Главное слово в мире, в котором родился Рэм, было «судьба». С самого раннего детства родители, школа, соседи – все учили тебя следовать своей судьбе и ни в коем случае не идти ей наперекор. Приветствовалось, когда ребёнок в десять лет уже твёрдо знает, кем станет в будущем, какую нишу в обществе займёт. Брачные союзы также заключались задолго до того, как будущие молодожены достигали восемнадцати лет, когда в Стране Радуг разрешалось вступать в брак. Таким образом, избегали ненужных волнений среди подростков и трагедий в стиле «любит – не любит». Всё в жизни граждан было подчинено законам и правилам, а тех, кто их нарушал и сеял смуту, быстро изымали, изолировали и перевоспитывали в трудовых школах и рабочих лагерях. А то, что про эти самые лагеря говорили в народе, так всё это провокации шпионов соседей, которые спят и видят, как бы оттяпать себе кусочек наших земель.
– Мама, неужели в других странах живут такие плохие люди? – как-то, вернувшись со школьного урока по обществознанию, спросил он, шокированный рассказом учительницы о злых кознях, которые строят против нас соседи из-за гор и моря.
– Не знаю, Рэми, наверное, они просто нам завидуют, – неуверенно сказала мама и быстро перевела разговор на более безопасную тему. Её очень волновало и печалило, что он отличался от других детей. Он ничего не принимал на веру и всегда старался выяснить все сам.
Поначалу это было большой проблемой, особенно в школе, где работала мама и учился Рэм. Происходило много скандальных историй, связанных с его поведением и нарушением писаных и неписаных законов общества. Дошло до того, что его именем стали попрекать других учеников. «Будешь вести себя так дальше, будешь как Рэм Мартин», – говорили им взрослые, всегда с неодобрением косясь на мальчика, если он попадался им на глаза. Дошло до того, что его с мамой вызвали в Храм судьбы, где толстый потный блюститель с пальцами-сосисками долго и нудно рассказывал, как должен себя вести «правильный» член общества.
Но затем он научился скрывать своё любопытство, выбрал в классе самого правильного мальчика по имени Стюарт Бреймингэйл и в сложных ситуациях, когда не знал, как нужно поступать, чтобы было «правильно», представлял его на своем месте, и всё становилось понятно. В школе решили, что Рэм Мартин исправился. Да что там в школе, даже старая Аглая Шнипс, жившая за стенкой, решила так же и иногда угощала его засахаренным леденцом или сухим безвкусным печеньем, которые, впрочем, он никогда не ел, а отдавал птицам или другим ребятам. Но маму обмануть было нельзя, да он особенно и не старался, хотя было очень жалко смотреть на то, как она переживает.
И, как он понял гораздо позже, причины на то у неё явно были. Скорее всего, судьба привела бы юного бунтаря в трудовой лагерь или к смерти при попытке пересечь границу государства. Если бы он родился лет двадцать назад, то точно оказался среди Отрицающих, умудрившихся почти десять лет скрываться от властей в глухих чащобах Полесья. Тогда бы вместе с ними в первый день месяца Отана 287 года от принятия Предначертанного он бы стоял на свежеструганных досках эшафота, который соорудили на главной площади столицы страны – Ривергарда. Люди из их городка, которые видели казнь собственными глазами, говорили, что сосна, из которой его сделали, истекала смолой так, что от подошв босых ног осуждённых, когда они болтались в воздухе, тянулись длинные желтоватые ниточки, янтарём светящиеся в солнечном свете. Да, скорее всего, с ним случилось бы что-то подобное, но в пятнадцать лет на его жизненном пути возник Борис Платократ – хозяин передвижного цирка и величайший престидижитатор Дримии.
Культурно-просветительскую задачу в стране в основном выполняли государственные театры, обычные и музыкальные, чётко знающие и так же чётко доносящие до умов граждан через художественные образы что хорошо, а что плохо. Но также существовали более непосредственные и близкие к народу кочующие по стране цирки и театральные труппы. Хотя выступать им разрешалось только с утверждённым в соответствующей инстанции репертуарами, они все равно умудрялись выходить за их рамки, привнося частичку неизведанного в насквозь понятный мир Предначертанного будущего. Власти по большей части смотрели на них сквозь пальцы, ибо истинные таланты рождались именно здесь, на свободе, да и большого вреда от них быть все равно не могло. Посмотреть же на выступление великого и неподражаемого Бориса Платократа приходил сам Председатель и члены Камышового совета.
