© Кутенков Б. О., составление, 2023

© Милешкин Н. В., составление, 2023

© Семёнова Е. В., составление, 2023

© Коркунов В. В., оформление, 2023

© Киреев В., обложка, 2023

© Выргород, 2023

© Ольга Балла, 2023

Как и в обеих частях второго тома «Уйти. Остаться. Жить», антологии литературных чтений «Они ушли. Они остались»[1], авторов третьего её тома объединяет не возраст ухода из жизни – а десятилетие, в котором он случился (притом, как и прежде, перед нами – люди, умершие или погибшие до сорока лет). На сей раз это девяностые годы. Как только составители антологии избрали такой принцип организации текстов, стало возможным видеть то, что, очень огрубляя, можно назвать поколенческими чертами и задачами.

Умершие до сорока лет в 1990-х – это почти исключительно люди 1950-х – 1960-х годов рождения. Самый старший, Александр Сопровский, родился в 1953-м; Илья Павлов – в 1954-м; Александр Егоров – в 1956-м; Катя Яровая, Андрей Панцулая – в 1957-м; Олег Чертов – в 1958-м; Гоша (Игорь) Буренин и Нина Веденеева – в 1959-м; Роман Барьянов – в 1960-м; Александр Банников, Евгений Лищенко – в 1961-м; Яков Бунимович, Артур Волошин, Александр Рудницкий – в 1962-м; Ольга Комарова, Илья Кричевский и Вадим Мухин – в 1963-м; Макс Батурин и Александр Пурыгин – в 1965-м; Янка Дягилева, Марк Белый (он же Борис Корнющенко), Елена Рощина – в 1966-м; Виталий Владимиров и Михаил Дыхне – в 1969-м; Сергей Галкин, Дмитрий Долматов и Веня Д’ркин (он же Александр Литвинов) – в 1970-м; Евгений Борщёв, Владимир Кокарев, Артём Пункер (он же Алексей Шаулов), Иван Трунин и Иева Розе – в 1971-м; Вячеслав Литусов – в 1973-м; вероятно, в том же году – самый недолго живший, Владимир Голованов; в 1977-м – Андрей Жуков, в отличие от многих авторов книги, проживший почти все 1990-е годы.

Поколений тут, таким образом, по меньшей мере два: разница в возрасте между старшим и младшим авторами книги – почти четверть века. Люди 1950-х, 1960-х и тем более 1970-х годов рождения действовали в различных социальных и культурных ситуациях. Но об общих чертах времени, о его настроениях и тяготениях, с которыми имел дело как с материалом каждый из авторов этого тома, говорить не просто можно – необходимо. 1980–1990-е видны здесь как культурный материк; даже – два материка: историческое состояние было всё же очень разным. Скажем так: то был культурный материк, разломившийся надвое, – и разлом прошёл как раз по большинству авторов этого тома.

Отчасти захвачена тут и эпоха более ранняя. Некоторые из родившихся в пятидесятые, взрослевших в семидесятые – как, например, Александр Егоров – в какой-то мере принадлежали ещё предыдущей культурной и поэтической эпохе, будучи ею сформированы, начинали «со вполне канонической тихой и сдержанной лирики эпохи застойного безвременья» (как пишет о Егорове Александр Марков) и претерпели «радикальную трансформацию» – как случилось с тем же Егоровым – позже, будучи уже фактически зрелыми людьми. Старший из авторов, Александр Сопровский, – эстетически вообще человек скорее 1970-х годов, на которые пришлась его молодость, и 1980-х, на которые пришлась его ранняя зрелость. Владислав Кулаков, говоря о Сопровском в сопроводительной статье к его подборке, ставит его в ещё более широкие контексты – начиная с 1960-х, в которые родившийся в 1953-м поэт ещё вряд ли писал что-то значительное и к которым русская культура оказалась, по мысли автора, в «беспрецедентной, катастрофической ситуации» (тут Кулаков категоричен максимально, объявляя всю «как будто» существовавшую тогда поэзию «лишь видимостью» поэзии, – Сопровский, полагает он, был из тех, кто её из этой ситуации выводил, чьей основной культурообразующей задачей стало «противостояние со своим временем» в его «масштабности и безнадёжности»).

