- Ахэтт, - негромко.

Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще не старую, но страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.

- Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов. - Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.

Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:

- Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.

Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...

...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:

- Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!

- Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.

- Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа Улфанга!

- Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве ты - из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?

- Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты, - он обернулся к Владыке, оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..

- Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.

- Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад.

- Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.

- Никто не запятнает свой меч твоей кровью, - с усталым презрением сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.

- Клянемся, - нестройно ответили вожди.

- За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.

- Да будет так, Владыка...

- Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, - вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!

- Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин.

Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.

- Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы сделаем с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.

- Оставить пленниками всех. Кроме него, - слова были холодны и тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?..

- Я не хочу видеть его.

Вала кивнул.

- Идем, дитя мое.

Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:

- Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о клятве. Прощайте.

И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.

МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ

- ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас.

- Пусть войдет.

- Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел.

Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ:

- Здравствуй. Не бойся, входи, садись.

Женщина, похоже, немного успокоилась:

- Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?

- Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки.

Помолчали немного. Женщина вздохнула.

- Смотрю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?

По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.

- Живы.

- Тоже, небось, сам ушел сюда?

- Сам.

- И не спросил никого?

Он кивнул.

- Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте?

- В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула:

- Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста?

Он покачал головой: нет.

- Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.

- Красив? - он усмехнулся.

- Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво улыбнулась.

Он отвернулся - быть может, слишком поспешно.

- Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...

- Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.

Он распахнул двери: