Дом заскрипел, накренился, зашевелился. Изнутри полетели звуки бьющейся посуды. Кастрюли, сковородки, как ракеты вылетали в окна. Дом белоснежный над землёй поднялся и рухнул. Данила глазом не успел моргнуть, как перед ним уже совсем другая картина: Не белоснежные апартаменты с золотою крышею, а изба худая, на курьих ножках. Стоит, кудахчет. Ножками куриными землю роет, как бык на корриде, вырваться хочет.
– Чего, стоишь?! Прыгай! Довезу, – скомандовала Ведьма, рукой махнула, вроде приглашая в избу запрыгнуть.
Даниле делать нечего. Он послушно, в один прыжок за порогом дома оказался. Внутри было очень уютно. Гармонично подобранная мебель темно болотного цвета, с золотистым орнаментом. В тон стенам и мебели подобраны тяжёлые портьеры и белоснежная, лёгкая вуаль. На правой от входа стене в золочёных багетах висели очень старинные портреты. При появлении Данилы в комнате, люди, изображённые на них, зашевелились. Дамы лёгким реверансом изобразили почтение, а мужчины шляпы, шлемы, короны свои поснимали, всем видом, показывая добродушие и радость встречи.
– И вам, доброго времени суток, – поприветствовал портреты Данила, поднеся при этом руку к голове, вроде, как честь отдал.
– Садись, давай! – командовала Ведьма. – Ремень безопасности не забудь пристегнуть, в наше время без него оштрафовать могут. Лет на 100 средство передвижения на стоянку заточат, – рукой Ведьма указала куда сесть и что пристегнуть.
Данила безропотно выполнял все команды.
Дом изнутри покачивался, постанывал, но комфорта меньше не становилось. Забегали чашки, блюдца, печенья, ватрушки. Сами собой на стол накрылись, лежат, и глазами, влюблёнными на Данилу поглядывают. Мечтают, кого из них первым выберет рука богатыря. От этого сервиса, Данила даже засмущался, хотел сказать, что, мол, спасибо, я не голоден. Но только подумал об этом, как ватрушки слезы на глаза навернули, губки надули. Жалко стало бедолаг, стал Данила в рот одну за другой запихивать и чаем с разных чашек прихлёбывать.
– Ну вот, и ладненько, – выдыхая, как с трудной работы, сказала ведьма и устроилась рядом с богатырём на диван. – Я, это, круиз – контроль недавно установила. Теперь – лепота! Не то, что раньше, глаз отведёшь, как это безмозглая курятина в канаву, какую забурится, завязнет, закудахчет. Ой! Намучалась я с ней уж за столько тысяч лет, а не могу на другую пересесть. Уж, больно она мне родненькая. Столько мы с ней сказок проскакали. Столько дел добрых и не очень переделали. А ты, Данилушка, кушай, кушай. На место прибудешь, не известно, когда ещё перекусить получится. Может день, может неделю, ну не год, это уж точно.
– А куда мы едем? – получилось спросить богатырю, так как кружки и ватрушки совсем расслабились, не ждали, когда тот в руки возьмёт, а сами в рот прыгали, как в магазин, что «Чёрную пятницу» запустил.
– Данилушка, тебе в Пчих – Хань попасть нужно.
– Будьте здоровы!
– Да, здорова я! Тебе, говорю, в Пчих – Хань попасть нужно!
– Пчих – Хань? Где это?
– Это в другом царстве – государстве находится. Отсюда пару дней ходу. Там рынок. Ты должен на него ровно в четверг, что после новолуния ближайшего выйдет, попасть, жабу найти, освободить родненькую. Да, смотри, не перепутай её! Только нужную жабу отыщи, с собой возьми. Она тебе дальнейший путь укажет. И всё остальное задание, ты от неё получишь.
– Почему от неё? Почему ты сейчас не расскажешь?
– А, я и не знаю, что тебе там дальше делать. Не знаю и знать не хочу. «Много знать – коротко жить». Знаешь такую поговорку?
– Нет. Не знаю. Я знаю «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали».
– Ну, типа того…
– Ведьмушка родная! – взмолился Данил. – Ну скажи ты этим пряникам, ватрушкам чтобы остепенились. Я больше не могу. Я наелся.
– Хыть! Проклятые! Марш на место! Чего к богатырю пристали. Свидитесь ещё, коль жив будет.
Чашки, блюдца и ватрушки вмиг остепенились, аккуратно на полочках разместились, словно и не двигались ни куда.
– Так, что мне в этом Пчих – Хане делать? – хотел уточниться Данила Петрович у Ведьмы, может чего ещё добавит.
– Говорю же, на базар пойдёшь, жабу сыщешь, с собой возьмёшь. Нечего больше мне тебе добавить, – чуть нервно ответила Ведьма, да тут, вроде, как вспомнила что. – А! А кто, говоришь, тебя сюда вызвал?
