– Спасибо, маленькая.

– Ты меня любишь, Мишка?

– Люблю.

– До сих пор?

– Да.

– А если я не буду у тебя отсасывать, будешь меня любить?

– Глупая ты у меня. Разве любят за это.

– А за что.

– За твой запах. За голос. За глаза. За то, как ты двигаешься. Как спишь. Как ешь. За каждый твой вздох. За всю тебя, какая ты есть.

– А когда я тебя ругаю?

– Всякое в жизни бывает. Ты вон и по заднице получала, когда было за что.

– Так приятно было.

– По заднице?!

– Да. Я так люблю, когда ты меня ревнуешь. Ты прям как тигр становишься. Я тебя аж боюсь. И хочу сразу. Теку как Снегурочка, хоть ладошкой закрывай.

– Ты лучше открывай. И пусть по ляжкам течёт. Это так красиво.

– Ну это стыдно, Мишка! Ты же никому не скажешь?

– Нет. Только видео покажу.

– Ах ты падлец!

– Ты же сама разрешила.

– Так то ж теоретически!

– Так я теоретически и покажу.

– Ааа… Ну тогда ладно. Я тоже.

– Кофе будем пить?

– Ой, я так писать хочу, что не дотерплю! Давай уже на кухне?

– Ну давай.

***

Михаил Дуридомов жил в этой квартире вместе с Бэлой уже несколько лет. Она работала главной медсестрой в Мухосранской райбольнице, а он продавал на своём сайте разные электронные и секс-гаджеты. Бизнес шёл неплохо, Михаил сделал в квартире ремонт и поменял всю мебель: в спальне стоял барочный гарнитур, а ванная была выдержана в современном ключе: сталь, хром и стекло.

Они с Белкой большую часть времени проводили в спальне; для Михаила это был полигон для испытания секс-игрушек с его сайта. Белка прошла долгий путь от угловатой стеснительной пацанки, давней дворовой подружки Михаила, до раскрепощенной рыжеволосой красавицы, которая вводила мужчин в ступор одним движением бедра при ходьбе или руки, поправляющей волосы. Она любила внимание и собирала знаки его проявления, как коллекционер редкие античные монеты, хотя никогда бы не призналась в этом Михаилу: она всегда яростно отрицала своё упоение флиртом, но, сказать по правде, Михаила она любила и никогда ему не изменяла, а его ревность пила как божественный нектар.

***

Михаил включил на кухне кофеварку, поставил на поднос кофейник, молочник, сахарницу, чашку и положил на блюдце пару круассанов, через пять минут плеснул себе кофе, сёрбнул и закурил. Вот это утро нравственное, я понимаю, без всяких там листочков. Экая дурня тебе наснилась, Майкл. Зачем тебе эти звезды Плейбоя, когда у тебя есть такая девчонка. Красавица – раз, сосёт как – два, а котлеты какие жарит! Ну что тебе ещё надо. А ничего мне больше и не надо, только бы она у тебя всегда была. Нууу… Можно ещё денег там… чтоб было на что Белку побаловать, ну да это мы и сами заработаем. Давай нашу девочку накормим. Михаил загасил сигарету, взял поднос и отправился в спальню.

– Мишка! Ну ты блин даёшь! Голый и с подносом!

– Ах прастите, маркиза! Сливок в кофей добавить?

– Это ты на что намекаешь?!

– Да ни на что. На сливки.

– А я подумала…

– Что?

– Как тогда, на море… Кофе. С твоими.

– Классно было. У тебя ещё фото такое есть в фейсбуке.

– Ты что, правда?!

– Ну да.

– И что там?

– Ну что – кофе пьешь на террасе.

– Со сливками?

– Угу.

– Госпади, ну какая я у тебя развратница! Тебе за меня не стыдно?

– Да ни грамма! Ты вот потом голой художнику позировала, так вот это было…

– Ну это же было искусство!

– Ага. А потом твоя задница была на обложке его каталога.

– Ну а в Париже же все хвалили!

– Попу?

– Картину.

– Ну я думаю. Я и сам хвалил. Только все равно чайник ему начистить хотелось. Аж руки чесались.

– Мишка. Ну вот ты мне всегда рассказываешь… про древних греков… про Афродиту… А сам…

– Так это амбивалентность такая: умом я понимаю… а руки чешутся.

– А член стоит.

– Ну и хорошо. Я люблю смотреть, как ты ешь.

– Разве это… сексуально?

