— Олекса, похлебка стынет, — сказал Мусуд, заметив, что мальчик не притронулся к своей еде. — Поешь, сил набирайся.

Александр сжал зубы, сделав вид, что не слышит его.

Во тьме за пролеском, со стороны торговой дороги, послышались лошадиное ржание, скрип колес и собачий лай. К становищу выехала, подпрыгивая на кочках, старая повозка запряженная худой клячей, вокруг которой вился взъерошенный полудикий пес. Из большого деревянного короба на повозке выглядывали чумазые лица детей и женщин, рядом шагали несколько крепких юношей.

— Эй! Чего потеряли здесь, оборванцы? — крикнули дозорные. — Чего во тьме шарашитесь?

Кляча остановилась и шумно фыркнула. Из короба выбрался старик в лохмотьях — кривой, тощий и такой косматый, что не мудрено его было принять за лешего. Старик поклонился подошедшему Алдопию и заговорил певучим голосом:

— Исполать вам! Пришли на огонек, добрые люди! Скоморохи мы — вольный народ, народ веселый — живем на дороге, идем куда глаза глядят, едим, что бог пошлет! Пустите к огоньку обогреться!

Алдопий нахмурился:

— Идите-ка вы, народ веселый, лучше туда, куда вас бог послал.

— К вам и послал, — живо ответствовал старик.

Старшой бросил коротко дозорным: «Гнать их в шею!» и пошел обратно к костру. Дозорные криками, пинками и тяжелыми оплеухами стали выпроваживать незваных гостей. Дети в коробе завыли, пес бросился на обидчиков, захлебываясь в бешенном лае. Когда Александр спросил Алдопия, что за шум там такой, тот пожал плечами:

— Ходят тут шатуны всякие, сраму не имут, обогреться просятся. Велел гнать.

— Отчего так? — удивился княжич. — Нам разве холоднее станет, если и они погреются? Кто они?

— Говорят — скоморохи.

— Скажи дозорным, пусть пропустят их к костру, — распорядился Александр. — От нас не убудет.

Алдопий, хоть и был недоволен этим решением, встал и отправился выполнять его. Нищих скоморохов допустили к огню, велев вести себя потише, по становищу не ходить да воинов разговорами не донимать. Гости, благодарные за приют, никому не мешали: рассадили детей обогреться, достали сухари и, запивая кипятком, принялись их жевать. Переяславские дружинники, пожалев их, отдали котелок с остатками похлебки.

— Благодарствуем, добрые люди! — косматый старик низко склонил голову. — Чем порадовать вас за доброту? Быличку рассказать, песней развлечь?

— А чего нет? Развлеки!

Старик поглядел на звездное небо, улыбнулся загадочно и, прочистив горло, запел:

Спой нам, песня-песенная, спой!

Про дела минувшие — стародавние!

Поведай быличку как Владимир-князь,

Как Владимир-князь, Ясно Солнышко,

Полюбил-то красну девицу!

Как посватался наш Володимир-князь

Ко княжне, да к Рогнеде-то полоцкой.

К девице ликом дивно-прекрасной,

К девице важной и баской!

Но отец Владимиру дочь не отдал,

Он рабом и холопищем князя назвал!

Огневился Владимир тогда, осерчал,

Княжество полоцкое поднял на меч –

Обидчикам должно мёртвыми лечь!

Мёртвецом и полёг полоцкий князь,

Над Рогнедой взял Владимир власть!

На победном пиру Владимир изрёк:

«Невеста плоха — то мне урок!

Други-соратники, верные мне!

Другую невесту доставьте ко мне!»

«Найдём, князь, невесту, дай только срок -

Землю прочешем, просеем песок!»

Богатыри-то Дунай и Добрыня

По свету отправились невесту искать.

Долго ль время шло, да и вышел срок!

Воротились богатыри славные -

Привели невест в терем княжеский.

Со всего-то свету девицы-красавицы.

Да и было их — что глазам не счесть.

Поклонилися князю Добрыня, Дунай –

«Исполнили долг, теперь выбирай!

И знатные есть и приятные станом.

И бедноватые и с богатым приданным».

Богатырям Владимир повелел:

«Красивых давайте, всего-то дел!»

Княжьи вои тогда невестам сказали:

«Кто хочет за князя? Красавиц он ждёт!

Кто щедро одарит — тот и пройдёт!»

