать. Но радости Юрий Павлович, студент четвертого курса радиотехнического факультета, не испытывал. Вместо этого приходилось бороться со жгучей ревностью и обидой. Мать словно бы откупилась от Юры - она посыла сыну деньги из Финляндии, купила ему квартиру в Рязани. Но почти не навещала Юру. Приезжала лишь под Новый год на неделю-две.

   Вину за редкие визиты матери Юра возлагал на Ройта. Семен сидел в Финляндии безвылазно. Пасынок не без основания полагал, что в России у Ройта возникли проблемы с криминалом или с законом, что, в общем-то, одно и то же. Поэтому Семен не хотел возвращаться на Родину, супругу отпускал неохотно. Ревновал, наверное - не смотря на возраст, Валя Хворостина сумела сохранить привлекательность, доставшуюся ей от природы.

   Обычно Юра избегал бередить свою душу мыслями о матери, но в начале каждого учебного года на парня накатывала тоска по прежним временам. Домик на улице Толстого, тихой и спокойной. Мама и папа, школа. Совсем рядом лес. Осенью Юра с родителями ходил туда по грибы. Он до сих пор помнил ощущение умиротворенности и азарта, причудливым образом переплетавшихся в душе во время тихой охоты. Желтые, влажные листы тихо шуршат под ногами, деревья стыдливо прикрываются почти голыми ветками, ворона нет-нет, да и пролетит, оглашая лес своими хриплыми криками. В руках у Юры длинная уродливая палка. Мальчишка, повторяя в точности за своими родителями, разгребает листья у основания деревьев, вглядывается в оголившуюся почву. Здесь грибов нет. Юра перебегает на новое место, история повторяется, но мальчик не сдается. К концу охоты уставший и измученный, пропахший сладким запахом перегноя, Юра пересчитывает собранные им грибы и обнаруживает, что собрал больше всех. Ночью, засыпая, он заново переживет события того дня, обнаружит, что не мог собрать так много грибов, поймет, что мама или папа отсыпали ему часть своих. Но сейчас, уверенный, что он оказался лучшим грибником в семье благодаря усердию и настойчивости, Юра искренне радуется. Усталость кажется желанной, легкая боль в ногах приносит удовольствие.

   Нахлынувшее воспоминание должно было развеселить Юру. Вместо этого Хворостин снова нахмурился. Глаза его превратились в узкие щелочки, а борода, которую он не брил с июля, скрыла губы. Грибов больше не будет. Никогда. Юра почесал нос, перевалился с ноги на ногу, когда приземистый мужичок, стоявший впереди него, рассказывал кассирше какую-то шутку и та пронзительно расхохоталась. Автовокзалы в провинции одинаковы. Кассирша всегда полная улыбчивая женщина или скверного характера старуха. Покупатели - местные жители, не очень-то и торопящиеся в город. Они могли позволить себе беззаботно болтать, смеяться, подшучивать друг над другом. Обычно Юра не обращал на это внимания. Но сейчас смех кассирши раздражал его.

   - На Рязань, - буркнул Юра, добравшись до кассы. Как он и предполагал, кассирша оказалась полной женщиной сорока лет.

   - Сто семнадцать рублей тридцать копеек, - сообщила хохотушка. Юра заплатил нужную сумму, получил билет, прошел мимо милиционеров, один из которых присматривался к Хворостину.

   Юра вышел из здания вокзала, зажмурился, когда солнечный свет ударил ему в глаза, отыскал лавочку, бросил туда свою сумку. Привалившись спиной к боковой стене вокзала, Юра сел на корточки, откинул голову назад. Над ним нависала крыша вокзала, ветер гнал облака, освобождая от белых барашков необъятные голубые поля. Глаза Юры расслабились, веки сомкнулись, потом слабо приоткрылись. Небо успокаивало, отгоняло тревожные мысли. Юра почувствовал, что хочет спать. Он закрыл глаза, вытянул ноги, сев на землю. Снял сумку с лавочки, положил её рядом с собой. Теперь вещи никто не украдет. Юра отогнал все мысли, наслаждался теплом от солнечного света, прохладой, приносимой ветром, гомоном сигналов автобусов, маршруток и автомобилей. Дыхание его стало ровным, спокойным. Юра задремал, находился в том особенном состоянии сознания, когда реальность и игру воображения легко спутать. Забренчал вырвав его из мира фантазий.

   Всего секунду назад он был в Хельсинки, на автобусной станции, неотличимой от тех, что Юра видел в России. Вместе с ним сидел отец, они беседовали о Рязанском университете. Павлу не нравилось, что Юра оставил родной город. Он отчитывал сына, обвинял того в неверности. Юра потупил взор, уверенный, что скоро приедет мама, но Валентина задерживалась. Звонок удалось вклинить в воображаемый мир: ведь звонила мама, чтобы рассказать, где ее встретить. Юра достал трубку взглянул на дисплей и медленно, нехотя покинул грезы. Звонил Штиблет. Так в университете они прозвали неряшливого парня Васю Соколова. Тот еще чудак. В дождливую погоду он вечно умудрялся заляпать свои поношенные джинсы грязью по самые ягодицы. Один раз он в таком виде вломился на пару преподавательницы истории, Фаины Георгиевны. Женщина советской закалки, она сделала Васе замечание, мол, следить нужно за тем, как ходишь. Соколов ответил, что вечно торопится, потому и пачкается.

   - Ну, тогда в штиблетах ходи, - усмехнувшись, заметила Фаина Георгиевна.

   - Я и так в штиблетах, - отозвался Соколов, взглянув на свои замызганные ботинки на шнурках.

   - Сам ты штиблет, - захохотав, сказала преподавательница. Никто не понял, что развеселило Фаину Георгиевну, но с тех пор кличка к Васе привязалась.