Но страдает почему-то он. Бледная мисс Грейнджер с ласковой осторожностью обходит острые углы и сочувственно качает головой. Том жадно смотрит на ее пухлые губы: вонзиться, попробовать на вкус, зацеловать. Мисс Грейнджер вместо отработки у себя в кабинете отправляет к профессору Дамблдору. Том скрипит зубами и маниакально продумывает новый план.
Только бы кошмары — сладострастные мечты о профессорше — прекратились. Только бы наяву коснуться ее губами хоть раз. Только бы… Том блаженно жмурится. Только бы обладать.
И как жаль, что ему невдомек, почему же мисс Грейнджер вечно так печальна. Ведь за кроткостью ее тёплых карих глаз он не видит гари войны.
А она носит яд в нагрудном кармане платья. Хищник и лань. Две смертоносных ловушки. И отсутствие победителя в их заведомо глупой игре.
========== Голос. Том Риддл/Беллатрикс Блэк; Том Риддл/Гермиона Грейнджер ==========
Голос в голове Тома Риддла шепчет, шипит и, крадучись, отравляет мозг. Нож в спину, раскалённая спица сначала в один глаз, а потом во второй — Том слеп, его тело растёт, мозг развивается, но он не видит ни красоты, ни прелести в мире вокруг.
Голос в голове требует крови. Он зовёт себя Волдемортом и натягивает на лысую воображаемую макушку корону из костей, только что вытащенных из тела — сначала это рёбра плаксы Миртл, затем тазобедренные седовласого тонкого мага из Албании. Ему нужно все больше и больше. Том глохнет к чужим мольбам. Теперь он не только не видит, но и не слышит мира вокруг.
Кровь льётся реками под ногами и омывает стопы, волосы выпадают, зубы крошатся, рассудок расшатывается, словно ребёнок на качелях — ещё немного и навернется с обрыва в пропасть.
Оглохший и ослепший Том летит в никуда. Голос требует смертей и мук, ему все мало и мало. Появляется юная девчонка Блэк, Беллатрикс — имя черта в обличье ангела. Том выворачивает ее наизнанку и корябает на ее коже формулы, оставляет каждым поцелуем метку Волдеморта и внемлет лишь ее телу — он не видит и не слышит слез, не замечает выросшей из страданий любви.
Смерть.
Голос в голове зацикливается на маленьком мальчике.
Гнёт.
Пепел на губах.
Горы вспоротых тел и выпотрошенных жизней.
Пустота.
Том Риддл давно умер — даже марионеточное тело теперь всецело принадлежит Волдеморту.
Мрак и всеобъемлющее подчинение ему одному.
Девчушка с волнистыми волосами и большими карими глазами. Прямо во вкусе голоса, только слаще, свежее и приятнее, чем Беллатрикс, превратившаяся за эти годы в смятый изорванный фантик. Конфету Том выжрал вместе с ее молодостью.
Гермиона тает в его руках и постоянно держит в тонусе — одно покушение за другим. Том вместе с голосом смеётся ей в лицо, вечно врет, ломает, вытягивает, выворачивает ее наизнанку.
Разрушить, слепить новую, измельчить, и так раз за разом, пока клыки не доберутся до стального стержня где-то за позвоночником и не проглотят его с потрохами.
Пока ее большие карие глаза не потускнеют. Пока волосы не превратятся в мочалку покойницы.
Голос в голове ведь слишком любит строптивых и кучерявых.
Голос в голове когда-то был им.
Голос в голове — это Том.
========== Чей-то день рождения. Вспомнить бы еще, чей. Том Риддл ==========
Снежинки оседали влажными каплями в волосах и леденили кожу головы. Далекое холодное Солнце безжизненно ласкало лицо, напоминая руки давно ушедшей матери — такие же недостижимые и каменные. Никаких чувств. Никаких эмоций. Только четко выверенные шаги и страсть к власти — страсть, что намного сильнее страсти к женщине, что сковывает внутренности, горячит кровь, заставляет идти на безумства.
Том не любил власть, не обожал ее, не поклонялся ей. Он был самой властью, был зависим от нее — шаг за шагом, раздирая нежную человеческую кожу в терньях заговоров, пробираясь сквозь потные тяжелые тела и мысли, проникая шепотом в глубины человеческих душ, истощая себя магическими тренировками, чтением и льстивыми улыбками, он полз по вымазанному в смоле пьедесталу власти. Чем старше становился, тем сильнее затягивала смола.
