Я торчал здесь уже второй час, следя за работой полицейских вместо шляющегося непонятно где главного следователя. Криминалисты приехали уже после того, как особо умные служители правопорядка затоптали практически все следы. Долговязый участковый так вообще тормошил тело до прибытия группы. Прибывший на место одним из первых, он решил переместить тело или привести его в более приятный вид, чтобы, видите ли, не наводить страх и панику у мимо проходящих людей. Идиот. Нарушил все, что только можно нарушить. Как его вообще можно было брать на службу?!

Меня раздражало все. Меня раздражал этот очкастый участковый, блеющий что-то несуразное в свое оправдание, нервно теребя огромными лапищами потертую папку. Меня раздражали криминалисты, которые зачастую пропускали весомые улики, еще оставшиеся после их наплыва. Меня раздражал этот отстающий от мира город. Меня раздражал следователь Кочмарин, который должен быть здесь уже два часа назад.

Я собирался подольше поспать в это серое воскресное утро, чтобы похмелье побыстрее отпустило. Желательно вообще весь день. Законный выходной, который я хотел провести за просмотром телика в обогреваемой квартире. Но планам не суждено было сбыться. Вместо этого я продрог и должен выслушивать этого мямлю участкового. Вспомнить бы хоть, как его зовут.

Когда мое терпение уже практически перевалило за черту, наконец-то подъехал старший следователь Кочмарин. По обычаю потный и красный, он вывалился из служебной машины. На кончике языка уже вертелось все то, что я думаю о нем и обо всех этих умельцах. Поэтому, решив не откладывать и вывалить всю злость на него, а заодно и размяться, я направился к нему.

Черт. Он что, с головой не дружит? Притащил какую-то девчонку, совсем еще ребенка. Полтора метра с кепкой, в сваленной меховой шубе на несколько размеров больше. Из рукавов, свесившись на резинке, покачиваются плюшевые варежки в виде акул. На тощих ногах тяжелые полуботинки, явно не подходящие снежному концу декабря. Из-под капюшона выглядывает бледное глуповатое лицо. Маленький носик морщится от запаха, доносившегося из подворотни.

Привел на опознание, скорее всего. Додумался. Кто в здравом уме приводит родственников на место преступления, тем более детей? Еще истерики мне тут не хватало. Я давно уже убедился, что в этом городе работать не умеет никто. Но не до такой же степени!

– Доброе утро, Марк, – увидев меня, радостно поздоровался Кочмарин.

– Какое к черту доброе? Ты что вообще творишь? – переходя рамки дозволенного, не разделил я его настроения. – Кого ты притащил?

– Это Ясина. Про которую я говорил.

– Кто? – я совершенно забыл, что он мне говорил, да и не особо слушал.

Я следил за тем, как девушка остановилась в паре шагов от нас, внимательно рассматривая улицу и дома, пробежавшись взглядом по окнам, кому-то помахала приветливо рукой. И с пугающим спокойствием шагнула в арку. Даже мне потребовалось больше времени, чтобы сделать этот шаг, хотя я знал, что ожидать.

– Ну я же говорил. Ясина, специалист по бесам и нечисти, она месяц назад помогла нам найти и поймать, этого, игошу. Там вообще такая жуткая история была. В многоэтажке по Ленина, ну та что свечка, единственная в нашем городе. Так вот, это, там люди начали жаловаться на шум по ночам, вой. А источника звука найти не могли, но и спать он им мешал. А потом вообще, дети начали умирать, представляешь? Вот так вот мать утром идет будить ребенка в садик или школу, а он лежит уже все, того-этого, бледный, холодный и только красные следы от пальцев на шее, – тараторил Кочмарин, идя следом за мной.

– И? – я слушал его вполуха.

Девушка, зайдя в арку, скинула капюшон, из-под которого рассыпались волосы, покрашенные в седой цвет. Очередная дурость подростков, которую я не понимал. Я аккуратно обошел ее по кругу, чтобы видеть, что она будет делать. И поразился. Передо мной стоял уже не ребенок.

И так худоватое лицо еще больше заострилось. Темные впадины под глазами контрастировали с практически желтыми лучащимися зрачками. Лицо потеряло свое глуповато-детское выражение, вмиг сделавшись серьезным. Зорким взглядом она изучала кирпичную кладку арки и асфальт вокруг тела сантиметр за сантиметром, с таким вниманием, которому бы позавидовали все столичные криминалисты. Не то что эти.

