– Понятно. А откуда приехали? – продолжал задавать вопросы мужчина.

– Сто двадцать километров отсюда. Из Ульяновской области. – все также открыто продолжал отвечать дедушка на вопросы покупателя.

– Говорят в Ульяновской области грибов много разных… – перебирая руками и внимательно рассматривая клубни, в никуда проговорил мужчина в очках.

– У-у-у, полно! И каких только нет! А если дожди зарядят, дня на два – три, то после можно хоть косой косить! В последний раз, с одного раза девятнадцать банок закатали! Остальное пожарили. И то, часть выкинуть пришлось, не успели съесть, попортились. – с пылом начал рассказывать мой дед.

– А грибов у Вас, случайно, нет? – поинтересовался мужчина.

– Нет, в этот кон не стали собирать на продажу – трактор поломался, а на машине в лес не проедешь. – ответил дедушка.

– Понятно. – отряхнув руки от земли, которая оставалась на руках у потенциального покупателя, дальше пошел по своим делам мужчина. В тот вечер мы так ничего и не продали. Я просто сидел в машине и наблюдал как люди подходят, спрашивают, трогают, критикуют и в конце концов просто идут дальше. Так я узнал, что низкая цена не является стопроцентным гарантом успеха продажи.

Своеобразное воспитание на деревенских улицах дало свои плоды. В купе с тем что я видел кругом, а это питейный культ и единственная цель в жизни у всех в деревне – заработать денег и уехать отсюда в ближайший город с целью заработать еще больше денег, чтобы уехать еще дальше, я понимал, что жить так я точно не хочу. Меня с детства считали каким-то неправильным. Это проявлялось в том, что желания, интересы и цели в жизни у меня просто отличались от большинства. А еще я имел привычку не ходить за всеми только по тому, что они все решили, что это хорошая идея. Так, отчасти, я становился изгоем среди ровесников.

Первый рабочий день, а точнее ночь, прошли без происшествий и посещений. Обычно, новичков проверят по ночам. Иногда по несколько раз. Про меня, видимо, забыли. Сомневаюсь, что я вызывал к себе достаточно доверия, чтобы поверить мне на слово, что спать ночью я не собираюсь. Тем не менее, ближе к восьми пришел Заур. Все в той же рубашке с коротким рукавом, надетой на голое, тощее тело, но несмотря на то, что вчера он простоял в ней весь день у мангала, она была чиста и наглажена. Сразу заметна та часть интеллигентности, которая присуща преподавателю, не могущему себе позволить прийти на урок неопрятным. Жестом он поздоровался со мной и широко улыбнулся своим добродушным, выбритым, испещренным морщинами лицом. Мне его было жаль. Но так устроена жизнь. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кому-то не везет постоянно. Хотя, по поводу везения у меня было свое, особое мнение, мол жизнь – это движение, где ты за рулем. Отпустил руль и позволил своему транспорту самостоятельно ехать – ты уже не хозяин своей машине. Вот и все везение.

Поднимаясь вверх, в сторону автобусной остановки, я начал ощущать на себе избыток выпитого за ночь кофе – меня потряхивало, сердце билось будто в напряг, а в животе крутило. Идти никуда не хотелось, а хотелось лечь где стоишь и уснуть. Но понимая, что это не выход, я дальше плелся вверх по тротуару. Яркое солнце светило прямо в глаза, от чего идти становилось еще сложнее. Ступни, упакованные в черные кожаные туфли, горели огнем, а грудь и спина взмокли под рубашкой, норовя устремить капли пота прямиком в штаны. Жара стояла невыносимая и вдалеке, на фоне многоэтажек, виднелось марево, которое размывало движущийся транспорт в сплошную палитру прыгающих красок. Как же жарко. Скорее бы добраться домой, где белые кирпичные стены не вбирали в себя тепло солнечных лучей и внутри, не взирая на уличное пекло, стояла прохлада, в которой, иногда, даже находиться без футболки было бы зябко. С этими мыслями я дошел до остановки, зашитой оргстеклом, и присел на лавочку, ожидая свой оранжевый транспорт. Как же невыносимо жарко.

