— За редчайшим исключением, — подтвердил собеседник. — Вроде государыни Есионо, которые рождаются раз в сто лет, а то и реже. У остальных ума меньше, чем у курицы. Как эта птица не способна к полёту, так и женщина не способна воспарить над обыденностью, потому что ей совершенно чужды любые высокие стремления.

Чем дольше Платина слушала его разглагольствования, тем ярче разгорался в душе жгучий уголёк раздражения.

По молодости лет Ия никогда не задумывалась над проблемами «гендерного равенства» и часто смеялась, читая в Сети об очередных вывертах сознания «радикальных феминисток». Однако, оказавшись в обществе, где женщина, если и не сведена до уровня «бессловесной слуги», то находится где-то рядом, она чувствовала себя очень неуютно.

Её мироощущение, формировавшееся в иной действительности, всеми силами противилось подобному отношению себе. Поэтому приходилось постоянно «ломать» своё «я», притворяться, стараться смотреть на окружающую реальность как бы со стороны, день за днём возводя вокруг души нечто вроде «защитной оболочки». Осознавая невозможность изменить этот мир, она отчаянно пыталась с ним хотя бы примириться.

Но всякий раз, когда это, казалось бы, почти получалось, местная действительность поворачивалась к ней новой, но всё столь же отвратительной гранью и, пробив «защиту», больно царапала душу.

«Неужели Хваро тоже так думает? — гадала девушка, искоса наблюдая за ним из-под приспущенных век. — А как же ему ещё думать, если их здесь с детства так воспитывают? Но он всё-таки спросил, хочу ли я за него замуж, а не пошёл сразу к приёмному папаше?»

— А вот это мне особенно нравится, — неожиданно прошептал Ино, не отрывая взгляда от площадки, где в руках у танцовщиц откуда-то появились белые веера. Они синхронно открывали и закрывали их, пряча густо накрашенные лица. А солистки с помощью этих опахал пытались изобразить что-то похожее на полёт двух бабочек.

«Почему у неё «крыло» оторвали? — растерянно подумала Платина, крайне возмущённая подобной жестокостью. — Вот же ж! У них здесь даже танцы садистские!»

— Глядя на них, — мечтательно проговорил пожилой дворянин. — Я вспоминаю наш сад в пору цветения.

«Так это цветочные лепестки, а не бабочки! — догадалась Ия. — Вот и разбери, про что они тут пляшут?»

Энергично жуя последний пирожок, она машинально огляделась и заметила, как в их сторону, пригнувшись, направляется мужчина в куртке слуги.

«Это ещё за кем?» — насторожилась Платина.

— Господин Ино? — остановившись в трёх шагах, поклонился мужик.

— Чего тебе? — недовольно вскричал тот.

В их сторону тут же устремились недовольные взгляды зрителей.

В этот момент одна из солисток запела сильным, звонким голосом:

С веток осыпав цветы,

Ветер пронёсся и стих.

Из лепестков за окном

Белый сугроб намело.

Знаю, как только начнут

Бегонии дружно цвести,

Значит, расстаться с весной

Грустное время пришло.

Чаши из яшмы пусты,

Песни умолкли давно.

Свет фонаря то горит,

То исчезает на миг.

Даже во сне совладать

С грустью не суждено!..

Где-то далеко в ночи

Птицы пронзительный крик.

Недовольно поморщившись, Ино знаком велел собеседнику приблизиться.

Подойдя вплотную, слуга что-то прошептал на ухо гостю.

— Передай, что я сейчас приду, — приказал тот, и когда посыльный, кланяясь, отошёл, полушёпотом обратился к барону:

— Простите, господин Хваро, но я должен вас оставить. Даже в этом чудесном месте нельзя спрятаться от дел.

— Понимаю, Ино-сей, — поднявшись, коротко поклонился молодой человек. — Спасибо за то, что поделились своими наставлениями.

— Это мой долг, Хваро-сей, — отвесил ответный поклон собеседник. — Ваш отец был и моим другом.

После обмена любезностями старший из дворян направился куда-то за дом в сопровождении слуги, а младший вопросительно посмотрел на свою спутницу.

Певица как раз закончила свою песню, а танцовщицы, вновь сбившись в плотную группу, устроили что-то вроде игры в «ручеёк».