– Так вот это, мы тогда кучу времени потратили. Всех жильцов дома опросили. Уже даже решили, что мамаши с ума посходили и сами детей своих убивать начали, – продолжал следователь. – И я решил позвонить ей. Ну так это, на всякий случай. Ты же знаешь, проблема у нас со специалистами. До тебя так вообще никого не было. А я это. Хоть и в отделе расследования сверхъестественного, я-то никакой не охотник, вообще не сталкивался. Сделали козлом отпущения, чтоб им пусто было.

Девушка подошла к трупу. Я вздохнул, подкатывая глаза, думая, что и она сейчас будет его тормошить и вертеть без перчаток. Или что еще хуже. И хотя криминалисты уже закончили свою работу, а судмедэксперт все описал – меня это продолжало бесить.

Я предвкушал отвращение, обморок, истерику. Хоть что-то. Но девчонка меня разочаровала. Она осторожно подошла к телу, быстро проскользила по нему взглядом, останавливаясь на несколько мгновений на местах, понятных ей одной. Присев на корточки, девушка задумалась, осматривая глазные впадины, а потом надолго зависла над разорванной грудью трупа, наклоняясь все ниже и ниже. Казалось, что локон волос, выскочивший из-за уха, вот-вот пропадет в глубине раны. Но и этого не случилось.

Хмыкнув каким-то своим выводам, она поднялась и принюхалась. Теперь она не морщила нос от вони. Я видел, как шевелятся ее ноздри, пытаясь вобрать в себя побольше тошнотворных ароматов. Помотав головой, она вышла из арки во внутренний дворик, продолжая изучать и его.

– А Ясину я знаю давно, она моей теще помогала, вроде с домовым надоедливым. Да и это, жена моя к ней раньше обращалась, когда Лизочка моя заболела сильно. Врачи крест ставили. А Ясина мою дочку выходила, на ноги поставила. Разговоров о ней много, многие ее знают, по-разному относятся, по-разному отзываются. Кто-то вообще сторонится и говорит, что она сама нечисть. Вон как глаза порой загораются, ужас, аж мурашки бегают. Но мне-то она дочь вылечила. Так вот ее я и, это, позвал. Так, посмотреть. А она сразу сказала, что то не мамашки, что то игоша. И вот с ее помощью мы игошу эту поймали да и вытравили из нашего города. Стремная эта игоша. Знаешь, как выглядит?

– Как? – на автомате спросил я, следя как девушка возвращается к нам. Лицо ее снова поменялось. Интеллекта на нем не отражалось от слова совсем.

Уставший вид, сложенные бантиком розовые губки. Она была ребенком, лишь ребенком, который на краткий миг превратился в хищную девушку или все-таки нечисть.

– Дите это. Года три на вид. Замотанный в какие-то лохмотья. Рук, ног нет. Ходить не мог, только ползал, как змея. Башка такая большая, а во рту сотня маленьких острых зубов. А глаза огромные, черные-пречерные.

– Не сотня, – улыбнулась, подошедшая девушка. – Откуда у ребенка сотня-то? Их там максимум десяток. Я Ясина, – она протянула мне маленькую ладошку для пожатия.

Я молча проигнорировал ее жест и отвернулся к следователю, который даже не осмотрел место. Все время прожужжал мне на ухо.

– Вы место преступления осмотрели? – бросил я ему. – Можем уже расходиться? А то уже собрали толпу.

– Да-да, конечно, – спохватился Кочмарин. – Я сейчас. Я все это…

– Встретимся у Саввушкина. – закончил я разговор и направился в сторону своей машины.

– Ничего, ничего, Яся. Это Марк Всеволодович. Тот самый специалист, о котором я говорил, – услышал я последнее, перед тем как выйти из арки. – Он так-то нормальный, просто утро. Да и это вот все.

Бюро судебно-медицинской экспертизы находилось практически в центре города, затерявшись в многочисленных проулках. Одноэтажное серое здание, огороженное решетчатым забором. Я помедлил перед тем как войти внутрь. Не любил я такие места, нагнетающие тоску, пропитанные печалью.