Мисс Адлер, в первый момент безмерно удивленная, кивнула и улыбнулась самой обворожительной своей улыбкой.

Лорд Гамильтон немедленно пригласил ее в святая святых музея – хранилище, куда допускались лишь избранные. Спускаясь по служебной лестнице в подвал, Ирен незаметно пожала руку Ван Хельсинга.

Огромное холодное помещение состояло будто бы только из стеллажей, ящиков, коробок и полок.

Фараон Джеммураби, вернее, его мумия с аккуратно снятыми бинтами, во всей красе возлежал на столе и приковывал к себе взгляды. Не сказать, чтобы его размеры были внушительными, напротив, при жизни это был невысокий мужчина, а после смерти, выпотрошенный и высушенный, вовсе стал размером с ребенка. На том, что осталось от лица, застыла презрительная гримаса, подбородок надменно вздернут, руки с крючковатыми пальцами скрещены на груди. Чтобы скрыть отвращение, Ирен с преувеличенным любопытством стала рассматривать крышку саркофага, стоявшего неподалеку от стола, – на крышке и стенках частично сохранился узор, рисующий, вероятно, посмертный путь фараона и ожидающий его удел. Ван Хельсинг в это время вполголоса разговаривал с лордом Гамильтоном.

– Стало быть, – сказал лорд, получив от профессора папку с бумагами и теребя кончики страниц, – вы точно установили невозможность…

– Сударь, – мягко ответил Ван Хельсинг, – я провел надлежащие анализы со всем тщанием. Могу вас заверить, у многоуважаемого фараона нет ни малейшего шанса когда-либо вдохнуть снова полной грудью, скушать на обед свое любимое блюдо или удовлетворить какие-либо физиологические потребности. Он мертв, мертв так давно, что и говорить здесь не о чем.

С каждым словом профессора улыбка на лице лорда Гамильтона становилась все шире и шире, а к концу речи и вовсе растянулась до ушей.

– Ну, а с юридической точки зрения? – решил он убедиться окончательно.

– Я привез вам бумаги, которые подготовил мой помощник. В них рассмотрено несколько прецедентов и приведены статьи закона… – лорд Гамильтон прервал его, схватив поспешно всю пачку бумаг, и метнулся к Ирен. Он бережно перехватил из ее тонких пальцев какой-то, видимо, особенно дорогой его сердцу черепок и вернул в коробку, в компанию совершенно идентичных по форме, размеру и цвету образцов.

– Я бы рекомендовал, – сказал лорд, когда Ирен, словно уличенная в краже пастилы примерная девочка, покраснела и потупилась, – не прикасаться к экспонатам. Проклятье гробниц, моя дорогая, – поспешно добавил он, видя смущение гостьи, – вещь не совсем научная, но исключать ее не следует, верно, профессор?

Ван Хельсинг, который во время исследования мумии давно уже детально рассмотрел и ощупал наиболее интересные с его точки зрения черепки, кивнул, пряча улыбку.

Чтобы загладить неловкость, лорд Гамильтон предложил Ирен посмотреть на экспонаты, которые в скором времени предстанут перед широкой публикой в отделе древностей Передней Азии. Каменные панели из дворцов ассирийских царей, предметы отправления культа древних шумеров, прекрасно сохранившиеся клинописные таблички двадцат

ид

вухвековой давности. Раскопки – сложное дело, очень редко из земли извлекаются целые предметы, почти все находки нуждаются в реставрации. Иногда приходится ломать голову, пытаясь понять, для чего предназначена та или иная вещь, или что означает цепочка непонятных символов – текст ли это, и тогда – как его перевести, или же просто декоративный орнамент.

Гордостью экспозиции должна была стать прелестная статуэтка крылатого горного козла, выполненная из дерева и окованная тонким золотым листом. Золотой козел восхитил Ирен, и лорд Гамильтон был немедленно прощен за свою бестактность.

По возвращении в египетский отдел лорд Гамильтон нашел лорда Дарнема, и оба египтолога, перебивая друг друга, начали рассказывать о найденных недавно папирусах, содержащих любовную переписку некоего жреца с неустановленным адресатом. Леди Дарнем с видом великомученицы крепко держала мужа под руку, а Ван Хельсинг внимательно слушал – но не лекцию по Новому царству, а то, что говорила ему Ирен Адлер.

