- Луна, вернись. –

Треск льда.

Лавгуд выныривает из забытья рывком, чуть не калечась о придвинутое слишком близко к кровати кресло с резными ручками. Девушка на протяжение нескольких томительных минут сидит на кровати, слепо щурится на расплывчатые очертания уже узнанного Блэк-хауса и отчаянно вспоминает.

Смерть отца. Боль. Жжение в голове.

Долгие пресные месяцы существования. Болото безразличия ко всему. Серый спектр обозрения мира.

Ритуал. Боль. Жжение в голове.

Девушка интуитивно хватается за голову и каменеет, приглаживая пряди. К зеркалу она едва ли не бежит, с непривычки спотыкаясь и теряя координацию. Абсолютно целиком седые гладкие пряди, не достигающие теперь даже лопаток.

Лавгуд ошалело прилипает к зеркалу едва ли не вплотную, разглядывая уродливые ярко-синие прожилки на радужке, осколками разбивающие спокойный серый цвет. Она смеется. Громко, с надрывом. В ужасе и облегчении смотрит на мокрые от слёз подушечки пальцев. Ноги не держат её, Лу надломлено падает на толстый ворс около трюмо.

Абсолютно искалеченная душа, абсолютно искалеченный разум, ни одного живого места там не осталось. Теперь это уродство и на внешний вид переползает. Какая дурость, какая жалость. Девушка остервенело трёт глаза, оставляя в ладонях несколько белёсых ресничек.

Распахнувшаяся дверь заставляет её заторможено обернуться. Лавгуд тяжело поднимается, даже не думая поправлять мятый подол ночной сорочки.

Бледный, взволнованный, со сжатыми в тонкую полоску губами, Теодор Нотт в изумительной нерешительности замирает на пороге комнаты. Его пальцы и губы подрагивают, будто он собирается что-то молвить или сделать, но не решается. Тёмные глаза судорожно впиваются в обезображенные ритуалом серо-синие очи.

А она не может больше. Она делает шажок вперёд, и ещё один. Тяжело моргает, кривит рот в трещине-улыбке, не стесняется теперь уже ни слёз, ни седины.

- Привет, родной. – всхлипывает она, беспомощно разводя руками.

“Вот она я. Смотри на меня. Я вся такая. Поломанная, странная – держи меня, больше некому. Держи, потому что сил осталось только на улыбку. Одну. Искреннюю. Для тебя.”

И он держит. Шагает отрывисто вперёд, впечатывает, вплетает её в себя. Угловато гладит по выцветшим волосам, тихо дышит в макушку. И только пальцами крепче стискивает худые плечи и тонкое тело, пересчитывает лесенку рёбер, давит к себе ближе, к самому сердцу.

И набившему оскомину “Всё хорошо” Лавгуд верит только, когда они звучат из его уст.

Три дня они заперты в Блэк-хаусе. Поттер и Березовский не подают вестей, значит инициация ещё идёт. Кричер потеряно мечется от одного обитателя особняка к другому.

Сириус на взводе громит каждый день тренировочный зал, чтобы вечером тихо сидеть в комнате Грейнджер-Розье и рассказывать ей что-то успокаивающее из библиотечных фолиантов, сменяя портрет матери. А ведь у девушки была жуткая истерика. Всё помнить, внутренне осознавать неправильность своих действий, но быть неспособной долгие месяцы противостоять магии заклятия – она всё время подвергалась кошмарному скрытому стрессу, который приводил в диссонанс её личность.

Девушка плачет навзрыд, когда Вальбурга говорит, что шрамы от Кровавого пера не вывести ничем. У Грейнджер на нежной коже костяшек горит кровью чёртово “Я не должна лгать”. Лу молча сидит с ней, гладя по ране. За её спиной маячит Теодор, ни разу ещё не оставивший её в одиночестве дольше, чем на пять минут за последние сутки.

С ним они тоже молчат. Не осталось ничего, что стоит говорить вслух. Им достаточно лёгкого как пёрышко прикосновения к сознанию друг друга – и все эмоции, как на ладони. Ладони, которые они теперь постоянно держат сплетенными, потому что так легче. Потому что так есть за что держаться.

Поттер появляется в Блэк-хаусе по истечении трёх суток. Он бледен, спокоен и за ним удушливым саваном тянет холодом смерти. Инициация прошла. У Поттера на шее кулон Наставника, а на поясе помимо палочки посох с обсидиановым камнем.

