В распре кровавой брат губит брата;

Кровавые родичи режут друг друга;

Множится зло, полон мерзости мир.

Век секир, век мечей, век щитов рассеченных…

Корниенко Б.С

Длинные саги и короткие нити воспоминаний стариков о былом сохранились до наших дней. Скальды в своих песнях восхваляли подвиги и доблесть славянских мужей, проклинали вероломство и жестокость. Так память народная сохраняет и передаёт из поколения в поколение события тех дальних времён. И пока род людской не иссякнет на Земле, до того времени, каждый внимающий песне скальда, поэта-певца, будет помнить о предках, павших в жестоких сражениях, защищая и расширяя границы Руси. От края и до края это наша родная земля с её огромными лесами, озёрами, реками, ключами, журчащими ручейками, звенящими родниками и болотами, которую сохранили и приумножили наши предки, мы должны хранить память о них и это богатство, завоёванное и политое кровью славянского народа.

Потомки Рюрика, предводителя варяжской дружины, призванного словенами княжить, защищать и судить по Правде, и ставшего правителем Новгорода объединили восточнославянские земли и встали во главе Древнерусского государства. Последний царь из рода Рюриковичей, Федор Иванович, умер в 1598 г.

Владимир Святославич, названый народом Красно Солнышко, утвердив свою власть в Киеве, воздвиг близ теремного двора, на священном холме капище с идолами шести главных богов славянского язычества: Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоши. Туда стекался народ, и земля осквернялась кровию жертв. Может быть, совесть беспокоила Владимира, может быть, хотел он сею кровию примириться с богами, раздражёнными его братоубийством, ибо даже языческая вера не терпела таких злодеяний. Добрыня, пестун и наставник Владимира Святославича, посланный племянником управлять Новгородом, также поставил на берегу Волхова Перуна.

До сих пор, Владимирова вера в своих языческих богов не препятствовала ему утопать в чувственных наслаждениях с бесчисленными наложницами. Первой его водимой (законной) супругой была Рогнеда, мать четырёх сыновей и двух дочерей. Умертвив брата Ярополка, Владимир взял в наложницы беременную супругу брата, родившую Святополка. От третьей супруги, чехини Оловы, Владимир имел сына Вышеслава, от четвёртой, Мальфриды – Святослава, от пятой, Адельи – Мстислава, Станислава и Судислава, от шестой, Анны, родом из Византии, взятой после крещения и впоследствии оставшейся единственной супругой – Бориса и Глеба. В языческой Руси многожёнство дозволялось, но покрестившись, Владимиру пришлось распустить своих жён и наложниц, наделив сыновей уделами, так как православная вера запрещала

многожёнство.

Под пологом глухих туманов, в нерушимой тени огромных лесов в болотах Валдайской возвышенности таятся начала Волги, Днепра и текущей на заход солнца Двины. Днепр гордо нёс свои воды в окружении согретых солнцем холмов, среди разбросанных с прихотливой небрежностью перелесков, в море сочного разнотравья лугов, опоясанных сверкающей лентой под летней голубизной небес и чередой медлительно проплывающих облаков отражающихся в реке. Солнце, поднимавшееся из-за Днепра, согревало утренними тёплыми лучами землю, отражаясь своими бликами в капельках росы, лежащей на траве. Над Киевом занимался новый день.

Спозаранку, ещё до восхода солнца, только киевляне стали появляться во дворах, готовые заняться домашними делами, как по улицам Киева помчались княжьи отроки и стали выгонять сонный народ из домов, заставляя и старых и малых бежать к Днепру, креститься в новую веру.

На улицах началась суета: молодёжь разбегалась в разные стороны, вершие дружинники их догоняли и плётками гнали к реке, собаки выли, лошади ржали, женщины и дети ревели. К Днепру двигалась многотысячная босая толпа. Многие шли в исподнем, дружинники их согнали с постели и не дали одеться. Все смешались и не понять, где боярин, где смерд, а где холоп. Вершие дружинники мечутся по Подолу, убегающих хватают за волосья и кидают в Днепр, холодная вода сразу успокаивает мятежников.

