То, что называется «философией», собственно, и есть мы, наш способ бытия (так мы смотрим на вещи, это считаем нужным, туда предпочитаем устремляться и т. д.). Уместно спросить: увидеть себя, это реально? Ведь то, чем я вижу, способность заметить, также принадлежит мне, моему способу бытия. «Смотрение» как программа уже вшита в меня вместе с заданными параметрами взгляда, в которые закодировано то, что я смогу увидеть. Значит, я всегда буду слеп по отношению к себе? Возможно.

Верно и другое. Несмотря на слепоту в отношении себя, у нас есть ограниченное желание понять, что и как есть мы. Предлагаемые шаги в стремлении удержать внимание на своем бытии – всего лишь попытка остаться в этом стремлении как в желании понять.

Желание понять себя, увидеть принципы, определяющие и организующие наш опыт, имеет отношение к «практической философии», под которой обычно понимается философия, используемая для нужд жизни. Остается выяснить, где и как применять философию? Этим, видимо, и занимается «практическая философия», определяя границы применимости философии и рассказывая о том, что каждый может взять себе от нее. Так кажется.

Аристотель, величайший из мыслителей, убежден, прежде всего достойна внимания мысль, превышающая человеческие возможности. К ней и нужно стремиться. Сила научных открытий состоит в их «полезности» и «применимости». Так ли обстоит дело с «первой философией», ее открытиями, для которой мысль не имеет отношения к человеку, выше его? К чему, кому и как она применима? Возможно ли использовать то, за что нельзя взяться – описать емкой формулой, создать более или менее связную, хорошо обоснованную «объяснительную модель»? Впрочем, возможно, это мы где-то ошиблись, посчитав верным допущение о том, что есть нечто, расположенное там, за пределами человека. Ничего такого там нет, на все положил свою руку человек, до всего он дотянулся. И Аристотель мог ошибаться, спросите у любого докторанта. Допустим, Аристотель неправ, и человек до всего дотянулся, не повод ли это, – я говорю о заблуждениях Аристотеля, если таковые есть, – задуматься о границах возможного для человека? «Первая философия» обхаживает границы возможного. В этой связи уместно спросить: кто и когда привил практической философии принцип утилитаризма? Не стоит ли посмотреть на задачи практической философии иначе, освободив ее от навязанной некогда обязанности во всем искать себе полезность и применимость?

Мысль, не важно, где она проявляет себя, в «теоретической» или в «практической» философии, не применима ни к себе, ни к другим людям. Из нее не извлечь выгоду, прямую или косвенную. Мысль используемая превращается в штамп, идеологему, руководство к действию, «красивую идею», ее можно запомнить и предъявить «по требованию». Нельзя сказать, это плохо. Просто другое. У философии иные задачи – оставлять пространство вопрошания открытым. Подготавливать возможность увидеть. Мысль Платона, Канта, Гегеля или Хайдеггера не их. Но и не наша. Превышая человеческие возможности, она содержит в себе глубину, несоразмерную нашим устремлениям ранжировать, объявив ее верной или неверной, объясняющей что-то или уводящей от цели, достойной награды или изгнания, но всегда соответствующей нашим представлениям. Практическая философия, как и любая другая, если она реализует себя как философия, а не руководство к действию, неутилитарна. С ней, конечно, можно сделать все вышеперечисленное и еще много чего, но и она отвечает требованию свободной мысли[4]. «Практичность» практической философии проявляется в том, что эта философия еще не имеет дела с мыслью, хотя исходит из допущения, что она есть. Практическая философия тематизирует пред-философскую установку, в которой мы застаем себя начинающими философами. Аристотель в своих лекциях по метафизике разворачивает перед слушателями пред-философскую установку, показывая значение предельно мыслимого в мышлении как возможность удивиться и вовлечься во взаимодействие с определенного рода «вещами». Обсуждение свойств мысли «энергетизирует» обсуждающих, приводит их в движение. Практическая философия, имеющая в виду предельно мыслимое как свою задачу и «неприменимость» как одну из важнейших установок (мы останавливаем себя в желании что-либо требовать от мысли, требования исходят от нас и к нам же приводят), побуждающих снова и снова начинать (обнаруживая новые требования в качестве «помехи»), получает и другое имя – «практическая феноменология». Значение имеют «эффекты» начинания: возможность увидеть поддержку — что или кто, кого и как поддерживает.