Лет с семи Рэм начал активно заниматься акробатикой, часами пропадая на спортивной площадке в гимназии, где мог побыть наедине с собой и своими мыслями, находясь при этом на виду у недремлющего общественного ока. К пятнадцати годам он так наловчился крутить сальто и выделывать всевозможные трюки на брусьях, что, начиная с двенадцати лет, каждый год выступал со своим номером на весенней, летней и Большой осенней ярмарках, неизменно срывая аплодисменты гуляющих горожан. Эта осень не стала исключением.
– Хорошо крутил, малец, – раздалось у него над ухом, когда Рэм, уже переодевшись за кулисой, собирал вещи в сумку. В голосе говорившего, больше напоминавшего урчание двигателя автоповозки, слышалось неподдельное одобрение. – Хотел бы научиться большему?
Юноша поднял глаза и увидел высокого, слегка полноватого человека, с крупным породистым лицом и пышными усами. Он был одет в пальто, отороченное переливающимся мехом какого-то животного, тёмно-синий костюм и начищенные до блеска сапоги. В табачного цвета глазах незнакомца плясали весёлые искорки, а сам он настолько отличался от всех ранее им виденных людей, что поначалу Рэм даже немного растерялся.
– Вы, что ли, учить будете, – из-за этого не очень вежливо спросил он и, немного подумав, добавил: – Уважаемый гражданин?
– А ты дерзок, вьюнош! – весело хохотнул незнакомец, разглядывая Рэма как какое-то нежданное диво. – Но это и хорошо. Трусливых акробатов не бывает, а ты, поверь моему опыту, можешь стать очень даже неплохим.
– Кто вы? – после его слов, а главное тона, которым они были сказаны, по всему телу юноши пробежала холодная волна, а на руках высыпали мурашки. Он неожиданно понял, что этот человек не шутит и прямо сейчас открывается дверь, за которой Рэма ждало что-то новое, манящее в дальние дали…
Цирк простоял в городке ещё неделю, а затем свернул шатры, погрузился в разноцветные фургоны и отправился дальше странствовать по обширным землям благословенной Дримии. Вместе с ними ушёл и юный бунтарь, научившийся скрывать свои мысли, но так и не смирившийся с тем, что он видел вокруг. Отец, который пережидал дома начавшиеся осенние шторма, ничего не сказал, лишь коротко обнял и подарил складной морской нож с широким лезвием и рукоятью из кости какой-то рыбы. Он верил в Судьбу и считал, что раз она так распорядилась, то противиться не имеет смысла. Мама долго плакала, но затем отпустила. Она понимала, что шанс выжить у сына есть только в обществе таких же неприкаянных душ, какой обладал и он сам. Разрешение в городском Храме судьбы дали охотно – там явно решили, что местной общине будет лучше без притихшего, возможно лишь временно, недавнего возмутителя общего спокойствия.
– Не кручинься, вьюнош, – сказал Борис притихшему Рэму, когда крыши домов его родного городка скрылись за холмами. – В твоей жизни будет ещё много встреч и расставаний, и тебе нужно научиться прощаться так, чтобы в душе оставались светлые воспоминания о местах и людях, а не горечь от их потери. Иначе прошлое затянет тебя в свои серые сети, оставив после себя лишь пустоту в душе и слабость в руках, – он замолчал, посмотрел на серое осеннее небо и продолжил: – Пусть сейчас тебе так и не кажется, но в этом мире, несмотря на все его недостатки, есть много хорошего, и вскоре ты сам в этом убедишься.
– Я просто не знаю, что будет дальше, – тихо ответил юный акробат, провожая взглядом растворяющиеся в пелене моросящего дождя родные места. Они сидели на облучке фургона, спрятавшись от льющейся с неба влаги под небольшим навесом.