– Видите ли, профессор… – начала она. – Боже, я уподобляюсь английским кумушкам, которые дня не могут прожить без свежей сплетни…

– Ну-ну, моя дорогая мисс Адлер, – похлопал ее по руке Ван Хельсинг. – Как это говорят у вас в Америке? Своему доктору и своему адвокату следует говорить все без утайки?

– Вы правы, – вздохнула Ирен. – Помните, я высказывала опасения касательно нашего трансильванского гостя, и вы советовали мне избегать его? – Ван Хельсинг кивнул. – Так вот, теперь я снова беспокоюсь из-за него. Вернее, за него. Мне кажется, граф… немного увлечен мистером Дорианом Греем. Вам должно быть знакомо это имя.

– Крайне смутно.

– Репутация мистера Грея. Его не принимают в некоторых домах. Говорят, лорд Эджуорт демонстративно покинул клуб, когда мистер Грей там появился…

– Я не слишком сведущ в тонкостях этикета в высшем свете, – покаялся профессор. – Но допускаю, что в обществе курсируют самые разнообразные слухи, и некоторые из них даже имеют под собой основание. Так значит, наш юный… хотя, конечно, слово «юный» вряд ли можно применить по отношению к носферату…

– Мне кажется, что он и в самом деле еще очень молод, – вдруг улыбнулась Ирен. – Возможно, в своей невероятно долгой жизни эти создания и взрослеют дольше. Граф ничем не отличается от прочих светских молодых нахалов, разве что демонстрирует еще большую развязность – но ему все прощают, поддаваясь очарованию. Простите. Граф определенно увлекся мистером Греем. И, учитывая репутацию последнего, я опасаюсь…

– …Как бы не вышло беды, – закончил за нее Ван Хельсинг. – Благодарю вас, мисс Адлер, я все приму к сведению все.

– Спасибо, профессор. – Ирен сжала на секунду его пальцы. Затем произнесла уже другим, более веселым тоном: – Скажите, на каком языке говорят в Трансильвании?

– Насколько мне известно, там используется какой-то диалект румынского.

– Вы говорите на нем?

– Увы, сударыня, с румынским языком я знаком лишь поверхностно. Вам необходимо что-то перевести? Я знаю нескольких весьма достойных специалистов, стоит только написать им…

– Нет-нет, – поспешно сказала Ирен, – не надо специалистов. Я только хотела узнать… Скажите, а много ли в румынском языке заимствованных слов?

– Равно как и в других языках. Разумеется, это латынь, кроме того, греческий, а также русский, еще французский и немецкий…

– Быть может… быть может, вы знаете… Есть ли какое-то слово в тамошнем языке, которое было бы созвучно английскому слову «ванна»?

Ван Хельсинг удивленно поднял брови.

– Боюсь, что никакое… разве что… постойте… – Он потер переносицу. – Паром. Да-да, некое отдаленное созвучие имеется…

Ирен вздохнула. Вряд ли граф имел в виду именно это… А если так – боже правый, какой оригинальный вампир!..

Глава 6. Столкновение

Последний вечер осени был сырым и промозглым. Дул северо-западный ветер, так и норовя забраться за шиворот и в рукава пальто, с неба непрестанно сыпался не то мгновенно тающий снег, не то мелкий дождь. В такую погоду легче всего впасть в грех уныния.

Карета петляла по уайтчепелским переулкам, узким и похожим один на другой. Мелькала бесконечная череда домов, из-за дождя и сумерек казалось, что с них стекает грязная серая краска. Дориан Грей, вглядевшись в стрелки часов и подсчитав оставшееся до назначенной встречи время, высунулся в окно и приказал вознице ехать быстрее, тот стегнул кнутом по лошадиным бокам.

Сюда, в Ист-Энд, Грей наведывался частенько, как и в былые годы. В молодости он стремился познать все, и самого себя в том числе, набраться впечатлений и разнообразить опыт. Теперь же он и сам не знал, что потерял и чего никак не может найти среди убогих домишек и грязных прохожих. Чтобы не видеть унылый пейзаж, Грей плотно зажмурился и принялся мысленно декламировать из Данте: «…облагородить душу поклонением красоте». Вскоре незаметно для себя он задремал, а когда вновь открыл глаза, за окном кареты уже проплывал пышный неоготический фасад Черинг-Кросс. Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, дождь усилился. Менее чем через две четверти часа Дориан Грей уже был на месте.