Я его любила. А он убивал.
Так говорят.
С сайта Debate-it.com
Может ли Мэтти Мелгрен быть невиновным?
Барри Олтман, самозанятый, есть внуки
Если Мелгрен невиновен, то Земля плоская, а сайентология – единственная верная религия. Вся эта история нужна только для того, чтобы подогреть общественный интерес перед выходом на экраны «Маски на все случаи». Я-то ни в коем случае не стану смотреть фильм, в котором из страшного маньяка делают героя.
Мэтти Мелгрен – манипулятор и психопат. Он пользовался чужой болью, втирался в доверие, притворялся самым обычным парнем. Посмотрите «Сеансы с психопатом», обратите внимание на его глаза, когда ему задают вопросы о жертвах. Этого достаточно. Не человек, а чистое зло.
Чарльз Фултон, скептик, любитель документальной криминалистики
Я искренне считаю, что он может быть невиновен. Если изучить протоколы заседаний, становится очевидно, что все собранные против него улики – косвенные. К тому же свидетели в своих показаниях расходятся относительно его внешности и обуви.
Мне не дает покоя мысль: а что, если следствие ошиблось? Что, если это не он?
И главное, он выразил соболезнования семьям:
«Погибшие – не единственные жертвы ужасных преступлений, их близким тоже пришлось очень и очень тяжело. По-своему их боль даже сильнее, ведь этому страданию нет конца. Однако наказание невиновного едва ли прекратит их мучения».
Разве может так сказать злодей? Не думаю.
Глава 7
– Не похоже, чтобы…
Мама беседовала по телефону с бабушкой. Я подслушивала по второму аппарату, ловя обрывки разговора о кошмарах, которые преследовали меня с тех пор, как мы переехали в Лондон. Поначалу мама разрешала мне спать с ней, однако когда Мэтти оставался на ночь, мне в ее спальне места не было.
– В кровати втроем тесно.
Мэтти подвинулся, чтобы я могла лечь.
– Да ладно, Эми. Я потеснюсь.
Мама была непреклонна:
– Софи уже большая, ей нужно спать отдельно.
– Я буду вести себя тихо-тихо, ну пожалуйста…
– Нет. Я сказала, марш в кровать.
– Но мне одной страшно…
– Хочешь, я посижу с тобой, пока ты не уснешь? – предложил Мэтти, уже вставая.
– Споешь «На Рэглан-роуд»?
Ирландская народная песня о заколдованных тропах и смелости перед лицом опасности. Когда-то давно, в Ньютоне, мне пел ее дедушка.
– Конечно. Поверь, ты даже не заметишь, как засопишь.
– Я не соплю.
– Твоя мама тоже так говорит, а сама храпит громче, чем надвигающийся поезд.
– …Кошмары снятся, когда мозг борется со страхом, – говорила в трубке бабушка. – Софи что-то напугало?
Что-то в ее тоне меня задело, но я не могла понять, что именно.
Мама начала было отвечать:
– Нет, конечно, нет… – Она оборвала себя на полуслове. – Софи Бреннер, ты опять подслушиваешь?
– Нет.
– Положи трубку. Сейчас же.
Той ночью кошмар повторился. Подземелье. Дракон. И никого, кто услышал бы мои крики.
Я проснулась, сердце бешено колотилось, пижама промокла от пота. Темнота в комнате искажала очертания предметов, так что кошмары становились явью. Ветка за оконным стеклом превратилась в скрюченный ведьмин палец. Сваленная на стуле одежда казалась сгорбившимся чудовищем.
– Это просто дерево. А это всего лишь стул, – шепотом повторяла я по ночам, как мантру.
Но как проверить, что под видом обычных вещей не скрываются монстры?
Не хватало воздуха, меня трясло.
– Просто дерево. Просто стул. Просто…
Я замерла, затихла, как неживая, вся обратившись в слух.
Что это?
Шорох за дверью. Кто-то очень старался двигаться бесшумно.
Сердце забилось громче, как и доносившийся из коридора звук. Я хотела к маме, в тихую гавань ее объятий. Но как добраться до нее и не угодить в лапы чудовищ?