Ожидать тридцать минут свою маршрутку, да еще в такую жару – это издевательство! Еще и не одного сидячего места. Блеск! Ну, как говориться, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. В транспорте было душно до невыносимости. Открытые окна лишь впускали разогретый воздух, от которого становилось еще жарче. Все сидели мокрые, некоторые обдували себя, чем приходилось, изображая из телефона или кошелька веер. И естественно, мы оказались в пробке. Действительно, что еще, могло пойти не так? И вот оно, прямое доказательство тому, что может быть еще хуже, даже тогда, когда уже и так в напряг. Пробка двигалась медленно. Я, сгорбившись под невысоким потолком маршрутки, устало смотрел в окно параллельно движущегося транспорта, на таких же бедолаг, которые не знали куда себя деть от такой жары и тоже сидели все мокрые и блестящие. Впереди что-то громко хлопнуло и, мы перестали двигаться вовсе. Пробка встала. Казалось, это длилось вечность, но уже через минут пять, психанувший водитель нашего микроавтобуса, круто принял вправо, заехав на газон, и совершил рывок, в конце которого снова принял влево и дальше встал на свой курс. Думаю, в мыслях ему все аплодировали стоя за столь дерзкий, но результативный маневр. Мы набирали ход и ветерок немного начал щекотать мое взмокшее лицо. К сожалению, триумф движения длился недолго и уже возле «Химика» мы снова встали. К тому времени я уже присел на свободное место и, по обыкновению, прислонив голову к стеклу, смотрел в окно. Мое внимание привлек баннер со знакомой стилистикой. На фоне неглубокой прозрачной реки, дно которой было прекрасно видно и, судя по картинке, было каменистым, стоял человек в сером классическом костюме. Он смотрел вперед, будто высматривая что-то, держа в левой руке знакомую плашку для записей. Над ним, почти под самой верхней границей плаката, яркими светло-синими буквами написано – «Формирователи».

Еще недавно, возвращаясь со смены домой, бредя по дороге вдоль стадиона, я встретил ее, ту самую, еще недавнюю старшеклассницу, которая клялась ждать меня из армии, лишь бы я дал ей слово, что у нас все серьезно. А сегодня вечером, мы уже сидим на полуразбитой лавочке на том же стадионе, попивая дешевое пиво и страстно пытаясь друг друга съесть, трогая руками везде, куда те самые руки могли дотянуться. Приятно находиться рядом с человеком, который не задает лишних вопросов и понимает тебя с полуслова. Вот так, после каких-то полутра месяцев, у меня, категорического противника близких связей, появились отношения. Она ждала меня после работы, готовила к моему приходу, когда не училась в колледже, одевалась как я просил, делала, что я просил. Я, в свое время, тратил на нее все свое свободное время, помогал финансово. Иногда, ночевали друг у друга, когда представлялась возможность. В итоге, все общение все равно сводилось к половой жизни, хоть в то время нас обоих это и устраивало. В перерывах между обсуждением того, кто как хочет попробовать сегодня ночью, мы разговаривал о наших возможных перспективах. Она мне рассказывала, как сильно хочет закончить колледж и пойти работать тренером или преподавателем адаптивной физкультуры по профилю. Это значило, что работать ей пришлось бы с детьми, имеющими отклонения в развитии, что, как я считал, несомненно повлияло бы на нашу совместную жизнь. Все просто – она очень впечатлительная, а я не хотел бы вечерами выслушивать как моя подруга устала смотреть на пускающих слюни детей и подростков. Я, в свою очередь, рассказывал ей, как тоже закончу физкультурный факультет заочно, пока работаю и попробую вернуться к себе в родную школу учителем физкультуры, а может быть пойду по стопам своего тренера и займу его место на гребной базе и буду воспитывать чемпионов, одним из которых я не стал, провалившись с треском на чемпионате России среди юниоров в Воронеже. Мы с ней оба были гребцы. Удовлетворившись званием кандидата в мастера спорта, вырванным в жесткой борьбе на состязаниях федерального округа, я забросил попытку стать профессиональным гребцом. И вот в тот самый момент, осознав, что спортсмен я вовсе не от бога, а от стараний и характера, впервые задумался, а кем я могу стать, если не профессиональным спортсменом? В то время я был уверен на все сто, что поеду на олимпиаду в 2012 году и заберу там как минимум третье место. Чуть позже мне истолковали, что такое юношеский максимализм.