Сакура не уверена, как долго пробирается по большой площади, рассеянно сметая с полок необходимые принадлежности — предметы первой необходимости, которых у нее не хватает, оружие и еду, не забывая тщательно отслеживать свой путь через склад, и на всякий случай держась подальше от ближайших выходов. Когда она берет довольно приличную на вид упаковку рамена со вкусом говядины и кладет в сумку, куноичи охватывает внезапный приступ необъяснимого одиночества. Все, что она сделала в Дожде — все, что касалось Мадары… было сделано для Наруто. Несмотря на дружеское общение и редкий комфорт, который предлагает Итачи, тоска по Наруто — ее вдохновению, ее лучшему другу — это боль, которая не проходит. Девушка не может дождаться, когда снова увидит его — все объяснить будет, мягко говоря, сложно, но Сакура уверена, что он поймет. Он должен понять. Куноичи слишком сильно любит Наруто, чтобы даже подумать о возможности того, что самый близкий человек отвернется от нее из-за (неправильных?) решений, которые она приняла с тех пор, как покинула Коноху.
Харуно неосознанно прикусывает губу, невольно волнуясь, с беспокойством глядя на свою сумку. Там полно всего, что, по ее мнению, им с Итачи понадобится на данный момент, так что нет смысла задерживаться. Чем скорее они смогут выбраться отсюда, тем скорее ирьенин сможет найти Наруто и поговорить с ним.
Собравшись с духом, Сакура поворачивается обратно к чуть более освещенной части склада, ведущей к тому пути, которым она вошла. Куноичи находится примерно в тридцати рядах и трех колоннах от этого входа. Видимо, отступница забрела слишком далеко, задумавшись. Дождь немного усилился: равномерный стук дождевых капель по ржавой металлической крыше отдается эхом внутри здания и почти заглушает бесконечный поток мыслей и стук ее небольших каблуков по холодному бетонному полу. Нельзя сказать наверняка, но судя по тому, что лампочки мерцают более ненадежно, а некоторые из них полностью сгорели, снаружи, вероятно, началась гроза.
Сакура бессознательно ускоряет шаг и использует чакру, чтобы подтвердить, что она совершенно одна на складе. Выход близок, поэтому девушка не сразу чувствует что что-то не так, до той самой секунды, пока не поворачивает за следующий темный угол и не врезается головой во что–то — или, скорее, в кого-то.
Сначала она не узнает его, а он не узнает ее. Ряд, заполненный консервированными супами и вяленым мясом, почти полностью погружен в темноту. Их обоих отвлекает внезапный раскат грома, который прорезает тяжелую тишину, заставляя слегка подпрыгнуть.
Первые движения слепы и инстинктивны: Сакура поспешно отступает назад, правая рука сжимается в кулак, наполненный достаточным количеством чакры, чтобы разрушить ближайшую стену, но Саске хватает ее за плечо, осторожно и нежно удерживая на месте.
— Извините, — в одно и то же мгновение говорят члены некогда одной команды (что было бы чертовски комично, если бы это был кто-то другой в любой другой ситуации, позже решает для себя Харуно), после чего замирают.
Наступает долгий, мучительный момент, когда Саске смотрит на нее сверху вниз, а Сакура смотрит на него снизу вверх. Но не паника или страх заставляют девушку раскрыть свою чакру на долю секунды, а внезапное, ошеломляющее воспоминание о том, что произошло в их последнюю встречу, и почти пугающее осознание того, что Саске не тот человек, который спокойно воспримет окончательный отказ. На самом деле, как раз наоборот — после того, как именно она обманула и отвергла его, все может принять неблагоприятный оборот, причем очень быстро. Кроме того, ее пребывание здесь, в Дожде, наверняка вызовет массу нежелательных и очень компрометирующих вопросов, и…
Позвоночник громко дребезжит, когда она прижимается к стене из твердых, неподатливых картонных коробок с неровными краями, каждая из которых заполнена пакетами с сушеной рыбой. Они падают на пол с глухим дребезжащим звуком, путаясь под ногами и заставляя спотыкаться — на мгновение дезориентированная Сакура понимает, что Саске, должно быть, бросился на нее за долю секунды до того, как она полностью исчезла. Ее голова ударилась о металлический стеллаж прямо над коробками, об которые ударилось тело, посылая эхом волны сильной, головокружительной боли от затылка до лба.
Холодные руки Саске крепко прижимают бывшую сокомандницу к коробкам, его пальцы впиваются в мягкую кожу чуть выше ее локтей достаточно сильно, чтобы оставить синяки. Даже несмотря на то, что зрение все еще не прояснилось, куноичи чувствует интенсивность вращающегося, багрового предела родословной. Учиха недоверчиво смотрит на девушку. — Сакура? — Ледяная отстраненность в его голосе — так похожая на Итачи — дает сбой, уступая место чему-то вроде холодного гнева. — Что ты здесь делаешь?
Розоволосая куноичи отдергивает локоть назад так быстро и резко, как только может, прежде чем нанести парню яростный удар в живот. Сакура вознаграждается крошечным, поспешно подавленным вздохом боли со стороны Саске. Мгновенная заминка — все, что ей было нужно. Быстро, словно вспышка, ирьенин пользуется инстинктивным ослаблением хватки на своих руках, чтобы безжалостно вывернуть оба запястья бывшего сокомандника. Харуно использует чакру, которая сломала бы ему запястья, если бы не тяжелые, в равной степени усиленные чакрой щитки, которые Учиха носит на руках. Саске ругается, его голос приглушен, поскольку он отказывается отпускать, вместо этого прижимая миниатюрное тело обратно к коробкам.
— Я не горю желанием причинить тебе боль, — сквозь стиснутые зубы предупреждает Сакура, пресекая его попытку заговорить, извиваясь немного сильнее. Это хуже миллионов видов ужаса: девушка помнит, как целовала его, почти нежные последние слова, которыми они обменялись друг с другом (до того, как она солгала ему, причинив боль), из-за чего у отступницы кружится голова. От него пахнет удушливым пеплом, дождем и дымом, ее лицо удушающе прижато к его шее, и он фактически наступает ей на правую ногу, пытаясь удержать на месте. — Саске, пожалуйста, — куноичи говорит более отчаянно, чем хотелось. — Меня не волнует, почему ты здесь, и это не твое чертово дело, почему я здесь. Отпусти меня, и у нас не будет проблем.
Несмотря на боль, Учиха слабо смеется — звук немного горький и презрительный. Этого достаточно, чтобы по спине пробежали мурашки. Впервые Сакура сожалеет о том, что сделала с ним — она должна была знать, что, если Саске когда-нибудь найдет ее снова, то будет недоволен нотой, на которой они расстались в прошлый раз. — Маловероятно, — хладнокровно отвечает парень. — В конце концов, ты вряд ли была настолько вежлива со мной, не так ли, Сакура?
Ирьенин не может сдержать тихий рык разочарования. Ками, несмотря на его признание, она не думает, что когда-нибудь сможет смотреть на Саске, не чувствуя мощную смесь сердечной боли и разбитого сердца, а также горечи, сокрушения, негодования и чувства неумолимого предательства. Это было так давно, но до сих пор кажется, что рана не начала затягиваться — она свежая и гноящаяся. То, что Учиха смотрит на нее, прикасается к ней таким образом, лишь заставляет рану снова кровоточить. — О, правда? — Язвительно парирует отступница, высвобождая левую ногу и нанося удар, наслаждаясь шипением боли. — Тебе следовало подумать об этом четыре года назад, Саске.
Однако момент триумфа длится недолго, и прежде чем Сакура успевает моргнуть, ее внезапно грубо разворачивают: грудь и лицо сильно сталкиваются с коробками, Саске сокрушительно прижимается сзади. Его хриплое дыхание касается ее волос и затылка. Харуно ненавидит то, что он заставляет ее чувствовать. Поза достаточно неудобная, но девушка умудряется толкнуть его локтем настолько сильно, насколько возможно. Ее кожа соприкасается с грубым черным бронежилетом, что причиняет парню не так много боли, как следовало бы. Саске игнорирует дискомфорт, наклоняясь еще ближе, из-за чего она сердито закрывает глаза, пытаясь мыслить — и зная, со слишком холодной уверенностью, из ее общения с Итачи, что Учиха с уязвленной гордостью, возможно, самый опасный из всех.
