- Я исполнил твое повеление, Великий!

Пятеро могучих Орков в полном воинском доспехе простерлись перед троном Мелькора.

Курумо просиял, взглянув на удивленное лицо Властелина. Все это время он работал в одиночестве, чтобы никто раньше времени не увидал его трудов, и теперь ожидал похвалы от своего господина.

- Что это? - наконец выдохнул Мелькор.

- Орки, мой господин. Твои слуги и воины. С ними ты завоюешь весь мир - взгляни, сколь могучи они, сколь преданы тебе! Пусть отныне страшится тот, кто смел называть себя Королем Мира: теперь-то он узнает, кто истинный Владыка Арды!

- Что ты сделал? - тяжело спросил Мелькор.

Курумо опешил: такого приема он не ожидал.

- О Великий! Как может Властелин обойтись без армии? И ведь тебе не обязательно самому вести войну - поручи это мне, ты увидишь - я оправдаю твое доверие.

- Я не хочу крови. Ты что же, так и не понял ничего?

- Я понимаю тебя, господин мой. Твои руки будут чисты - я сделаю все сам, - Курумо снова обрел уверенность в себе, он говорил, наслаждаясь звуком собственного голоса, упиваясь словами. - И будет великая война, и Валар падут к ногам твоим - ты один будешь царить в Арде, и я буду вершить волю твою...

Внезапно он увидел лицо Мелькора, искаженное гневом и отвращением.

- Вон отсюда, - свистящий страшный шепот.

- Что?.. - Курумо показалось - он ослышался.

- Убирайся! Забери свой проклятый дар - на нем кровь!

Курумо отшатнулся, закрывая лицо руками. Словно с его лица слетела маска мудрого величия: страх и ненависть в темных глазах, злобный волчий оскал.

Мелькор с силой швырнул в него золотой чашей; и, взвизгнув от ужаса, Майя опрометью бросился из зала.

Вала стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки от гнева; и тогда предводитель Орков, хищно оскалившись, сказал:

- Позволь мне, о Великий!..

- Вон! - прорычал Мелькор.

...Ему показалось - он ослеп. Багровая пелена перед глазами. Но страшнее этой внезапной слепоты было - видение, беспощадно-отчетливое, неотвратимое - как нож у горла.

Он застонал сквозь стиснутые зубы, и это вернуло его в явь. Кто-то осторожно коснулся его судорожно сжатых рук. Гортхауэр.

- Что с тобой? Ты стоял, как слепой, и глаза... прости меня... мне стало страшно... Никогда не было, чтобы ты смотрел - так. Тебе плохо?

- Ничего, - глухо обронил Мелькор. - Уже все.

- Нет-нет, не отнимай рук. Пожалуйста. Я хочу помочь, позволь мне это.

- Не нужно. Иди.

- Я чем-то оскорбил тебя?

- Нет. Прости. Мне нужно побыть одному.

УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК. 500-502 Г.Г. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ

Майя несколько секунд постоял в растерянности, затем, коротко поклонившись, вышел. Мало ли, что за мысли у Учителя. Может, ему действительно лучше побыть одному? Кто может проникнуть в замыслы его? Какое-то мгновение Мелькор видел его высокую стройную фигуру на пороге, затем дверь затворилась. Он тяжело наклонился вперед, сцепив вместе почему-то дрожащие руки. Трудно прятать напряжение души от чужих глаз. Особенно этих. Сам себе он казался сейчас натянутой до предела тетивой. Лук ли сломается? Тетива ли лопнет? Рука сорвется? Или все же взовьется стрела? Страх. Страх и растерянность. Страшное откровение - Курумо. Часть души. Часть своего "я". Ведь сам создавал это совершенное тело, любовно творил каждую черточку лица, вливал в неподвижное еще существо душу и жизнь, отдавал ему часть своего живого сердца... "И это - я? И все, что мне ненавистно, я вложил в него, пытаясь избавиться от самого себя? А теперь гоню прочь? Это слишком ужасно, слишком похоже... Или я - такой же как Эру? Это я сам. Но я же не то, что он думает, неужели это вторая сторона меня... О, как тяжело... Или его так искалечили? Но ведь Гортхауэр совсем иной, хотя и брат ему, он же не такой!" Он вздрогнул, пораженный внезапной мыслью. "А почему не такой? Может именно такой, только хитрее. Более скрытный. Нет, не может быть... Неужели это все - ложь? Не могу поверить..." Но сомнение уже зашевелилось в его душе. И словно лавина, хлынули воспоминания, но теперь он видел все совсем по-другому...

"Не зря он принес мне дар. Тоже - дар. Плату. Покупал меня. И к тому же - клинок. Другого он творить не умеет. Да и верно - что хорошего он сделал здесь? Говорят, он учит Эльфов ковать оружие и сражаться... Зачем? Нельзя, нельзя этого позволить. Курумо пожелал власти и сколотил себе воинство. Нет! Я не позволю калечить их души! Он сделает из них тварей, подобных Оркам... Нет, нет... Кому верить, кому молиться? Я один, я совсем один... Лучше и остаться одному. Верить себе - такому, какой я есть. Но как прогоню его? Может, я ошибся? Может, он - то, чем кажется? Да что же мне делать, скажите хоть кто-нибудь!" Он долго сидел, вцепившись в виски пальцами. "Нет, не могу его прогнать просто так. Это больно. Но среди Эльфов ему больше не быть. Пусть идет к Оркам. Пусть. Как и его братец".

А Майя Гортхауэр уже забыл о том, как холоден был с ним Учитель. Мир был юн, и сам он был юн, и радовался всему. Тем более, что его ждали Мастер и Оружейник. Курумо? Да Эру с ним, пусть идет куда угодно, только бы больше не появлялся со своими погаными Орками. Он бежал по улицам деревянного города, среди украшенных затейливой резьбой домов, приветливо улыбаясь Эльфам, которые хорошо знали и любили его. А там, у реки, была кузница, где они с Оружейником работали. Немногие из Эльфов учились у Гортхауэра; им пока оружие и искусство боя казалось не более, чем увлекательной игрой. Да Майя надеялся, что это игрой и останется. Он не говорил этого Мелькору, не считая это важным, хотя и не стремился этого скрывать.

У Гэлеона ярко блестели глаза - так было всегда, когда он задумывал что-либо новое. Гортхауэр не успел ничего сказать, как тот схватил его за руки и заговорил возбужденно:

- Понимаешь, его можно укротить! И я понял, как!

- О чем ты... - еле успел вставить Майя.

- О золоте, о чем же! Я все не могу забыть чашу Курумо. Я мучился, сам не понимая почему, а потом понял - я хочу укротить золото. Найти и открыть его душу. Ведь нет дурных и хороших камней и металлов, надо лишь уметь слушать их! И я понял, я сделаю!

Оружейник тихо смеялся в углу, щуря ясные синие глаза. Он хотел что-то сказать, но не успел - вошел Эльф и сказал: