В городе, где у меня не было ни одного друга, а все знакомые принадлежали его кругу общения. Никакой возможности уехать, а выжить, не имея работы практически невозможно. Если конечно не скатиться именно к тому способу заработать, что так настоятельно советовал мне Алексей. Живи я в столице, даже его влияния вряд ли хватило бы, так успешно перекрывать мне кислород. Но не здесь, в областном городе, когда все было подчинено ему. Даже хозяева маленьких заведений, изначально согласные на мою кандидатуру, в качестве официантки, уборщицы или посудомойки, максимум через два дня давали «расчет», если можно так назвать, жалкие пару тысяч рублей. И обманываться, что это совпадение, после третьего или четвертого раза, стало совершенно невозможно.

Он приводил в исполнение свой план с тщательностью и упорством достойными лучшего применения. Уже ничего особого не делая, он добивался, чтобы я сдалась, признала, что отнюдь не любовь, а желание денег, вдохновляли меня, принуждая оставаться рядом с ним, даже когда уже не осталось сомнений, в том, на чем именно основано его богатство. Пусть это и не бросалось так открыто в глаза, но в итоге… Я ведь жила в этом мире и этой стране, понимала, как много людей заработали свое состояние, отнюдь не праведным путем. Знала, что и не все ушли полностью из криминала. И имела также смутное представление о том, что те, кто сейчас с виду истинные «джентльмены», по сути своей, так и остаются весьма значимыми персонами в «подлунному мире ночных дорог». Когда-то я не могла даже представить себе, что именно такой мужчина окажется самым дорогим моему сердце. Или что он будет тем, кто не сможет поверить в искренность моих чувств. Что будет готов отправить меня на панель, лишь бы доказать всю масштабность моего обмана. И сейчас казалось, что это единственный открытый мне путь. Но помимо всех остальных доводов против такого «выбора», я точно знала, что если пойду по этой дороге, приступлю все самое ценное и дорогое во мне — ничего не изменится. Я не добьюсь своей цели: Алексей Только помимо прочего я понимала и то, что даже пойди я по такой дороге, приступи все, что мне дорого… ничего не изменится. Алексей все равно не вернет меня к себе. Побрезгует. И это будет значить, что целый год, даже больше, если считать все время, проведенное с ним, уйдет больше чем в небытие. Это останется вечным мучением и сожалением в моей жизни: что не смогла, не выстояла, когда была так близка. Всего один чертов месяц продержаться, один…

А ведь я действительно верила, что мои слова, мои чувства могут иметь для него значение. Наверное, именно это было основной моей глупостью. Когда попыталась рассказать о своих чувствах. И доказывала, требовала поверить. А итог… вот он. Маленькая комната, за которую к счастью я заплатила на полгода вперед, когда еще оставались надежды. Из шести месяцев остался один. Потом — улица. Пустой холодильник и рублей двадцать в кармане. Осунувшееся, похудевшее лицо, четко показывающее, что уже давно недоедаю. Хотя лицо — это еще ничего. Когда-то ему очень нравилось мое тело, что не была абсолютно худой, с торчащими ребрами. Отнюдь не пособие, по изучению анатомии. Теперь, уже очень долгое время, я понимала, что не смогу его больше возбудить. Только не тогда, когда сама с каждым разом заглядываясь в зеркало, все более четко видела каждую кость своего тела. Не сразу конечно, но постепенно организм отдавал все запасы. И нужно быть окончательной дурой, чтобы не понять — скоро вылезут все возможные болезни. А впереди еще и зима. И вряд ли… я смогу ее пережить на улице, в рваных сапогах, без крыши над головой и еды в желудке.

Сейчас еще не было поздно позвонить ему, признать, что меня интересуют лишь его деньги, а звоню не чтобы услышать любимый голос, а сломленная голодными позывами желудка. Можно было, да только та самая энергия огня, страсти, что дала мне любовь такой силы, теперь требовала не сдаваться, а держаться до последнего. Используя все возможности, которые подкидывает судьба.

