Мне часто снятся киты, хоть я и видела их только однажды.

Меня приглашают на концерт в музыкальной школе. Я опаздываю, сажусь на лестнице, не слыша музыки и не чувствуя с ней контакта, а потом рано ухожу. Никто так и не узнáет, что я была там. Я часто чувствую себя так в этом городе: оторванной от всех, лишней, невесомой.

По пути домой в метро я еду в одном вагоне с мужчиной в шапке из енота, модным готом из «Бергхайна» с коротко подстриженными светлыми волосами, молодой парой, уткнувшейся в телефоны, попрошайкой в платке, американскими туристами, красивой девушкой с кольцом в носу, читающей маркиза де Сада.

Лежа в своей кровати под потолком, я смотрю развлекательные телешоу и пытаюсь забыться. Я всё больше подозреваю, что мой арендодатель ненавидит то ли меня, то ли необходимость сдавать пустующую комнату. Он сказал, что он личный тренер, но я ни разу не видела, чтобы он собирался на работу. Уверена, он думает, что я ленивая и богатая, и он мог бы быть прав. В ванной нет замка. Я знаю, что, пока меня не было, он заходил в мою комнату.

Однажды я иду плавать и, когда запираю за собой тяжелую дверь раздевалки, моментально расслабляюсь и понимаю, что никогда за всё это время не ощущала себя в безопасности. Я рада, что скоро съезжаю из этой квартиры, мой месяц вышел. Я иду смотреть новое жилье на улице с таким же названием на другой стороне города – теперь на старом западе.

По веб-камере я наблюдала за вулканом в Новой Зеландии. Я писала на электронную почту мужчине, который едет на велосипеде через весь Китай. Какая погода в твоем часовом поясе? Расскажи мне о метеосистемах интернета.

Через Craigslist я нашла маленькую квартиру, где смогу жить одна до ноября. Ее хозяйка уезжает в художественную резиденцию в США. Это крошечная квартира с одной спальней, красиво и по-женски обставленная, с ширмой, коллекцией драгоценных камней, компактной ванной комнатой с душевой кабиной. Художница оставила большинство вещей, и в течение месяца я как будто буду играть ее роль. Я чувствую себя большой, неуклюжей, но счастлива быть здесь.

Наверху живет немолодая женщина. Она стучит в дверь, просит разрешения воспользоваться стиральной машинкой и приносит огромную гору вещей, забивая ее до отказа. Похоже, помимо стирки ей просто нужна компания. Она говорит на ломаном английском, и сперва я думаю, что она рассказывает грустную историю своей жизни, а затем понимаю, что она цитирует строки из песни «Би Джиз» «Трагедия». Она старая жительница Кройцберга, каких редко сейчас встретишь, пережила здесь много изменений. Ей за шестьдесят, ее платки и юбка из другой эпохи. Мне немного страшно говорить с ней и пускать ее к себе, потому что я не знаю, надолго ли она останется.

Поздно вечером я иногда вижу ее у киоска Späti с молодыми людьми в три раза моложе ее, с бутылкой пива, вдрызг пьяную. У нее отрешенный вид, и от нее исходит уксусный запах алкоголика. Возможно, меня тревожит то, что она – призрак другого будущего.

«Сейчас я живу в Берлине», – всегда говорю я. «Сейчас» или «на данный момент». Всё временно, легкодоступно, мгновенно.

Я заснула или просто вышла из сети? Во сне я написала тебе сообщение. Иногда мне кажется, будто мое тело – это буфер обмена, с помощью которого я могу вырезать и вставлять информацию. Я хочу скопировать здешний запах сосисок и тополей и отправить его тебе. Я печатаю, и когда ты отвечаешь, я чувствую твой палец на сенсорном экране.