Важна и показательна именно разноуровневость и разностильность вошедших сюда текстов, разномощность авторов: от совсем юных, остававшихся при жизни неизвестными, до ключевых фигур русской культуры своего времени – как, скажем, поэт, философ, теоретик поэзии, критик, публицист Александр Сопровский и ярчайший поэт-бард своего (и даже не только своего) поколения Янка Дягилева; пожалуй, к знаковым фигурам времени есть все основания причислить и Веню Д’ркина. Люди разных поколений и культурных пластов, они тут, именно в силу своей знаковости, яркости, характерности, – те, чьё присутствие скрепляет всю конструкцию.

Широта диапазона, сведение вместе известного и неизвестного делает картину особенно объёмной, позволяя видеть сквозной характер тем, идей, беспокойств этих десятилетий, воспринятых очень по-разному в разных точках тогдашней русской культуры и сообщивших ей цельность поверх всех разломов. (В сборнике два автора, писавших не по-русски. Один из них Иван Трунин, приёмный внук Василия Аксёнова: все его вошедшие сюда стихи переведены с английского, он вырос в США, будучи увезён туда девятилетним, и, по идее, должен бы рассматриваться как явление американской культуры. Вторая – рижанка Иева Розе, писавшая по-латышски и по собственной воле ушедшая из жизни в год обретения Латвией независимости, в 1991-м. Её стихи здесь тоже публикуются в переводах.)

Некоторые из авторов антологии издавались при жизни: кто в периодике – в местной, как Вячеслав Литусов, в центральной, как Александр Банников, или в том числе и в зарубежной, как Илья Павлов, кто в основном или исключительно в самиздате, как Макс Батурин, Ольга Комарова, Александр Егоров. Марк Белый, Михаил Дыхне и Александр Пурыгин при жизни не печатались вообще. От Виталия Владимирова остались «два самопальных ранних сборника со стихами 1986–88 годов» (Георгий Квантришвили), а столичная публикация при жизни была всего одна, и та в маргинальном издании. Роман Барьянов, помимо подборки в самиздатском альманаха «VOLVOX», успел опубликовать стихи и прозу в их общей с Константином Пеевым книге «Кампус Гипсус»; то же, что туда не попало, оказалось после его гибели безвозвратно утраченным. Иева Розе успела увидеть изданным свой первый поэтический сборник. Книги Якова Бунимовича, Гоши Буренина, Дмитрия Долматова, Александра Егорова, Артёма Пункера, Михаила Дыхне (который печататься вообще не собирался), Владимира Кокарева, Ильи Кричевского, Елены Рощиной, Ильи Павлова, Андрея Панцулая, Ивана Трунина, сборники прозы Ольги Комаровой (впрочем, запретившей издавать свои тексты и уничтожившей значительную часть написанного), буклет (даже не книга!) «Стихи. Проза. Рисунки» Нины Веденеевой вышли уже после их смерти. «Первая представительная публикация» Артура Волошина, умершего в 1991-м году, вообще состоялась только в настоящем издании. Возможно (несмотря на вышедшую после смерти книгу), это первая заметная публикация Вадима Мухина, стихи которого «были найдены среди бумаг, конспектов, нот и книг уже после его смерти» в 1994-м. Песни Вени Д’ркина были широко известны на постсоветских пространствах ещё при жизни автора. Илья Павлов пользовался, пожалуй, наибольшим среди авторов сборника прижизненным официальным признанием: администрация Архангельской области, где он жил, наградила его премией, а после смерти поэта газета «Северный рабочий» учредила литературную премию его имени.

Составители антологии выявляют неявное, вытягивают в свет общекультурного внимания поэтов с обширных окраин страны, на которых тогда происходило многое, неизвестное в её горделивых центрах, её потаённую поэтическую жизнь – которая, в общем-то, и не скрывалась, просто страна была велика. Многие ли в Москве и Ленинграде-Петербурге знали «лидера томской поэзии 1980–1990-х годов» Макса Батурина? Гоша Буренин, представитель (наряду с Артуром Волошиным) львовской поэтической школы, вряд ли был особенно известен за пределами города.