Христиане, принявшие крещение ранее, помогают дружинникам, заталкивают в воду упирающихся, кого лупят кулаками, кого секут хворостиной. Перепуганные дети плачут, матери пытаются их успокоить, отроки не спешат к Днепру, идут, оглядываясь, присматривают, куда бы сигануть, да спрятаться. Девки молодые стыдливо опустив глаза, идут, схватив рубаху на груди в горсть, старики стонут, бабы ревмя ревут, как при набеге печенегов. Ор несётся над Днепром, а он величественно несёт свои воды как будто всё происходящее на его берегах для него привычное зрелище. Сгрудился люд на берегу, белый, холстяной, и пошёл в реку. Кто сам, с радостью и блаженством на лице, кого силой в воду спихнули. Сперло дух от холода, разом стих гомон и рёв, и понеслось над рекою:

– Крещаются рабы Божии, возродившиеся от Святаго Духа и воды…

Киевляне, потрясённые свержением Перуна и остальных почитаемых ими богов, ругая князя и иже с ним, не торопились на реку принимать нового невидимого Бога, которого не только потрогать, даже, увидеть-то нельзя. Некоторые челядинцы пытались убежать в лес в надежде отсидеться там, и их обойдёт эта напасть, но все ворота города были закрыты.

Родим, вышел из дома, окинул свой двор сонным взглядом и пошёл за дом. Только пристроился в задке, чтобы получить удовольствие от полного освобождения и вздохнуть с облегчением, как услышал крик соседа:

– Роди-и-им! Подь сюды!

Он быстро натянул портки и выскочил, озираясь вокруг, ища соседа. А тот стоял за высоким тыном и махал ему

рукой.

– Ну, чё те надобно? Чё блажишь с утра поране?

– Спросить хочу! Ты побегишь к реке-то креститься?

– А на кой оно мне? Чё это за Бог, которого не токмо потрогать нельзя, так и не увидишь дажеть! Вот наш батюшко Перун другое дело! Подойдешь, погладишь, поговоришь с ним, губы помажешь жертвенной кровию, попросишь, чтоб доброе жито уродилось, чтоб жёнка парня родила, а то повадилась девок приносить, в избе от них уже не повернуться, а скоко приданого за ними надобно приготовить!

– Так чё не сходил к Перуну-то не попросил сына? – поинтересовался Михна у горемычного соседа.

– Ходил! Токмо, видать, до меня очередь не дошла, а нонче уж и не знаю, ждать сына или уж не надеяться.

– А ты Родька, когда захошь приласкать жинку, отай1 от неё положи под подушку меч, да не ленись, постарайся, может и получится сын-то!

– Кажин раз стараюсь ажно до седьмого пота, токмо всё одно девки получаются! Не родит мне на этот раз сына – убью, заразу порченую! Михна, а, может, мы с тобой в лес утекаем, а когда всё закончится – вернёмся домой.

– Пошли! Токмо надобно взять с собой какой ни то снеди, на всяк случай!

Родион заскочил в избу, быстро схватил краюху хлеба, луковицу, шмат сала, закинул в пестерь и выскочил из дома. Михна уже стоял у ворот, приплясывая от нетерпения.

– Родька! Ты чё так долго?

– Пестерь собирал, а ты я смотрю налегке побёг? А мне сказал снеди взять.

– Так, я думаю, к ночи домой возвернёмся! А ежли нет, то твоё поснедаем.

Они, не глядя на народ, медленно тянувшийся по улице к реке, побежали к городским воротам. Ночную охрану сменили вои княжеской дружины. Все выходы из Киева были перекрыты дружинниками с вечера, и у каждого желающего выйти из города, требовали показать крест, если его не было, гнали на реку и насильно окунали в воду. Родион с Михной подошли и, не сбавляя шага, направились к воротам, но их остановили.

– Кажите кресты! – потребовал младший воин Василёк, знакомый Родиона.

– Василь! Своих не узнаёшь? Пропусти!

– Сами к реке побежите или вас плёткой погнать?