Литмир - Электронная Библиотека

– Седни уж на полати ложись, а завтрева посмотрим, – распорядилась Большуха.

Полатями назывались высокие, почти на уровне его роста нары – настилом от стены до стены. Там лежали какие-то мягкие то ли зимние куртки, то ли обрывки одеял и, к удивлению Гаора, меховые опять же как шкуры. Куда ушли остальные, Гаор не заметил: он вдруг смертельно устал, и его неудержимо клонило в сон. Он даже раздеваться не стал, нагрёб себе мягкого и мгновенно заснул. И совсем по краю сознания прошла мысль, что хозяин обещал ему двадцать пять «горячих», и бить его будет как раз этот пленный айгрин, но додумать, чем это ему грозит, он не успел, заснув окончательно.

Разбудили его, самым бесцеремонным образом дёрнув за ноги.

– А ну слазь, пока не сдёрнули.

Гаор сел, больно ударившись макушкой о потолок. Внизу засмеялись.

– Чего так рано?

– Это кому рано?! – возмутилась внизу Нянька, – вот я сейчас вицу возьму, так сразу вовремя будет!

Что такое вица, Гаор не знал, но смысл всего высказывания понял и спрыгнул вниз. Все уже сидели за столом, а некоторые, похоже, уже и поработать успели. «Рано как здесь побудка», – подумал Гаор, быстро умываясь у рукомойника.

– Как лопать, так ему вовремя, а как работать, так рано, – ворчала Нянька, пока Большуха накладывала Гаору каши и наливала молока, – ишь устроился, лемзяй, шавуй мамкин…

Так его ещё не обзывали, и Гаор, приканчивая кашу, поинтересовался.

– А это кто, Старшая Мать?

За столом дружно грохнули хохотом. Улыбнулся и сидевший на своём дальнем конце – со всеми, но и отдельно – и молча быстро евший айгрин. Ответить Гаору не успели, потому что в кухню вошёл хозяин. Весёлый, свежевыбритый, в полевой летней форме без петлиц и знаков различия.

– Шумишь, Нянька? Так их бездельников!

К удивлению Гаора, за столом продолжали смеяться. А Ридург стал распоряжаться. Кому сегодня где и что делать. Все понимающе кивали.

– Рыжий!

– Да, хозяин, – вскочил на ноги Гаор по неистребимой строевой выучке.

– Так, а тебе Рыжий, в гараже разбираться и обустраиваться. Что в фургоне лежит, в большой сарай перетащишь. Обе машины проверишь, отрегулируешь, что надо, чтоб назавтра обе готовы были.

Две незнакомые машины за день, без помощника и в незнакомом гараже… – это головы не поднять.

– Большуха, устрой его и выдай, что надо.

– Сделаю хозяин.

– Ну, а чтоб ты не заскучал… – хозяин сделал выразительную паузу.

«Тебе бы так повеселиться», – насторожился Гаор, сразу вспомнив про обещанные ему «горячие». И как в воду смотрел.

– Тебе пять вступительных положено, да ещё двадцать пять за неподобающие мысли. Понял?

– Да, хозяин.

– Джадд, выдашь ему тридцать «горячих». Кожу не рвать! Понял?

– Да, хозяин, – гортанно ответил айгрин.

Только тут до Гаора стало доходить, что его вчерашний порыв на драку может ему же и боком выйти, но ни исправить, ни изменить ничего он не мог.

Ридург оглядел его с весёлой насмешкой и вышел. Гаор вздохнул и вернулся к недоеденной – в миске оставалось ещё две ложки – каше.

– Давай, не копайся, – поторопила его женщина, собиравшая миски и кружки. – Тебе вона скоко всего исделать надоть.

Гаор доел кашу, вытряхнул в рот последние капли молока и встал из-за стола.

– Спасибо, мать.

Женщина улыбнулась ему.

– Красава я, можешь и так звать. Ты к Джадду сейчас прямо иди, а то хуже нет, как работать, да порки ждать.

«Это точно», – мрачно подумал Гаор, накручивая портянки и влезая в сапоги. В гараже босиком не походишь. А остальные, как он заметил, выходили во двор, не обуваясь.

Солнце только-только поднялось, и двор перечёркивали длинные тени. Незнакомые, непривычные запахи и звуки. Мычание коров, разгуливающие прямо по двору куры, тут же вчерашняя собака лежит на солнце и что-то как выкусывает у себя возле хвоста. Может, всё это и интересно, но в раскрытых дверях одного из сарайчиков стоит и с насмешливой неприязнью смотрит на него айгрин. Стараясь держаться как можно спокойнее, Гаор пошел к нему. Айгрин, одетый как все рабы: босиком, в мешковато спускающихся на ступни штанах и просторной рубашке навыпуск с закатанными выше локтей рукавами, неприятно улыбаясь, ждал его, скрестив на груди мускулистые руки.