Друзья, рукопожатия, клуб по интересам. Путешествия, истоки колдовства, черная метка. Последователи. Подчиненные.
Низменное заменило высокое. Никакой любви. Никакой привязанности. Никаких воспоминаний.
Волдеморт стер Тома Риддла в порошок. Эмоции превратились в прах в пустом гробу на никому неизвестной могиле — тот юный пылкий мальчик умер, создав четвертый крестраж. Он принял решение и следовал ему, день за днем ломая правила и становясь первым. Первым во всем, кроме преданности прошлому и людям, что преклонили колени перед ним.
В кривом зеркале Волдеморт видит монстра. В ответ своему отражению он хохочет и слизывает чужую грязную кровь с пальцев. Давнишнее кануло в лету, осталось только будущее и его власть — его, самого могущественного, самого сильного. Его, создавшего столько крестражей, победившего смерть, подчинившего и разум, и чувства, выведшего формулу…
Декабрь. Снег. Кладбище.
Чей-то день рождения. Вспомнить бы еще, чей именно.
Снежинки хрустят под ногами. Каждый шаг отдает глухой забытой болью.
Болью к чему?
Непоседливый ветер разметает полы черной мантии. Ему все титулы и заслуги не сдались.
Плевать.
На все плевать.
В этом месте плевать на все.
Том Риддл опускается на колени, пачкая их в мокром снеге и земле, и преклоняет голову перед могилой. На ней не написано имени, нет дат, нет колдографий, фотографий, эпитафии. Пустой могильный камень в самом отдаленном углу кладбища.
Это его место. Место канувших в лету друзей. Место Вальпургиевых рыцарей.
Здесь он нарушил законы смерти и создал четвертый крестраж.
Здесь он отказался от всего, кроме магии и власти.
Здесь он похоронил Тома Риддла.
Глаза Волдеморта закрываются, и голова тяжело падает на землю. Он преклоняется перед пустым могильным камнем. Он такой же пустой внутри — горько, больно, плохо.
Цель оказалась обманкой. Весь его путь был фальшью.
Вся его жизнь — бессмысленная шелуха, цветной, ничего не стоящий, фантик. Лишь строчка в мировой летописи.
Волдеморт давит глухой крик в груди. По мертвенно-бледной щеке ползет хрустальная слеза.
Кажется, сегодня был день его рождения.
========== Трое. Том Риддл; Антонин Долохов; Фрэнк Лестрейндж ==========
Корка льда заливалась серебром на пруду в одном из парков Лондона. Тонкие ветви голых деревьев присыпаны белоснежным порошком снега. Лысый старик в твидовом пиджаке, давно вышедшем из моды, голой заледеневшей рукой очистил лавку и с тяжелым вздохом опустился на нее. Он был до ужаса худым и бледным, словно только что вылез из гроба и решил насладиться свежим воздухом последнего дня этого года.
Старик сидел с поджатыми тонкими губами и красными глазами. Носа у него не было. Когда-то он был великим волшебником, когда-то он ворочал сотнями жизней, он был всесилен, но потом… потом он пал. Было больно. Было плохо. Особенно с его наказанием: новоявленный министр Кингсли лишил магии с помощью одной из разработок отдела Тайн и запек в маггловский мир. Каждый день — лекарства, больные суставы и пустота внутри.
Чаще, чем в малюсенькой квартирке, когда-то великого Волдеморта можно было застать в библиотеке.
Медленно тянулись годы вечности в изгнании. Шумные машины, вечно куда-то бегущие люди и забвение. Его буквально похоронили заживо, но позволили со стороны наблюдать за тем, как его имя стирается из памяти, как власть, к которой он столько лет шел, пробирался сквозь тернии и пробивался через стены людских душ, оставляет его. Волдеморт, забытый всеми, рассыпался в прах. Из живых рядом остались только двое.
Скользнула по земле тень высокого мужчины в темном пальто и шляпе. С кряхтением он опустился рядом. Молчание.
Через несколько минут послышался хлопок и из-за деревьев вышел третий волшебник. Он сел с другой стороны от Волдеморта и сложил руки в черных кожаных перчатках на трости. Тишина. Звенящая тишина пустоты.