– Из достоверных источников мне известно, что подобное отделение планируется открыть и в Первопрестольной, а там и черед других крупных городов настанет. Вот только до нашей тихой заводи прогресс докатится не скоро. Министерство, как всегда, не готово тратиться на провинцию, и обосновать создание сыскной части в столь небольшом городе, пусть и губернском, невозможно. Однако…
Василисов встал из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Каблуки его дорогих ботинок звонко отстукивали ритм по паркетному полу.
– Однако саму идею наличия полиции, предназначенной не для поддержания порядка, а непосредственно для расследования особо деликатных уголовных дел я нахожу весьма полезной. И Николай Петрович, – тут Василисов стрельнул глазами вверх, имея в виду губернатора. – со мной в этом вопросе согласен, а посему принял решение удовлетворить мою блажь. А именно – создать при городском управлении небольшую группу из отобранных мною лично сотрудников, в задачи которой войдет дознание по происшествиям, что привлекут внимание Его превосходительства. Или мое. Участником этой группы я и предлагаю вам стать. Что скажете?
Сказать Черкасов мог много чего, и одновременно – не смел вымолвить и слова. В его голове роились сотни вопросов, хотя ни один из них коллежский регистратор не мог до конца сформулировать. Василисов, видимо, истолковал его молчание по-своему, и добавил:
– Увы, обещать вам солидной прибавки к жалованию не смогу, но лишние пять рублей в месяц вы иметь будете. К тому же, хорошо знакомый вам надзиратель Гороховский уже ответил согласием. По большей части ваши обязанности останутся неизменными, но на время расследований вы будете освобождаться от деятельности помощника пристава, дабы сосредоточиться на поиске преступников. Мне кажется, условия более чем хороши…
Чиновник особых поручений замолчал и выжидательно взглянул на Черкасова. Тот понял, что ответа от него ждут здесь и сейчас, поэтому заставил себя открыть рот и произнести:
– Семен Владимирович, ваше предложение делает мне честь, но позвольте лишь один вопрос: почему я? Я же всего лишь коллежский регистратор, без опыта и особых умений…
– Ну, во-первых мне понравился ваш нетривиальный ход мыслей в деле Нехотейского, – пояснил Василисов. – Пусть большинство ваших догадок оказались ошибочными, но иметь при себе человека, способного взглянуть на расследование под другим углом может оказаться полезным. К тому же, именно вы с Гороховским в результате нашли дом, где скрывались убийцы. Во-вторых же, я навел о вас справки среди ваших коллег…
– И они оказались положительными? – удивился Черкасов. Богородицкий и Шалыгин его откровенно недолюбливали, рядовые чины – сторонились.
– В некоторой степени, – усмехнулся Василисов. – Они все отмечают одну вашу особенность… Мне в память запала цитата, позвольте поделиться, – чиновник особых поручений закрыл глаза и приготовился декламировать, но вместо этого тряхнул головой. – Нет, это необходимо читать! – он прошествовал к столу, извлек из вороха бумаг нужную и громко прочел – «Этот (в данном случае – вы, Константин Андреевич) подношение от народца если и возьмет, то либо в церковь отнесет, либо сразу нищим на паперти раздаст».
Черкасов почувствовал, как его щеки наливаются ярко-алым румянцем.
***
Хохот Павла Руднева перешел в отчаянный кашель, когда пирожное попало ему не в то горло. Сопровождаемый осуждающими взглядами посетителей кафе на Большой Саратовской, он принялся стучать себя по спине. Откашлявшись и вытерев навернувшиеся на глаза слезы, учитель объявил:
– Вынужден признать, наши блюстители благочиния оказались более тонкими знатоками человеческой натуры, чем мне казалось! На твоем месте, я заранее составил бы завещание и потребовал, чтобы эти слова обязательно выбили на твоем надгробии!