– Ещё как. Круассан… Так медленно… ложится тебе на язычок…

– Вот ты Дуридом у меня совсем!

– Но ты же меня любишь.

– Я тебя иногда съесть хочу так люблю.

– А выпить?

– А сковородкой давно получал?

– Да чёрт с ним. Пошли в душ?

– Только ничего там делать не будем!

– Да никада!

В душе они ничего и не делали, только стояли под упругими струями, прижавшись друг к другу, потом поливали кожу гелем, руки их сами ходили по телам, Белка слегка прижималась бедрами к Михаилу и двигала ими; член его поднялся и уткнулся ей в венерин холмик, она развернулась и уперлась руками в стекло кабины, почувствовала струю геля на своей спине, а потом палец у себя в анусе, ойкнула, повернула голову и нашла глаза Михаила.

– Ну вот опять! Я так и знала! Щас и его туда… Чтоб я умерла от стыда прям с утра!

– Ну мы тихонько так… чуть-чуть…

– Ага, чуть-чуть. Все равно стыдно.

– Так мы же уже так делали.

– Ну каждый раз и стыдно!

– Ну ничего, маленькая, постыдись немножко.

Михаил обнял девушку левой рукой за талию, опустил ладонь вниз, и пальцы его занялись клитором, а правой рукой он направил член к запретному отверстию, нажал, медленно вошел на длину головки, услышал вздох Белки, нашел правой рукой ее сосок, сжал его и потянул, потом другой, ощутил легкое движение попы навстречу члену, анус сжимался и разжимался, его бедра ощутили дрожание бедер девушки, она замерла, потом резко выпрямилась, застонала, заелозила руками по стеклу, дернулась пару раз, развернулась и опустилась вниз; член Михаила выстрелил, опаловые струи падали на волосы Белки, а она сидела в потоках воды, закрыв глаза и блаженно улыбаясь.

Они сидели на кухне и пили кофе, Белка грызла круассан, а Михаил курил.

– Мишка. Ну что ты такое утворил со мной. Говорил же, что ничего делать не будем.

– Ну поделали. Ты же кончила. Тебе хорошо?

– Мне два раза уже было хорошо. И откуда оно берется?

– Желание?

– Да.

– Это как кресало: потерлись друг о друга, и полетели искры.

– Так просто?

– Конечно, не просто. Тебе вот стыдно было.

– Ну было. Но я же не убежала.

– Нет. Потому что стыд добавил тебе возбуждения.

– Странная все-таки схема. Должно бы быть наоборот.

– Ты делаешь запретные вещи, и преодоление запрета тебя возбуждает, вбрасывает в кровь адреналин. А потом наступает удовлетворение. И ты помнишь, от чего оно наступило, и стремишься это повторить. Это как наркотик. Только называется эндорфин.

– Гормон счастья?

– Да. Он резко впрыскивается тебе в мозг, и ты испытываешь блаженство.

– От того, что мне было стыдно?!

– Белка. Стыд – только один из стимуляторов. Есть и другие.

– Какие.

– У кого-то это боль. У других – разные фетиши. Много всего. Воспоминания. Ассоциации. Подсознание.

– А фетиш – это когда ты мне туда… банан засовывал?

– Не обязательно банан. У кого-то это и огурец.

– Огурец?! Не, ну это как-то… пошло.

– Ну почему. Все зависит от устойчивых ассоциаций у тебя в мозгу. Вот, к примеру, ты собирала огурцы на огороде, а была в это время голодная… думала о члене…

– Мишка. Давай мы не будем в меня огурец засовывать.

– Ну не будем. А на банан ты согласна.

– Нууу… банан… Это какая-то экзотика… Море… Голубая лагуна… Пальмы. Мы голые.

– Вот видишь: это и есть устойчивая ассоциация.

– Ты знаешь, море меня всегда возбуждает. Это как бы предчувствие…

– Удовольствия.

– Да.

– Что же тут странного. Вспомни, сколько раз ты в море кончала.

– Мишка. Я с тобой и на парашюте кончала. Так мне теперь и на самолет возбуждаться?

– Почему бы и нет. Самолет – это не только фаллический символ. Он несет тебя к морю, а море – это всегда счастье. Всеобъемлющее. Не только секс. Отпуск, солнце, соленая вода, вкусная еда. И воспоминание о том, что когда-то мы жили в море. И не было ни войн, ни политики, ни инфляции, ни голода и нищеты. И до 1984-го были еще миллионы лет.