Альбус Дамблдор устало жуёт лимонную дольку, стараясь не пропустить мимо ушей отчёт Моуди о копошениях Пожирателей. Строго говоря, директору бы волшебную грелку под ноющую поясницу, феникса в охапку и завалиться спать часов на 12, но у него на столе три экстренных и явно не дружеских письма от Фаджа, в пять часов грозилась зайти треклятая Амбридж, а Моуди всё никак не затыкается со своей паранойей по поводу жалкой кучки отребья из Лютного, у которых, Альбус был уверен, и меток то не было.

В итоге, он невнятно просит бравого аврора не спускать с Пожирателей глаз и выдаёт недельный список дежурств на ключевых точках, после чего вежливо спроваживает вояку восвояси. Ответить Фаджу, напустив пыли в глаза, занимает у него не более получаса, после чего он меняет пароль у горгульи и с удовольствием пропускает госпожу Инспектора лишь спустя четверть часа с назначенного для времени встречи.

Министерская бульдожина вцепляется ему в глотку жутким хватом, но Альбус умело лавирует среди её уловок и изящно прикрытого хамства. Впрочем, всё плохое когда-то заканчивается, и Дамблдор, отклонив требование уволить ряд преподавателей, обещает милейшей Долорес заняться кадровым набором. Впрочем, эту волокиту он спихивает часом позже на вовремя зашедшую Минерву.

Вот теперь можно и покумекать. Трелони в замке уже лет как 15 не нужна, но подконтрольная, хоть и слабая провидица под боком – это удобно. Преподавательницу маггловедения, ужасно ознакомленную с предметом, он специально держит в штате, ведь с её помощью так удобно контролировать деградацию аристократической прослойки студентов. Ну а преподавателя астрономии стоит заменить на… Тут Дамблдор едва ли не мерзко хихикает от открывшихся перспектив. Давненько он не болтал с тем кентавром-отщепенцом.

И ещё Поттера давно не видно. Пора пригласить мальчика на чай и наконец заняться просвещением героя. Да, заодно от невесты его окончательно отвратить, а то свербит у Альбуса, ох свербит предчувствие странное, да.

И пароль надо опять на башне поменять. Пусть будут “Ежевичные бусинки”!

Лорд Волдеморт жадно втянул узкими щелями-ноздрями запах свечей и тайны, и шипящим голосом приказал всем присутствующим встать. Его рыцари снова были с ним. Не все и не те, конечно, но сбрендившему мозгу казалось, что он вновь был окружён верными псами.

- Итак, мои верные сссслуги! Сссегодня знаменательный день. Я хочу объявить-сссс о том, что очень сссскоро магическая Британия будет подчинятьссссся только нам! Но ссссначала мы захватим оплот надежды и выссссшей ценноссссти их жалкой сссисссстемы…. Готовьтесь, друззззззья, скоро мы захватим-ссс Хогвартсссс! – торжественно, с нотками упивающегося величием безумия произносит Тёмный лорд.

Кисловатый удушливый запах малой голубой гостиной Малфой-манора огласился яростными одобрительными и абсолютно дикими воплями головорезов и шпаны из Лютного, скрежетом зубов редких оборотней и клёкотом призванных Руквудом пятидесяти призрачных воинов – бывших членов королевской гвардии, а ныне подчинявшихся недоучке-некромагу магических-вампиров.

Скользнувший в тень подальше от безумства Люциус Малфой уже наплевал на конспирацию и почти в открытую писал сыну письмо с предупреждением. Пусть Хогвартс готовится к защите.

В Азкабане голову с соломенной подстилки подняла овдовевшая несколько недель назад Беллатриса Лестрейндж.

Комментарий к Часть 25. В которой грядёт битва Чувствуете? Пахнет финалом.

====== Часть 26. В которой Поттер собирает армию ======

POV Гермиона Грейнджер-Розье (будущая Поттер)

Я сильная. Всегда была истинной дочерью Гриффиндора, как бы не плевалась мадам Вальбурга, как бы не зверствовала Амбридж. Я не просто так получила среди софакультетников прозвище Львицы. И теперь его нужно было оправдать.

Те три дня, что моего Милого не было рядом после ритуала, я сшивала себя по частям, чтобы по прибытии он встретил свою боевую подругу и отчаянно смелую Львицу, а не жалкое истеричное нечто с моей фамилией.