Вот невесты златые украшенья снимают,

Дуная с Добрыней они одаряют.

Одна лишь Апраксия стоит в стороне:

«Не быть тому, чтобы мне

За красу приплачивать пришлось!

Не бывать тому, други милые!»

Засмеялись Добрыня с Дунаем:

«Оставайся одна! А мы невест доставляем!»

Вышли невесты, пред княжьими встали очами,

Владимира они развлекали речами.

Но не выбрал из них князь ни одной:

«Нет тут девицы, желаемой мной!»

Когда ж стали невесты домой собираться,

Апраксия к князю пришла попрощаться.

Увидел Владимир девицу такую!

Увидел Владимир красу неземную!

Подошел он к Апраксии, гордой девице,

Подошел он к Апраксии и подал десницу:

«Будь супругою моею!

Владей всем тем, чем я владею!

Верна будь и честна — клянись мне в этом!

Роди мне сыновей, как велят заветы!»

Белы руки ему подала свет-девица -

И будто взмахнула крыльями птица:

«Клянусь, не будет на всём свете -

Клянусь и буду я в ответе, -

Верней супруги и честней!

Подарю тебе я сильных, храбрых сыновей.

Ты будешь надо мной главою -

И в один умру я день с тобою!»

Спой нам, песня-песенная, спой!

Про дела минувшие — стародавние!… — закончил старик-скороморох запевом, положил руку на грудь и перевел дыхание.

Люди вокруг молчали — слыша отголоски прекрасного пения где-то в ночном лесном чреве и под куполом небес. Александр, прислушивавшийся к скомороху, не заметил приближения Мусуда. Княжич вздрогнул, когда кормилец накинул на него походный плащ, заботливо расправив складки на плечах.

— Холодает, Олекса, — только и сказал Мусуд.

Кормилец хотел было вернуться на свое место, но мальчик удержал его, положив свою ладонь на его мозолистую руку. Заглянув в лицо княжича, кормилец без слов понял всё, что творилось в душе Александра. Сжав его ладонь, Мусуд прошептал:

— Забудь, Олекса. Забудь!

Когда по полудню следующего дня отряд въехал в Торжок, Ярослав сам вышел встречать их. Стоя на широком крыльце, надвинув расшитую золотом и отороченную богатым мехом шапку на высокий лоб, князь пристально оглядывал прибывших. Он не сразу отыскал взглядом сына, нечаянно затерявшегося в числе ратников, увидев же Александра целым и невредимым, Ярослав с едва различимым облегчением перевел дух.

Алдопий, соскочив на землю, тут же согнулся в поклоне:

— Милостливый княже! Воля твоя исполнена!

— Приметил, приметил!.. — медленно ответил Ярослав, чье лицо при виде связанного боярина Водовика приняло хищное выражение. — В поруб его немедля!

— Милостливый княже! — продолжил Алдопий, когда Водовика уволокли двое крепких слуг. — Разоружили и воротили мы так же новугородскую сотню, что этот боярин самовольно увел с собою. Вои они славные, храбрые, каждый из них трех мужей стоит! Все они хотят служить тебе и повиноваться и ждут, когда разрешишь ты их судьбы!

Ярослав, не скрывая удивления, усмехнулся:

— Неужто вернуть удалось?

— Да, мой княже, они здесь.

— Что же! Любы мне богатыри, дороги умелые ратники! Коли воротились и служить желают — принимаю в свою дружину. Вот мое слово князя!

Князь дал знак Торопке Меньшому подойти и сказал:

— Пересчитай новугородских ратников, а затем проследи, чтоб каждого хорошо на постой устроили да заботой не обделили. Оружие им вернуть и определить в старшую дружину. Все ясно?

— Ясно, княже! Будет исполнено, — кивнул преданный гридник.

У новугородских конников отлегло от сердца при этих словах. Значит, не обманули их, сдержали слово!

Александр, нарочно выжидавший, когда отец решит судьбу ратников, вышел к крыльцу и почтительно склонился пред Ярославом. Тот едва заметно кивнул ему и обратился снова к Алдопию:

— Как показал себя мой сын? Слушался ли приказов?

Старшой, не в силах лгать, но и боясь поведать правду, смешался и потупил взор.

— Почему молчишь? — Ярослав прищурился сначала на него, следом на княжича. — Что скажешь ты, Александр? Сдержал ли ты слово, данное мне? Тоже молчишь?… Где твой кормилец? Мусуд!