Весь мой день был посвящен только одному: принятию очередного решения. Хозяин квартиры предложил подработать: обслужить его друзей, поднося пиво или чего они там еще захотят. И обещал заплатить за это пятьсот рублей. Немного конечно, если учесть его предупреждения о том, что работать придется с вечера, до самого утра, но все же лучше, чем ничего. Когда только услышала его предложение — хотела сразу согласиться, но прежде чем выговорила нужные слова, обратила внимание на его глаза. В обычное время, ничем не примечательные, какие-то даже блеклые, сейчас они были похожи на два сверкающих камня. И я сказала, что дам ответ вечером. Что-то было не так, но вот что?

Могла ли я ошибиться и это «освещение» его глаз было вызвано предвкушением очередной попойки с друзьями, а не сальными мыслями на мой счет? Какая-то часть меня, та, которая осталась в далеком прошлом, твердила, что я ошиблась и просто не желаю быть официанткой для пьяных уродов, таких же отвратительных, как и хозяин квартиры. И было желание согласиться с самой собой. Но за этот год мне пришлось повзрослеть и стать осторожной, разумной, как бы смешно это не было в моей ситуации. Более взрослая «Я», подтверждала самые худшие опасения, уверенно заявляя, что им нужна не официантка, а девка, одна на всех. Это было отвратительно, мерзко, но казалось гораздо более логичным, чем неожиданное желание посидеть «как люди». И они действительно будут готовы заплатить мне те самые пятьсот рублей — после того как изуродуют и тело, и душу.

Смешно было даже задуматься о возможности дать согласие на такую подработку, но я продолжала размышлять, просто потому, что это было гораздо легче, чем в очередной раз вспоминать Алексея. Да и решение было принято в тот момент, когда увидела эти сияющие глаза: однозначное нет. Как бы не были нужны деньги, последствия, если я окажусь права, будут слишком страшными и необратимыми — для меня.

Мне было холодно. Онемение тела было не только благодатью, которая избавляла от боли, но еще и последним, отчаянным сигналом: если не начну действовать сейчас — дальше уже ничего не будет. Не было сил ни на что, кроме размышлений, «а что если…». Что если бы сразу сказала, что не пойду обслуживать каких-то скотов или наоборот пойду. Если бы этот ублюдок был бы трезв. Если бы я смогла убежать. Столько если и все неважно.

Я чувствовала, что от меня остались лишь переломанные кости, уже подсыхающая кровь, да груда тряпья, призванная служить одеждой. Наверное, можно было сказать, что это еще везение: он лишь избил меня, но даже и не пытался изнасиловать. Просто вымещал свою злобу, что не сможет предоставить друзьям бесплатное развлечение. Все было решено еще первым ударом: не в лицо, как показывают в кино, а сразу же в солнечное сплетение. Так, что я согнулась, испытывая какую-то мучительную, даже медленную боль и пытаясь начать дышать по новой. Это было единственной передышкой, после уже не было возможности подумать, жила лишь единственная мысль — лишь бы не убил. Я толком не знала, как нужно защищать жизненно важные органы и пытались лишь сжаться, закрыться слишком худыми руками, от его жестоких ударов и от этого получая только больше боли. Мои локти были второй ударной силой, впивающейся в ребра, сразу же вслед за его ударом. И я точно знала, что кости моего тела, стали моими же врагами, заставляя сначала кричать, а потом уже только скулить, от того что были сломаны и прорывали кожу, вызывая струйки крови.

При этом, мое сознание все никак не хотело исчезнуть. Самый пик его жестокости остался позади, и эта свинья постепенно успокаивалась, уже больше механически до пинал меня до входной двери, нежели действительно испытывая злобу. Он просто выкидывал за порог отбросы, которыми я стала. Пинал и говорил, чтобы не смела больше попадаться ему на глаза. Это было последнее, что мне помнилось, перед тем как все же перестала видеть окружающий мир.

А теперь остался только холод, который привел меня в чувство. Дикий, страшный, грозящей нелепой и жуткой смертью — в одиночестве, избитой и никому не нужной. Я не хотела умирать, особенно как самая пропащая забулдыга, разодранная такими же пьяницами, за какой-нибудь особенно сладкий кусок помоечного хлеба. А ведь когда приедет полиция, они посчитают меня именно такой. Избитая. Мертвая, в большей степени от холода, чем от побоев, потому что не к кому было обратиться, лежащая в темном подъезде, на грязном, давно немытом полу, где только свет фонаря слегка разбавлял темноту.