Господи…
Я сделала глубокий вдох, заставила себя подойти и приоткрыть дверь. Мышцы напряжены до предела, адреналин зашкаливает.
– Это ты?
Плечи у меня безвольно опустились, тело обмякло и налилось свинцом. В носу что-то защекотало, предвещая подступающие слезы.
Мэтти скрючился у окна; рукава рубашки закатаны до локтя, в неверном свете уличных фонарей виднелась глубокая багровая царапина.
– Ты поранился?
В воздухе послышался едва уловимый запах одеколона. Такого не случалось ни до, ни после. Он никогда не пользовался парфюмом.
Мэтти приложил палец к губам.
– Не рассказывай маме, чтобы не переживала.
Я закатила глаза. «Еще бы!»
– Ей только дай повод поволноваться.
Было приятно знать, что у нас есть от мамы секрет. В нашем тайном клубе было всего два посвященных.
– Принести пластырь?
– Возвращайся лучше в кровать. Не будешь спать – не вырастешь, тыковка.
Я совсем забыла об этом случае, пока четыре года спустя полицейские не принесли фотографии. К тому времени секрет Мэтти уже перестал быть секретом.
Глава 8
Мама сидит на коленях на полу у кофейного столика. Перед ней полная обувная коробка фотографий. Мама внимательно рассматривает фото за фото, отвлекаясь, только чтобы сделать глоток джина. Запах алкоголя различим еще от двери. Можжевельник. Лимон. Сосна. Запах моего детства. Детства после него, хотя настоящая беда исходила от таблеток, которые она называла «маленькими мамиными помощниками»[9].
Мама пыталась скрывать от меня свою зависимость, но это плохо удавалось. А лишившись работы, она сдалась и перестала даже делать вид, что все в порядке. Признала проблему, но отказывалась хоть что-то предпринимать.
– Я такая трусиха, что не решусь покончить с собой, – сказала она однажды. – Эти таблетки лучшее, что я могу придумать. Жаль, что забытье наступает так медленно…
Мне исполнилось четырнадцать. Мэтти уже год как сидел в тюрьме. Мама была сама не своя куда дольше.
– Не суди ее слишком строго, – просила меня Линда, когда мы наводили порядок, пока мама спала под воздействием то ли таблеток, то ли алкоголя. – Она одна из самых смелых людей, которых я встречала.
Я думала о женщине, лежавшей в отключке в соседней комнате.
– Смелая? С чего ты взяла?
Линда опустила на пол мешок, в который собирала мусор, утерла лоб тыльной стороной ладони.
– Она отказалась от всего, чтобы начать с чистого листа, построить лучшую жизнь для вас двоих. Оставила семью и переехала за океан. Без мужа, без денег. Ей не на кого было положиться. Это требует большой смелости.
Я посмотрела на хлам, на бардак, в который превратилась наша жизнь.
– Не лучшее решение. Поменяли шило на мыло.
Линда сжала губы и посмотрела на меня полным сочувствия взглядом.
– Все наладится, обещаю.
Хотелось бы, но я не могла разделить ее оптимизм.
– Ты даже не представляешь, каково это, – сказала мама тем же вечером. – Какое это безмерное чувство вины. Как набитый камнями рюкзак, который я вечно ношу за спиной и не могу снять.
– Ты не могла знать, чем он занимается. Ты не виновата.
– Весь мир думает иначе. Стоит мне выйти на улицу, как со всех сторон на меня смотрят и показывают пальцем. Вчера в магазине какой-то старик остановил меня, чтобы сказать, что мне должно быть стыдно.
– А ты что ответила?
– Что мне действительно стыдно.
Мама не поднимает головы, хотя знает, что я здесь. Я наблюдаю за той хрупкой женщиной с огромными глазами и прозрачными запястьями. Ветер поднял бы ее и унес, как пушинку.
– На что смотришь? – Дежурный вопрос, ответ на который мне и без того известен. Эту коробку частенько вытаскивают на свет.
– Как думаешь, он нас хоть когда-то любил?
Сколько еще раз мы будем вести этот разговор?
– Не думаю, что такие, как Мэтти, способны любить.