Мысль Платона, Канта, Гегеля или Хайдеггера, не их и не наша, обращенная к нам, о чем-то говорящая, требующая прояснения, никуда не прикладывается, она отсылает нас к тем «вещам» («свобода», «бытие», «сознание» и др.), с которыми можем столкнуться и мы сами. Стоящая мысль ничего не оживляет. Нельзя вдохнуть жизнь в ушедшее. Она сама жизнь. Сама свобода, когда мыслят свободу, само бытие, когда удается мыслить бытие. Мысль именно потому, что она не их и не наша, ничего не оживляющая, ни от чего не освобождающая, только дарующая жизнь и свободу, оказывается способной узреть что-то в нашем способе бытия и вопреки ему.

За основу «стенографического отчета» взято занятие, проведенное 24 ноября 2021 г. в Центре корпоративного обучения КФУ для преподавателей философии. Исходный материал был существенно доработан и дополнен, хотя структура проведенного занятия осталась прежней. Пользуясь случаем, хочу выразить благодарность Марине Яковлевой и Ольге Липатовой, без их вовлеченного участия в проводимом занятии мне не о чем было бы говорить. Я также признателен Артуру Каримову, Майе Соболевой, Наталье Терещенко и Юлии Хаеровой, их советы пригодились при подготовке издания к печати.

На занятии присутствовали: В. – ведущий, С. – первый участник, Д. – второй участник.

В. – Несколько слов о намерениях, что и как мы будем делать. Я бы хотел поговорить о чем-то простом, к чему, как мне кажется, имеет отношение и философия. Кто-то скажет: «простых вещей» нет, а уж в философии, тем более – там вообще все сложно. И будет прав. Я не собираюсь противопоставлять простоту сложности. Под «простотой» я буду понимать неприметность близлежащего. Что-то, оставаясь незаметным, но и не скрываясь, упорно ждет нашего взгляда. А мы проходим мимо. Нет у нас умысла и не забыли мы ничего, просто настолько «срослись» с тем, где пребываем, что ничего иного, не связанного с тем, на чем стоим, не замечаем. Простое – самое естественное, самое близкое. То, на чем мы стоим – самое простое, его, как собственные ноги, не замечаем. Не будем же мы все время смотреть на что и как ступаем.

Незаметность простых вещей неслучайна. Возникает нужда, надо решить проблему. Иногда непростую, придется заглянуть себе под ноги – крепко ли стоим, туда ли ступаем? Крепко стоять на ногах необходимо, это бесспорно. Но и видим мы в своей нужде не сами вещи, а дело, с этими вещами связанное. Отсюда взять, сюда добавить, пересчитать и сложить в нужном порядке. Возможно, мы создаем что-то свое и из себя, а потом навязываем остальным. На этот счет даже есть теории, в свое время они были в ходу. Жиль Делёз, а потом и Мераб Мамардашвили, говорили, что сначала мы создаем что-то, произведения, а потом усматриваем в них истины. Очень все это похоже на правду. И на вещи можно посмотреть как на знаки. Если вещи для нас только знаки, пусть это будут знаки не взлетов и падений, важных дел, напротив, бесполезных, не важных, упускаемых из виду отношений. Понимаю, странное допущение, несвоевременное, даже архаическое, но только так можно оставить за вещами право сопротивляться, уберечь себя от нашей попытки включить их в деловой распорядок. Расположить на одной плоскости, прописать правила обращения, распределить, отмерив доли. Так мы смотрим на вещи, прикидывая, что с этим можно сделать, куда приспособить, на что обменять. Между тем, неприметные вещи, те, что еще не стали для нас знаками важных дел, лишенные опеки, живут своей жизнью. Они что-то делают и с нами, только мы этого не замечаем. Как говорить о неприметных вещах, не связывая их «насущным делом» и оставляя за ними право представлять себя самим? Неприметные вещи ничего не утаивают. Они всегда на виду. Это мы чего-то не видим, хорошо экипированные «пониманием» – мы знаем, чего нам надо, и как мы этого добьемся. Вот эту оснастку взгляда и стоит ограничить. Неужели мы разучились смотреть на вещи естественно, не из своих нужд? И на этот счет у нас есть теория, много чего объясняющая, все расславляющая по местам: нет никакого «естественного взгляда», выдумка это, есть только «конструкции», нами же созданные, на нужды отвечающие. Хорошо. Попробуем тогда оснастить себя возможностью не торопиться выводить на свет все, помня о своей предвзятости и допуская самопроявленность вещей.