– Скверно… В твои-то юные годы податься в затворники… Сколько ж тебе? – с неким сожалением произнес трактирщик.
– Что-то около двадцати, – сухо ответил Адияль. Он слегка призадумался и помрачнел в ту же секунду. Опустил голову, не то пряча глаза, не то готовясь ко сну.
– Скверно… Что ж ты так? – спросил трактирщик, заметив перемену в приятеле. – Всё образуется когда-то, слышь? Всегда есть шанс на… Ну… новую жизнь…
– Не прими за грубость, но заткнулся бы ты… В чем по-твоему я должен видеть смысл своей дальнейшей жизни? На поле боя я потерял родных, любовь всей моей жизни исчезла ни с того ни с сего, лучшего друга я не уберег… Ты же должен понимать! Хотя откуда ты поймёшь… Ты ничтожество, как и все вокруг. Эти выродки монархические, эти ублюдки коронованные возомнили себя владыками жизни и смерти. Развязывают баталии ради своих золотых дворцов, ради своей власти! Да чтоб кара небесная свалилась на Зельмана… – чуть не со слезами на глазах выговорился Леонель, сжимая кружку в руках так сильно, что, казалось, она вот-вот разобьется на мельчайшие осколки. Он был в неистовом напряжении в эту секунду.
– Всегда так было, Адияль. Не пойми неверно… Понимаешь, войны всегда начинали короли, а заканчивали обычные люди. Мой прадед, его прадед, прадед того прадеда – все они, я уверен, застали войны, видели, как и мы, горы трупов, и, конечно, эти войны всегда начинал какой-нибудь коронованный Зельман. И ни одна война не обошлась без потерь… Кому-то везло больше, кому-то меньше, кому-то вовсе приходилось туго… Понимаешь, судьба – это вещь непредсказуемая, неподвластная. Кому-то она предначертана в мучениях, кому-то в счастье. Но не прекращать ведь нормальную жизнь, ежели тебе не повезло. Ведь если так, то рано или поздно наш род человеческий вымрет. Прости, если я подбираю не те слова, но я хочу помочь.
– Возможно… возможно этому есть место в твоём мире, дружок. Но в моем, кроме крови, нет ничего. Мой мир жесток и мрачен. А я лишь призрак среди живых. Да что я говорю! Ты не поймёшь.
– Э, пивной, налей-ка ещё восемь кружек, – еле держась на ногах, рыгая через каждое слово, проговорил незаметно подошедший мужик в военном обмундировании. – Да поживей! Закуски не забудь! Знай… кого обслуживаешь!
– Простите, господин, не удумайте, что я невежественный, но вы уже много выпили. Я бы и не был против, если б вы заплатили хоть за то, что уже…
– Чего ты там рявкнул, псина?
Резко те трое, что сидели рядом с бушующим солдатом, встали и направились к трактирщику. Адияль предчувствовал назревающий конфликт и потянулся к золоченой рукояти меча, висевшего у него на поясе рядом с кинжалом.
– Это ты, мужик, зря… Гони выручку и бочонок пива или мы тебя четвертуем! Видишь значок? Слушайся! – солдат, только что подошедший к заварушке, приподнял прикрывающий золотой крест плащ и указал на него пальцем.
– А теперь слушай меня, – вдруг встал Адияль. – Если ты сейчас же не свалишь вместе со своей гнилой компанией, то мне ничего не останется, как выгнать вас самостоятельно! Не знаю, откуда у вас эти значки, но вам они не принадлежат.
– Насмешил, блоха, сгинь с дороги! – он небрежно и грубо оттолкнул Адияля.
Мужчина готовился нанести удар, но вдруг скрутился от боли и упал на стол, свернувшись в клубок: Леонель нанёс сокрушительный удар кулаком в солнечное сплетение.
Остальные разом вынули свои клинки и по очереди начали замахиваться на Адияля. Но он, казался, был этом несказанно рад. Он соскалил зубы в адской – прямо-таки адской – улыбке. Первый, лысый и прыщавый, был моментально обездвижен ударом по коленному суставу. Атака следующего была отражена накрест выставленном против его лезвия лезвием меча Леонеля. Атака со стороны Адияля – и оружие защищающегося выбито. Удар коленом по лицу – ещё один повержен.
Оставшийся солдат был уже, видно, опытнее. Он осторожно кружил вокруг стола, служащего преградой между ним и Леонелем. Адияль прервал нагнетающую паузу в сражении, ударив со всей силы ногой по столу. Стол с грохотом повалился на пол, сбив с толку бунтаря.