Прошлым летом я видела цифрового призрака. Ранним утром, с первыми лучами рассвета, я гуляла по острову вокруг каменного кольца эпохи неолита. Я подняла телефон, чтобы снять черные силуэты менгиров на фоне заходящего солнца, и увидела темную фигуру, движущуюся через вереск в центре круга. Но когда я подняла глаза от телефона, фигура исчезла. Она, кажется, существовала только в цифровом пространстве, на экране моего устройства с выходом в интернет.

Немецкий термин Wanderjahr (год странствующего подмастерья) отсылает к традиции отправляться в путешествие после завершения обучения ремеслу. В этом году я вступаю в период кочевничества: планирую перемещаться из одной точки в другую, жить в разных местах, не быть привязанной к рабочему месту и работать удаленно, используя коммуникационные технологии.

На протяжении многих лет я часто переезжала. Моя учетная запись на Amazon хранит более двадцати адресов, домашних и рабочих, куда мне приходили посылки за последние десять лет. Но мой адрес электронной почты остался прежним. Во многих отношениях интернет – мой самый постоянный дом.

Я сплю в кровати незнакомой женщины, в окружении ее книг и картин, готовлю на ее масле, пользуюсь ее вайфаем. Когда буду съезжать, я уберусь в квартире, куплю новую туалетную бумагу и не оставлю после себя ни следа. Это и есть субаренда. Каждый месяц мы меняем место жительства. Субаренда устроена по сложной схеме: ты снимаешь квартиру у одного человека, он – у другого, причем степень формальности сделки может отличаться, и так далее. Арендаторы постоянно переезжают, оставляя за собой возможность вернуться.

Идея состоит в том, что цифровой кочевник может продать свои вещи – или перевезти их в камеру хранения, а то и на чердак к родителям, чтобы забрать позже, когда он остепенится (что он вечно откладывает на потом), – и свободно менять место жительства в зависимости от времени года. Все наши книги, музыка и фотографии хранятся в цифровом виде. Не отягощенная ипотекой или детьми, я пользуюсь дешевыми авиабилетами и свободой беспрепятственно перемещаться внутри Евросоюза.

Здесь, в Берлине, сорок тысяч англоговорящих мигрантов, или экспатов, как они сами часто себя называют. Американцы и канадцы могут жить в Германии с визами фрилансеров или деятелей искусства. Берлин – столица, но не финансовый центр (эта роль отведена Франкфурту), так что здесь нет элитных банковских районов Лондона или Парижа и финансовых работников, из-за которых поднимаются цены на жилье. Привлекательные для меня пустые здания и дешевая арендная плата – результат сложных по структуре волн перемещения жителей, которые то заселялись сюда, то съезжали, а также мрачных времен запустения и разделения города на две части.

Здесь я встречаю много ирландцев. Встречаю турок и иранцев. Мое любимое место – суданское кафе, где продают дешевый фалафель с вкусным арахисовым соусом.

Жизнь цифрового кочевника в реальности труднее, чем фантазия о ноутбуке на пляже и полном слиянии работы и досуга. С точки зрения затрат она более практична: снять квартиру в Берлине стоит в три раза меньше, чем в Лондоне, и на фунты, выплачиваемые британскими работодателями, здесь можно жить лучше. Она не такая уж и гламурная: время от времени я оказываюсь на мели, у меня нет хорошо оплачиваемой работы, и я в панике ищу, где раздобыть денег. Я вижу здесь приезжих из разных частей света, которые не могут позволить себе съездить на родину, которые понимают, что никогда не смогут купить дом и поэтому продолжают переезжать из одного места в другое, которые не могут найти постоянную работу. Между съемными квартирами я ночую на диванах у друзей и часто сталкиваюсь с бюрократическими проблемами, связанными с отсутствием постоянного адреса.

У такого образа жизни нет подушки безопасности в виде больничного, пенсии или стабильности. Он для дееспособных молодых людей, которые могут опереться на семью, если что-то пойдет не так. Если я заболею или мне станет слишком тяжело, я улечу домой дешевым авиарейсом.