- Но Тарквиний, наши легионы истощены, союзные племена взбунтовались. Пуниец вот-вот подойдет к стенам Рима, что будем делать тогда? У нас есть возможность заключить мир с гордо поднятой головой. Да мы проиграли, но вернем лишь то, что потеряли пунийцы в прежнюю войну. Свои территории мы сохраним, приобретем новые земли, захваченные у варваров, будем расширяться на Балканы. Поражение не сломит Рим, его сломит продолжение войны.

   - Неужели даже ты, Секст, мой верный и преданный друг, не способен увидеть очевидных фактов? Эта война решающая. Если мы уступим, Ганнибал поведет пунийцев вглубь Иберии, он доберется и до Галлии. Мы сами вручим в его руки Сицилию, где развернутся силы Карфагена и откуда Пуниец поведет свои войска на Рим в следующей войне, не дав нам оправиться от тяжелого поражения. Я понимаю этого человека - он дал клятву, и станет следовать ей до тех пор, пока не исполнит. Погибнет или Рим, или Ганнибал, третьего не дано.

   - Что же, смерть Ганнибала возможно устроить, а совет старейшин не станет настаивать на продолжении войны. Они продажны, их верность легко купить, это и погубит Карфаген впоследствии.

   - Если мы заключим мир, Карфаген не погубит ничто, - возразил Тарквиний. - Прости Секст, но все твои доводы я уже прокручивал у себя в голове, сотни раз возражал сам себе и сотни раз убеждался - единственной верным решением будет решение о продолжении войны. Если ты и впредь собираешься следовать клятве, данной много лет назад, и поддержишь меня в сенате, я буду благодарен.

   - Можешь считать мою клятву ганнибаловой, - усмехнувшись, ответил Секст.

   - Смотри, как бы это не прижилось, - пошутил Тарквиний.

   - Хоть я с тобой и не согласен, но поддержку окажу. Однако сенатор Сервилий не так сговорчив, как я. Он набирает поддержку, и шансы его стать новым консулом укрепляются. Боюсь, что он добьется своего в скором времени.

   - Старый любодей? Неужели сенат настолько выжил из ума, что проголосует за развратника?

   - О семейных ценностях забывают, когда речь идет о политике, тебе ли этого не знать, дорогой Тарквиний, - Секст намекнул на те слухи, что поползли после исчезновения Лукреции. Якобы неверную жену Коллатин похоронил заживо, а слухи об ее самоубийстве сочинил, чтобы сохранить репутацию семьи.

   Тарквиний нахмурился. Видимо слухи эти вызывали у него неприятные воспоминания. Секст счел за благо вернуться к разговору о Сервилии.

   - Как бы там ни было, но Сервилий пользуется поддержкой, к тебе не прислушаются, - сказал Секст.

   - Народ меня поддержит. А Сервилия я постараюсь уговорить, отправлюсь к нему сегодня же, - заявил Коллатин.

   - Не убедишь, - отрицательно покачал головой Секст. - Он неуступчив.

   Коллатин сделал вид, что задумался, но на самом деле он хотел вернуться домой, увидеть Терцию. Тарквиний был уверен, что дочь справилась с его поручением, он хотел услышать подробности. Слишком долго Сервилий вставлял ему палки в колеса, мешал буквально во всем. Теперь, когда Коллатин переиграл его, Тарквиний должен был услышать рассказ о последних минутах жизни его врага.

   Секст продолжал говорить о политике. Рассказал о новых победах Ганнибала, разгроме легионов Сципиона. Надеждой Рима оставалась армия второго консула. Пуниец не сможет спать спокойно, пока эта армия не будет разбита. Если консулу удастся победить Газдрубала, то Пуниец окажется отрезан от Карфагена, лишится возможности получить подкрепление, а без подкрепления осада Рима станет бесперспективным делом.

   Но армия брата Ганнибала превосходила численностью армию консула, а потому сенат не возлагал серьезных надежд на ее успех. Секст ловко вернулся к теме мира с Карфагеном, напомнил, что условия мира могут оказаться суровее, если позволить пунийцам разбить последнюю надежду Рима.

   - Поэтому я еще раз прошу тебя, Тарквиний, подумай о том, чтобы поддержать позицию Сервилия, - сказал Секст.

   Коллатин в это время читал записку, которую передал ему посыльный.

   - Поддерживать уже некого, Секст, - произнес Коллатин. - Сервилий отравлен пунийским шпионом у себя в поместье.

   Секст сделался бледным.

   - О, Юпитер! - воскликнул сенатор. - Что же теперь будет?

<p>

...</p>

   Терция сидела на скамейке, закинув ногу за ногу, любуясь тем, как черно-желтая точка перелетала с цветка на цветок. Мысли ее плавали где-то в облаках, лишь изредка возникал образ сенатора Сервилия. Как же легко было манипулировать этим глупцом. Он не смеет называться мужчиной, если женщина может так легко его одурачить.

   "Ради чего я это делаю? - неожиданно для самой себя задалась вопросом Терция. - Ради Рима, наверное".

   После смерти матери, отец стал усиленно обучать ее тем дисциплинам, которым традиционно обучали мальчиков. Терцию коротко остригли, и сначала Тарквиний хотел выдать ее за своего приемного сына, но потом передумал.

   "Ты красива, Терция, а значит, обладаешь одним из главных оружий против слабых духом. Твоя мать использовала это оружие Риму во зло, ты сможешь использовать его во благо", - провозгласил Коллатин однажды. С тех самых пор Тарквиний всегда покупал для нее богатые наряды, не жалел денег на украшения и гребни для волос. Терция стала считаться самой красивой девушкой в Риме, многие патриции пытались договориться с Тарквинием о том, чтобы он отдал дочь в жены. Но Коллатин отказывал. Он называл дочке имя и просил проследить за человеком, после чего та с легкостью добивалась своей цели, обычно делая вид, что желает стать любовницей незадачливого политика.

   Когда она стала исполнять приказания отца, то сумела разглядеть всю ничтожность и слабость мужчин, со стороны выглядевших гордыми и сильными. Нет, они не всегда выдавали информацию, которой интересовалась Терция, но почти всегда девушка чувствовала, как зависят они от нее, какое раздражение вызывает ее отказ. Единственное, что она испытывала к таким несчастным - презрение.