Черкасов вновь покраснел и укорил себя за то, что дословно пересказал разговор с Василисовым. Руднев за прошедшие полгода успел стать ему настоящим другом, готовым помочь и поддержать при любых обстоятельствах, но присутствовала у него одна раздражающая привычка – он никогда не мог отказать себе в удовольствии съехидничать. Особенность эта нашла теплейший отзыв среди учеников гимназии, ведь легкая и ироничная натура и манера держаться выгодно отличали его большей части преподавателей. Но Черкасов принимал все близко к сердцу, и беззлобные, в общем-то, шуточки Руднева временами больно задевали его.
Вот и сейчас коллежский регистратор неуклюже встал из-за столика, чуть не опрокинув его, и попытался ринуться к выходу из кафе, но Павел ловко вскочил, приобнял друга, и усадил обиженного молодого человека обратно.
– Ваше преосвященство, ну простите дурака! И вообще, воспринимай это, как комплимент!
– Павел, я могу свыкнуться с тем, что городовые шушукаются и перешучиваются за моей спиной, но ты-то меня знаешь…
– Да-да, – замахал руками учитель. – Прости великодушно! Вот знаю же, что язык мой – враг мой, а все туда же! Ну, что мне сделать, чтобы загладить вину?
– Для начала – не отпускать подобные шутки за мой счет, – мрачно отрезал Черкасов.
– Сам знаешь, пообещать-то я могу, но вот на практике… Нет уж, друг мой любезный, есть у меня предложение любопытнее! Ты когда-нибудь бывал в театре?
Константин опешил. Как и многие другие аспекты общественной жизни привилегированного общества, театр его интриговал и очаровывал. Несмотря на это, собственно, на представление он ни разу в своей жизни так и не попал – семья Черкасова жила не сказать, что бедно, но в средствах была стеснена, и билеты на спектакль стали бы лишней, ничем не оправданной тратой. Еще больше его удивил вопрос Руднева потому, что этим летом старое здание театра, стоявшее в начале Большой Саратовской, закрыло свои двери по окончании сезона и пошло на слом. Сей прискорбный факт стал еще одним напоминанием о скудности общественной жизни губернского города С., на что Павел не переставал жаловаться. Когда Черкасов напомнил другу об этом, тот лишь отмахнулся:
– Поверь мне, скоро все изменится! Ты, должно быть, обращал внимание на строительство на Спасской, за «Троицкими номерами»?
Константин кивнул. «Троицкие» считались самой новой и самой фешенебельной гостиницей в городе, расположенной в свежем, только что построенном двухэтажном кирпичном здании. Рудневу тоже знал о них не понаслышке. Именно здесь остановился учитель только приехав в город, и в целом остался доволен, хотя претензии на «европейский манер» и находил излишне оптимистичными. Вскоре он нашел уже ставший милым сердцу флигель на Стрелецкой, однако знакомство с хозяином номеров, штабс-капитаном Прянишниковым, почел за лучшее продолжить.
– Да будет тебе известно, что в пристрое планируется открыть театр! Любезный штабс-капитан оказался заядлым театралом и всерьез намерен начать сезон буквально к ноябрю. Здание почти готово, и даже труппа начала репетиции. Так получилось, что твой покорный слуга уже успел побывать на паре репетиций, и, если тебе интересно, готов взять тебя на третью. О билете на открытие я даже упоминать не буду – это само собой разумеется! Не все же нам в шахматы играть, право слово… Ну, что скажешь, я прощен?
Энтузиазм Руднева оказался столь заразителен, что Черкасов не нашел в себе сил долго злиться на друга. Улыбка сама собой осветила лицо коллежского регистратора.
– Ладно, будем считать, что твои извинения приняты! Когда планируется следующая репетиция?
– Вечером в субботу. И учти, общество театралов в вашем скромном городке оказалось довольно обширным, поэтому никогда не знаешь, кто будет приглашен или решит заявиться самостоятельно. Так что будь любезен, подбери приличествующий случаю гардероб. Не столь формальный, как на премьеру, но все-таки… Солидный, скажем так.
– Павел, мой мундир – самое солидное, что есть в моем гардеробе, – указал Константин на свой форменный сюртук.
– Боюсь, это будет излишним! – покачал головой Руднев. – Еще, чего доброго, примут тебя за цензора от МВД… Ладно, смотри сам, как себя подать, но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