Через мгновение Леонель уже держал острие меча у горла взбунтовавшегося военного.
– Вы не заслуживаете носить эти ордена! Я, Леонель Адияль из рода Золотых Львов, генерал в отставке, бывший командующий военным батальоном имени Бейз, лишаю каждого из вас ранга и почётного звания солдата армии Невервилля! Сложите каждый свои знаки и мечи на стол, чтобы я их видел!
Избитые и униженные солдаты повиновались и в ускоренном темпе собирались выйти из корчмы. Но тут Адияль молнией понёсся мимо одного них и, схватив одного за горло, приставил его к стенке и стал жестокое избивать. Удары приходились преимущественно по лицу и совершались с небывалой жестокостью. И в этот именно момент его глаза горели бушующим пламенем. И только сейчас видно было всем вокруг, сколько ненависти и боли кроется в душе этого человека. Адияль не собирался останавливаться и продолжал бить, стирая собственные костяшки рук. От лица бедняги ничего не осталось, кроме одной безобразной алой массы. Друзья бандита выбежали почти сразу, не желая даже испытывать в очередной раз этого бесёныша.
– Господи, да перестань ты уже! Ты же убил его! Убил! Что ты творишь, Эди!? – вопил от безысходности Бергенден.
– Да брось ты… Это сплошное удовольствие! Единственное в моей жизни… Люблю я карать ублюдков… – с безумием и судорожно произнёс генерал.
– Да одумайся! Ты нарушаешь кодекс воина! Вспомни слова дяди Эверарда!
– Я получил в благодарность за некоторые отцовские достижения по службе пожизненные полномочия генерала от самого короля. Некоторые его действия освободили меня от кодексов. А если меня и кто схватит, то, пожалуй, так даже лучше. Лучше казнь, чем эта жизнь… – произнёс он совершенно спокойно, словно ничего и не произошло, словно слова его были вполне нормальными. Бандит так и застыл в той позе, в которой его прямо прибил к стене Леонель. – Я пойду. До встречи, Бергенден.
– Господи… Прошу, Адияль, береги себя! Одумайся, ради Бога! – уже вдогонку уходящему генералу сказал трактирщик.
III.
К вечеру похолодало. Немного моросило. Поднялся ветер, колебал ветви берёз. У кладбища стояла легкая дымка. Издали слышалось ржание лошади и прищелкивание копыт. Мужчина в чёрном плаще и военном обмундировании открыл ворота и пошёл по направлению к трем могилам, стоящим одиноко у самого края кладбища. Он наклонился, сел на колени, подложил цветы к могилам. Лилии с золотистыми лепестками.
– Простите, что не приходил… Как вы там? Надеюсь, что на том свете вам уютно… уютнее, чем мне тут… – хриплым и неуверенным голосом прошептал Адияль. – Просто знайте, что я помню. Я люблю вас… отец, мама, Зендей… – Генерал достал из небольшой сумочки, висящей у него на поясе, кусок синей ткани, на котором был изображён двуглавый золотой лев, между головами которого красовался красный меч, уронил на него слезу. Положил его на надгробие с именем Вэйрад Леонель.
– Знаешь, папа, я раньше не понимал того, что ты мне говорил. Не понимал и твоей вечной чрезмерной опеки. Даже ненавидел! Подумать только! Ненавидел! Отца… всё до того, пока не потерял тебя… Мне не хватает твоих наставлений. Равно как и не хватает мне мамы. Да я её не знал, но… но чувствую, что умираю постепенно. Без любви, без понимания, ласки, нежности. Думал, Лисан восполнит в полной мере нехватку матери, и так и было пока не ушла и она. С её уходом моя жизнь лишилась последнего тёплого огонька. Душа погасла. Родители мои… Как же мне до вас далеко… Хотел бы знать, как… где вас мне найти, но… боюсь, дорога у меня одна. Ничего, скоро мы будем вместе.
Адияль бросил взгляд на крайнюю могилу с именем Зендей Леонель, от которой сидел слегка дальше. Но подойти к ней не решился.
Леонель встал, вытер влажные глаза, направился к могиле, стоящей чуть дальше.
– Здравствуй, Дебелдон. Я виноват… Я не смог сдержать ту клятву, данную тебе… это выше моих сил… Прости, – со слезами выговорился Адияль и положил на могилу красные, словно пылающие, маки. Задумался. – Наверное, я всё-таки слишком слаб. Где сейчас твоя яркая и ангельская почти улыбка? Кому светит там? Задумаюсь иногда, знаешь, как так вышло, что я остался один? В какой момент я лишился всего…
