Памяти друга

1942 год

…Читатель, ты держишь в руках книгу Виктора Новикова «Блокада снится мне ночами». Нельзя унять боль, читая рассказ о Серёге Канцыреве или о том пареньке, о Васе, сыне полка с медалью «За отвагу», которого отец, когда фашисты поставили их у рва на расстрел, столкнул сына в ров и прикрыл своим мёртвым телом. Васин полк уходил из Лисьего Носа, Виктор долго провожал нового друга, у последнего дома посёлка он остановился. И в этот момент, отстегнув кобуру с ракетницей, Вася кинул её Виктору. «Вдень победы!..» – только Виктор и разобрал.

«Я вспомнил пожелание друга, – пишет автор. – В день победы взвились в ясное майское небо Васины ракеты. А сам Вася не дожил до победы. Погиб, как мне передали, недалеко от наших мест…»

Матери

Проводы отца

И щемит сердце, но вместе с тем и радуется: есть теперь ещё одна книга о блокаде, не забыто пережитое. Появилась ещё одна частица воспоминаний участника блокады. Дошла до нас, не канула в Лету. Остаётся благодарить издательство, которое обратило внимание на рукопись документальных рассказов о величии людей, оказавшихся в кольце 900-дневной блокады. Людей, умирающих, но не сломленных варварством фашизма, не потерявших гордость и доброту, заботу о ближнем. Людей, не обезумевших от голода, как писали некоторые историки за рубежом, а выстоявших и победивших.

И веришь твёрдо: «Никто не забыт, ничто не забыто»…

Виктор Сенин,

писатель, академик Международной академии общественных наук

Женщины на оборонных работах

На улицах Ленинграда. Вести с фронта

Девушки едут рыть окопы, создавать оборонительные сооружения, чтобы не допустить немцев в Ленинград

Детей увозили на Большую землю по Ладоге. Многие из них выживут, вернутся в Ленинград и сохранят в памяти своей этот долгий и трудный путь

В августе 1941 года рыли вдоль реки Оредеж. На ночь выставляли часового дежурить, а сами здесь же засыпали

Все на защиту Ленинграда!

Таран немецкого самолёта над заливом

21 сентября 1941 года был самый большой налёт на Кронштадт. Город горел. Казалось, он погиб, но он отчаянно сопротивлялся и выстоял

Несколько дней не выходили в море. Бушует шторм. Солнце светит по-летнему, но дует пронзительный северный ветер, который будоражит Финский залив до дна, подгоняя солёную балтийскую воду к нашим берегам.

Уже второй месяц идёт война. Большая часть жителей из нашего пригородного посёлка Лисий Нос выехала – кто куда. Через посёлок идут и идут составы, люди покидают Ленинград.

Немец подошёл к Ленинграду вплотную. Наш берег весь изрыт траншеями, блиндажами, вкопаны орудия и свежие бетонные надолбы. Несколько последних дней матросы ставили на воде оборонительный заслон из огромных брёвен, скреплённых друг с другом коваными цепями. На бархатной синеве воды, как янтарное ожерелье, протянулись они от песчаного берега Горской до фортов. Вдали они где-то прерывались, а далее их можно было видеть до самого Кронштадта.

Каждое утро ходим мы с дядей Геной на берег с надеждой выйти в море и поставить перемёты. Но всё напрасно, дует северняк. Даже до лодок не дойти. Мы сидим на брёвнах, выкинутых штормом, и без надежды смотрим на свинцовое море. Надсадно кричат над головой чайки, гонимые ветром, а впереди, на горизонте, по фарватеру, идут из Балтики в Ленинград караваны наших уцелевших кораблей.

Справа виден Кронштадт, он освещён утренним солнцем. Над узкой полосой строений с одной стороны возвышается собор Иоанна Кронштадтского, с другой – Военный угол с кранами, там сегодня скопилось множество кораблей.

В Кронштадте я никогда не был, хотя до него рукой подать. Это морской закрытый город, он хорошо просматривается с нашего берега, я о нём много знал от дяди Гены. Когда мы в заливе ставим перемёты – это не так уж далеко от его стен.

Сегодня я с тревогой смотрю на Кронштадт. Видно, что огромные военные корабли не умещаются в гавани, они стоят вдоль фарватера и ведут огонь по Петергофу. До нас доносятся звуки выстрелов и видны отдельные разрывы на том берегу. Мы с дядей Геной молчим, какое-то страшное предчувствие гнетёт душу. Ещё вчера казалось, что война далеко, а сегодня немцы совсем уже рядом, в Петергофе. Страшное предчувствие усиливают и нагнетают плач и стоны чаек. Они суетятся, издают крики жалобные, гнетущие, а порой пронзительные и призывающие. Они то поднимутся высоко в небо и там парят на ветру, то с криком носятся над тобой, как бы прося о помощи. Чайки разные, одни, небольшие, белоснежные, с красными клювами, обладают большой скоростью и стремительным полётом. У других, крупных альбатросов с огромным размахом крыльев, плавный могучий полёт. Я никогда ещё не видел на нашем берегу такого скопления чаек. Что с ними сегодня происходит?

Я посмотрел на солнце – но что это? – солнца не видно, по заливу поползла чёрная тень. Странные, незнакомые ещё звуки разорвали небо: это со стороны Петергофа плотно шли немецкие самолёты. Их было так много, что небольшой кусок неба над заливом был ими закрыт, как чёрной тучей. Чайки издали мощный крик, высоко взметнулись в небо и пошли в сторону Кронштадта.

Лавина немецких самолётов снижалась, шла на нас. Они были так низко, что можно было рассмотреть на крыльях фашистские кресты. Потом самолёты делали стройный поворот и уходили на Кронштадт. Сначала мы видели только огромные столбы воды от разрывающихся бомб, а потом город превратился в месиво: всё дымилось и кипело, бомбы ложились и на город, и на корабли. Огромное пламя вырвалось с корабля, что стоял у фарватера. В какую-то минуту сквозь дым вырисовался его нос, поднявшийся вертикально, но потом оглушительный взрыв потряс залив, и корабль ушёл под воду.

Кронштадт горел, затягивался дымом, а новые партии самолётов всё так же нагло появлялись из-за солнца и шли на город. Стоял невероятный грохот, ревели самолёты, рвались бомбы. Стреляли и наши береговые зенитные батареи, пытаясь хоть немного облегчить страдания города, сберечь его от безжалостного уничтожения. Иногда зенитки попадали в цель, и тогда горящим факелом разрезал немецкий самолёт чёрную дымовую пелену и падал в залив. Пять наших истребителей поднялись с нашего аэродрома, низко прошли над головами и тоже скрылись в дыму.

Долго длился этот первый большой немецкий налёт. Залива видно не было, только едкий запах пороха доходил до нашего берега, да прибивало куски пепла, гонимые ветром. Было ощущение, что город Кронштадт погиб. С тяжёлым сердцем ушли мы с берега. До самого вечера доносились до посёлка звуки разрывов. Ночью ветер стих, а со стороны залива встало розовое зарево пожара.