Ия подошла ближе.

— Как тебе здесь? — еле слышно поинтересовался барон.

— Представление понравилось, а вот ваш знакомый — не очень, — так же тихо честно призналась она, посетовав: — Мне пора, в прошлый раз я так долго не гуляла.

— Дождёмся конца? — предложил молодой человек, кивком головы указав на танцующих.

— А ещё долго? — озабоченно спросила девушка.

— Не знаю, — честно признался Хваро, протягивая ей кусочек варёного мяса. — Судя по всему, нет.

— Тогда подождём, — согласилась Платина, рассудив, что внезапный уход может привлечь внимание.

Пройдя извилистой змейкой по вымощенной камнем площадке, танцорки одна за другой поднялись по лестнице и скрылись в доме.

Когда за последней закрылись оклеенные бумагой створки, музыка смолкла, и благодарные зрители разразились аплодисментами.

Кое-кто из сидящих за столиками начал подниматься. Ия отыскала взглядом господина Тихаво. Тот и не думал вставать, продолжая лениво беседовать со своими приятелями. Похоже, Хваро их уже не интересовал.

— Пойдём, — раздался над ухом знакомый голос молодого человека.

Девушка вздрогнула и послушно заняла место у него за спиной.

У ворот их встретила всё та же женщина. Нос у неё побелел ещё сильнее, но улыбка всё также светилась радушием.

— Уже уходите, господин барон? — спросила она, кланяясь.

— Да, — подтвердил тот. — К сожалению, сегодня я не могу задержаться.

— Как вам понравился танец, господин барон? — задала новый вопрос собеседница.

— Он великолепен, — сухо ответил Хваро, отвязывая от пояса кошелёк.

— Значит, я могу сказать девушкам, что вы довольны?

— Можете, — подтвердил молодой человек, протягивая ей три серебряные монетки.

— А господин Тихаво остаётся? — поинтересовалась женщина, с поклоном принимая деньги.

— Да, — кивнул юноша. — Но считайте, что за его вход я уже заплатил.

— Спасибо за щедрость, господин барон, — с поклоном поблагодарила собеседница.

Появившийся из-под навеса слуга торопливо распахнул створки ворот. Стоявшие снаружи охранники склонились в глубоком поклоне.

Удалившись шагов на двадцать от «Гнезда соловья на ветках сливы», снедаемая любопытством, Платина не выдержала:

— Господин Хваро, а кто-такой господин Ино? Ну, кроме того, что он друг вашего отца.

— Зешо Ино — рыцарь, — понизив голос, сообщил молодой человек. — Его замок в двадцати ли к северу от Букасо.

— Значит, петсора туда не дошла, — полувопросительно, полуутвердительно пробормотала Ия, мысленно прикидывая расположение земель друга покойного барона Хваро.

— Вы правы, — согласился собеседник. — Но одну его деревню всё же сожгли вместе с жителями.

— Как так?! — невольно вырвалось у вздрогнувшей от ужаса девушки. — Вы же сказали, что болезнь туда не дошла?

— Говорили, что там нашли не то одного, не то двух заболевших, — сурово хмурясь, пояснил барон. — Наверное, кто-то из них тайком пробирался за «стену мечей», где и подхватил заразу.

Платина хотела спросить про «стену мечей», но, вспомнив недавний рассказ спутника, по смыслу догадалась, о чём идёт речь, и решила лишний раз «не тупить».

— И из-за этого сожгли целую деревню? — Ия поёжилась от услужливо подкинутых памятью воспоминаний о трагедии на маноканской дороге.

— Воля Сына неба священна для любого жителя Благословенной империи, — наставительно объяснил барон, обменявшись поклоном со встречным дворянином. — Указ запрещает покидать города и деревни, а крестьяне его нарушили. Иначе, как они могли заболеть? Или вы не знаете, что петсора передаётся от больного человека к здоровому?

— Госпожа Сабуро говорила, — ответила девушка, держась за его правым плечом.

В очередной раз подивившись местным порядкам, она не стала развивать эту тему.

Сейчас её интересовало совсем другое. Вот только Платина не знала, как начать нужный разговор. Да и место для него посчитала не слишком подходящим.