Сплю я мало и плохо. Будит меня шум сверху – ходьба, разговоры и стук раздвижных балконных дверей. Вдобавок ко всему слизистую начинает резать табачный дым.

Часов в двенадцать появляется горничная – добродушная толстая мучача. Второй раз в это утро отправляюсь в бассейн, где долго плещусь в сильно пахнущей хлоркой воде, после которой щиплет глаза и синтетические плавки меняют свой цвет.

Возвращаюсь в номер – там еще, как говорится, конь не валялся. Остаюсь ждать конца уборки на балконе, но горничная машет рукой, не стесняйся, мол заходи, чувствуй себя как дома.

Мне приходилось жить в отелях разного класса и в разных странах. В финских отелях, например, обслугу не только не слышно, но и не видно. Стоит отлучиться на пятнадцать минут в магазин – и номер сверкает. Особенно меня удивляла чистота безукоризненно вычищенного ковролина. В российских гостиницах в дебрях таких ковров чего только не встретишь – от волосяных колтунов до остатков рвотных масс.

Но такого бардака, как в Доминикане, я не встречал нигде. Как я уже рассказывал, здесь в отелях почему-то принято будить постояльцев ни свет, ни заря. Какой в этом смысл, я так и не понял, потому что убирать в номерах начинают не ранее середины дня. Уборщицы раскидывают везде свои ведра и швабры и обязательно включают телевизор, причем история повторяется в каждом номере. Потом угнетаемые капиталом труженицы собираются во дворе и начинают обсуждать свои дела, громко крича на весь отель.

Я вовсе не хочу сказать, что отельной обслуге сладко живется. Своими глазами видел здесь барменшу на последней стадии беременности. Мне все время казалось, что она вот-вот начнет рожать, причем не одного, а сразу нескольких. И в таком состоянии несчастной женщине приходилось весь день проводить на ногах, обслуживая клиентов. Ничего похожего на "декретный" отпуск на острове не предусмотрено.

Но вернемся в мой большой и пустынный номер. Мучача, не испытывая никакого смущения под моим взглядом, продолжает уборку, припевая и стреляя глазами. Она нисколько не стесняется своей полноты, а, наоборот, наверняка считает ее своим главным достоинством.

Для удобства горничная сняла форменный халат бежевого цвета. Наклоняясь, девушка открывает глубокую, совсем темную ложбинку между большими грудями светло-шоколадного цвета и плавно колышет затянутой бирюзовыми лосинами попой. Футболка на ее пояснице задралась вверх, обнажая совсем не кажущуюся безобразной часть спины и того, что ниже.

Я, грешным делом, думаю, а не договориться ли мне с ней прямо сейчас, но впереди еще целый день, и провести его надо с пользой. Решив, что горничная все равно никуда не денется, откладываю это дело на потом.

Собрав флаконы с химией, мучача, кокетливо попрощавшись, с явным сожалением покидает номер.

Валяюсь на пляжном топчане в тени. Из колонок гремит дебильная музыка, под которую отельные придурки хором исполняют гимнастические упражнения под руководством двух аниматоров, молодой и наглой мучачи с веками, вымазанными синей тушью, и ее брата-акробата.

Физкультурница эта подсела как-то на мой лежак, однако беседу с ней я заводить не стал. Подруга определенно мне не нравилась, несмотря на спортивную фигуру и смазливое лицо. К тому же она только и делала, что перебиралась с топчана на топчан. Мучача быстро убралась и потом даже не смотрела в мою сторону.

Аниматоры здесь считают, что схватили Бога за бороду и ведут себя соответствующе. Недавно в столовой за мой стол уселись два мосластых латиноса в белых рубашках поло и синих шортах. Развалились нога на ногу и стали по очереди задавать идиотские вопросы, роняя пищу изо рта. Мне все время хотелось надавать уродам подзатыльников, чтобы они сняли, наконец, свои грязно-белые бейсболки. Затейники поковырялись в тарелках, засрали скатерть, напоследок отрыгнули и свалили, окончательно испортив мне аппетит. Так они развлекают публику.