Подойдя почти вплотную, Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза. Так близко ему айгринов не приходилось видеть. Немногие встречи лицом к лицу на фронте в рукопашном были слишком коротки, пленных он видел издалека, а мёртвые… мертвые все одинаковы, только по остаткам формы и различишь.

Айгрин кивнул и ребром ладони ударил себя по поясу.

– Ты раздеться.

Гаор медленно расстегнул рубашку и сбросил её на землю прямо у ног, стянул через голову майку, оставшись полуголым. Джадд снова кивнул и посторонился, пропуская его в сарай.

Острый запах кожи, обувного клея, ещё чего-то, верстак, полочки на стенах, у дальней стены как занавеска, какие-то ремни, инструменты…

– Это сюда.

Айгрин указал ему на странное сооружение у стены. Широкая и почти в два шага длиной доска с полукруглым вырезом на верхнем конце и прикреплёнными к ней ремнями.

Когда, подчиняясь кратким и вполне понятным командам айгрина, Гаор вытащил её наружу и закрепил на наклонной подставке, ему стало понятно, что это. Это была знаменитая, памятная ему по рисунку в учебнике истории «кобыла» – станок для наказаний.

– Ты лежать.

Стиснув зубы, Гаор выполнил приказ. Мало того, что изобьют, так ещё во дворе, у всех на глазах… сволочь, палач, все айгрины – сволочи, были и останутся такими.

Джадд затянул ременные петли на его запястьях, плотно прижав его грудь к гладкой отполированной телами доске. Щиколотки пристёгивать не стал. «Ну да, там же сапоги, – сообразил Гаор – через них ноги плотно не зажмёшь». Но тут Джадд ловко, не расстёгивая, сдёрнул с него вниз брюки и трусы, спутав ими колени.

– Ты дёргаться нет, – сказал айгрин и ушёл в сарайчик, оставив Гаора во дворе.

Вырез для головы позволял дышать, но не смотреть по сторонам, и Гаор обречённо ждал продолжения. Тридцать «горячих». Не смертельно, но это как бить будут. Хозяин велел кожу не рвать, но тогда спецура тоже его избил, чтоб кожа была целой, а матерям пришлось к нему Мать-Воду звать большим моленьем, а здесь что будет?

Айгрина не было долго, или это только ему показалось так. Но вернувшись, айгрин зашёл спереди и показал ему… Огонь Великий, не дубинка, плеть! Это не просто боль, это – позор! Огонь Справедливый, за что?!

– Ты воевать, – сказал айгрин, разминая плеть ладонями, – ты победить. Ты раб. Хозяин велеть. Тридцать ударов. Кожу не рвать. Я бить. Ты кричать.

И отошёл. «Врёшь, – прикусил губу Гаор, – врёшь, не закричу, нет, я вас, сволочей, стрелял, как хотел, нет, не закричу».

Свист разрезаемого плетью воздуха, и как огненная узкая струя хлестнула его по спине. Первый, – сказал про себя Гаор. Но он быстро сбился со счёта, настолько непривычно острой была боль. Он старался молчать, искусав в кровь губы, но на, кажется, десятом ударе застонал.

– Правильно, – сказал над ним айгрин. – Ты кричать.

Спина и ягодицы горят, как обожжённые, и снова и снова огненная полоса ложится на его тело. Хриплые стоны на выдохе при каждом ударе. И мучительное ожидание следующего удара. Он уже плохо сознаёт, где он и что с ним, но желанного беспамятства, в котором не чувствуешь боли, всё нет. И ни о чём он думать сейчас не может, кроме одного: конец, когда конец?

Порка на «кобыле» – не частое зрелище, и сновавшие по своим делам люди останавливались поглядеть и тут же уходили. Близко подойти никто не рисковал: что Джадд на порке стервенеет и может, как невзначай, стегнуть по зрителям, все знали. Даже Полкан ушёл в свою конуру.

После тридцатого удара Джадд опустил плеть, змеёй расстелив её по земле, и перевёл дыхание, рассматривая распластанное на «кобыле» тело, конвульсивно вздрагивающее в ожидании следующего удара. Кожа на спине и ягодицах покраснела и вздулась полосами, но нигде не была прорвана. Даже на старых шрамах и рубцах от осколочных ранений и ожогов. Смуглое, мокрое от пота лицо айгрина ничего выражало. Повернувшись, он ушёл в свой сарайчик и вскоре вышел оттуда без плети и с ведром воды.

13
{"b":"805881","o":1}