– Никто не вызывал. Я сам не знаю, как здесь очутился.
– Кто рядом с тобой был. Один с того света ты попасть не мог. Явно, сопровождал кто тебя.
– Ну, Тату был, Гоша.
Вспомнил Данила, что от друзей отбился по своей вине. На сердце печаль легла, что Тату – пса преданного, да Гошу – дракона, который вечным конём богатырским служил, потерял. Так тоскливо стало, что пригорюнился наш богатырь. Взгляд от ведьмы в сторону отводит, слезу выкатившуюся подтирает.
– Чего хнычешь?! Тату, говоришь? Гоша?
Ведьма отстегнула ремень безопасности, что крепко обнимал ее, встала с уютного дивана, подошла к окну, завела пальцы в рот, да как свистнет, что волной по джунглям верхний слой листвы срезало, словно опытный садовник ножницами кусты подстриг.
Писк ультразвуковой вмиг прилетел, аж, уши заломило. Моргнуть богатырь не успел, как в окне, наравне с домом летел дракон, а сверху пассажиром довольный Тату. Встал на ноги, руку правую к виску подносит, как на военном параде, честь отдаёт.
Откуда пошёл этот жест, точно не известно, да сказочники говорят, что происхождение ритуала воинского приветствия связывают с рыцарями стародавними. Якобы, чтобы показать своё благородство перед лицом противника, рыцари откидывали забрало шлема или маски, защищавшие их. При встречном разъезде в качестве жеста, показывающего мирные намерения, рыцарь поднимал забрало, открывал лицо, чтобы встречный мог его узнать. Делалось это правой рукой, что также показывало: воин не готов начать бой и не имеет агрессивных намерений. Жест как бы говорил: «в моей правой руке нет оружия». Характерное движение руки и легло в основу современного воинского приветствия.
Данила от радости, забыл, что пристегнут, резко дёрнулся к окну тоже поприветствовать друзей своих верных, да, тут же шмякнулся на диван, так, что тот, болотный бедолага ухнул, ножки деревянные подкосились и затопали, чечётку отбивая.
– Вот, они, родимые! Куда им деться? – довольная Ведьма, наполовину туловища высунулась в окно, в ответном приветствии, подобно им, замахала рукой.
– Скоро граница. Вон, стена пограничная появилась. Мне на такой высоте лететь нельзя. Служивые приметят, пушки свои запалят, – констатировал Гоша.
– Так, ты повыше возьми!
– Зачем? Давай здесь тормознём. План построим. Данилу проинструктируем. Он же совсем ничего не знает. А в ночь, под покровом темноты в нужное место прибудем. Все, что нужно сделаем, – высказался Тату.
– Верно! – согласился Гоша, выпустил ноги, резко тормозя ими по грунту.
– Тррр! Тррр! – закричала Ведьма, подбегая к кухонной плите, которая во время движения избушки на курьих ножках, выполняла функцию панели управления. – Тррр! Стой ты, кривоногая! – ругалась она, крутя барашки плиты и выпуская пар вентиляции. – Тррр!
– Кух- куда! Кух- куда-да-да! Да-да-да-да… – вышло из избушки.
Домик остановился. Стены задрожали, пол зашевелился, потолок заёрзал. Бац! Не избушка теперь на курьих ножках стоит, а кафе придорожное с неоновой вывеской «Приездом».
– А, это зачем? – выходя из избушки, разминая ноги, осматриваясь, удивлённо спросил богатырь.
– Это, конспирация такая. Без неё нынче никак! До границы рукой подать. Времена сейчас сложные, мутные, я бы сказала. Излишняя осторожность не помешает. Раньше как хорошо было, когда границы все открытые были. По всему сказочному миру можно было путешествовать. Хочешь – зимние каталки на плоских досках, хочешь – купалки в морях тёплых с животными диковинными, хочешь – по улицам сказочным разгуливай, витрины магазинов рассматривай. А, они, все в огнях! Сверкают, моргают, купить зазывают… Э-эх…– тоскуя в голосе, окунувшись в воспоминания, пригорюнилась Ведьма; – Э-эх, помню раньше, утром проснулся, причесался, а в обед уже на пляже с аниматорами заигрываешь. А, они, ну такие смешные! Все за чистую монету принимали: Приоденусь я в деву юную, так они со мной заигрывают, всё дотронуться норовят, напитки из бара бесплатно подносят. А вечером, мне нравилось дамой средних лет прихорашиваться. В лобби отеля сядешь, ликёрчику поднесут, на рояле такие душевные мелодии наигрывают. Душа в кисель расплывается. Э-эх! Кабы, не эта напасть! Э-эх!