Музыка, не давая задремать, сильно раздражает меня. Однако сделать ничего нельзя, у них этот бардак по плану. Поэтому вскакиваю, пристраиваюсь сзади к группе физкультурников и показываю класс. Двигаюсь я в такт музыке, и, в общем-то, делаю все то же самое, что и остальные, но с большим размахом и старанием. Я не зря постоянно держу физическую форму, мое выступление имеет успех. Окружающая публика начинает хохотать. Однако кривляться мне быстро надоедает, и я покидаю коллектив.

Пробираюсь с пляжа на пустынный конец Дуарте сквозь узкий проход между отелями. Среди чахлых кустов, рядом с грязной лужей, натекшей после мытья отельной территории, сидит кучка темнокожих аборигенов. Парни поедают с одноразовых тарелок обычную доминиканскую еду – рис с кусочками курицы. "Плов" из объемистого бачка раскладывает по порциям звероватого вида головорез, похоже, главный здесь. Не понятно, то ли это приезжие из капиталя собрались перекусить, то ли из отеля подкинули подачку гаитянам-попрошайкам.

Сейчас аборигены сыты, в благодушном настроении, и главарь, поздоровавшись, протягивает мне черпак с варевом. Я вежливо благодарю: "Грасиас," и отказываюсь, поводив из стороны в сторону поднятым указательным пальцем. Каждый дро… шутит, как умеет. Иду сквозь кусты дальше.

Как обычно, после купания у меня по плану занятия на перекладине. Во всей Бока Чике есть только одно место, напоминающее спортивную площадку – в детском саду недалеко от пляжа. Именно здесь мне удалось найти низкий, для детей, турник и нечто похожее на шведскую стенку.

Чувствую, что не мешало бы облегчиться, однако туалетов по пути не предвидится. Я подхожу ближе к забору и берусь за молнию на ширинке. Осматриваясь, верчу головой. В этот момент из проезжающего по Дуарте шикарного джипа вылетает блестящий на солнце пластиковый мешок и падает в кусты рядом со мной.

Почти сразу же слышу отчаянный визг тормозов. Выхожу на дорогу. В сотне метров за поворотом путь перекрыт полицейской машиной, рядом развернутый на девяносто градусов и завалившийся в кювет джип, только что промчавшийся мимо.

Двое рослых дорожных полицейских в оливкового цвета форме и зеленых широкополых шляпах вытаскивают из автомобиля за шкирку тощего темнокожего парня в синей рубашке и светлых шортах. Даже издалека видно, что облик мучачо как-то не соответствует шикарности джипа. Что-то тут не вяжется.

Парень пытается протестовать против невежливого обращения. Один из копов сразу вытаскивает из кобуры револьвер. Второй же, не говоря ни слова, тычет в парня короткой штуковиной и резво отпрыгивает назад. Проскакивает искра и хлопчик валится на асфальт.

Менты здесь ни с кем особо не церемонятся. Сам видел, как около пляжа гоняли по крышам гаитянина, стреляя по нему из помповых ружей, невзирая на перемещающуюся вслед беглецу и охотникам толпу народа.

Парень, недолго полежав, встает на четвереньки, мотая головой. Подъезжает мотоцикл с двумя национальными полицейскими. Эти одеты в скромные серые робы и выцветшие бейсболки. Непонятно, были они предупреждены заранее или приехали на шум. Впрочем, околоток здесь рядом.

Националы усаживают хлопчика на мотоцикл за водителем. Один из полицейских, кажется именно тот, который вымогал у меня деньги за Сару, заботливо приносит задержанному потерянный шлепанец. Мотоцикл уезжает, "гаишники" возвращаются к джипу.

Вспоминаю, как однажды на родине иду себе спокойно из магазина, вдруг сзади, метрах в пятидесяти, во дворы врывается тачка, и, визжа тормозами, делает полицейский разворот на сто восемьдесят градусов. Из окна седана вылетает на газон какой-то предмет. Машина снова выскакивает на проспект, и только потом издалека доносится вой сирены.