Комментарий к Убийство под номером. Том Риддл; Гермиона Грейнджер
Повествование от первого лица
Меня зовут Том Риддл. Вчера меня убили. Жестоко, со спины и, Мерлин возьми, совершенно по-маггловски. Это было ужасно, на самом деле. Нож воткнулся в кожу и коснулся ледяным лезвием позвоночника, острая боль пронзила тело и мириадами иголочек прошлась по организму, вводя его в агонию. Я читал о таком, смотрел на такое, заставлял людей упасть в похожее состояние, но ощущать на себе оказалось… премерзко.
Да, именно. Девчонка Долохова всегда казалась премерзкой. Прямо-таки с первого нашего знакомства, когда Гермиона позвала меня танцевать на важном приеме у Лестрейнджей и оттоптала все ноги. Туфли были новыми и безвозвратно утерянными в тот вечер, вихры ее волос неконтролируемо лезли в лицо, а взгляд не обещал ничего хорошего. Я всегда отлично понимал намеки, поэтому постарался оградиться от этого неуклюжего создания. Она ограждаться не желала.
Вцеплялась в руку Антонина, таскаясь за ним везде и ведя щекой по темному плащу, что-то щебеча о заклинаниях. Отворачиваясь и кладя белую полоску горькой сигареты в рот, в отражении я всегда видел ее глаза. Девятнадцатилетние так не смотрели. Никогда в шоколаде не мешалось столько боли и ненависти в коктейле с обреченностью. Настолько безысходно, что люди не выдерживали прямого контакта, отворачиваясь, прерывая его, любыми способами желая избежать всю ту боль, что мелькала в цветных радужках.
Никотин раздражал легкие, она морщилась и утыкалась носом в грудь Антонина, пока тот вел ладонью по ее спине и очерчивал большим пальцем ребра.
Я ненавидел Гермиону Грейнджер, а она ненавидела меня. Во время третьего убийства шептала на ухо, как же хочет, чтобы я поскорее сдох и перестал загрязнять атмосферу равномерными вздохами и выдохами, когда сам перестал являться человеком, оставаясь лишь изуродованным подобием. После четвертого издевательства над довольно-таки помятым к этому времени моим телом, она, как ни в чем не бывало, подавала отравленный чай, сидя в гостиной и нервно вытирая вспотевшие ладони о свадебное платье. Она выходила замуж, Антонин показно бурчал в другой комнате, говоря, что его охомутали и околдовали, пока Орион помогал расправить белоснежный воротник, а все мои планы шли коту под хвост и прямо в бездну.
Гермиона все портила. Наш бракованный дуэт двух закадычных друзей в противовес этому факту продолжал мирно сосуществовать с легкими перерывами на мою смерть и ее попытки избавиться от крестражей. Общее будущее было разрушено, хотя я понемногу и становился монстром, как она говорила. Верить не хотелось. Драгоценные кусочки души были перепрятаны после того, как Грейнджер Долохова запустила со спины Аваду. Зеленый луч пронзил насквозь, агония возвращения пробежалась по телу.
Надежно сохраненные крестражи держали на плаву. Только поднявшись, я разбил ей лицо одним четким ударом кулака, встряхивая рукой и зло глядя на согнувшуюся волшебницу. Неудачливая путешественница во времени, не сумевшая сдержать при себе запретные воспоминания и молившая о пощаде после третьего жестокого сеанса легилеменции, валяясь в моих ногах.
Было нечестно оставлять ее живой и почти невредимой после всего произошедшего, но премерзкое ощущение от ее местонахождения где-то неподалеку медленно становилось худшим из наркотиков.
Она желала выправить будущее, а я позволил это сделать. Ведь никто не узнает, насколько высокую цену пришлось заплатить грязнокровой магичке за сладкую в надежде неизвестность, что раз за разом ломалась лишь по моему желанию.
Новая смерть — не предел. Но когда-нибудь мне явно надоест.
========== Зомби. Том Риддл; Геллерт Гриндевальд ==========
Комментарий к Зомби. Том Риддл; Геллерт Гриндевальд
Работа написана по концепции для арта и по просьбе
Шел третий месяц лета. Или десятый год. Он не помнит. Дни стали серой скукой и неподъемной тяжестью для медленно сгорающего сознания; он умирает в агонии вечер за вечером, задыхается и запрокидывает голову к небу, не ощущая себя и не видя конца сжигающему изнутри пламени. Магия грязнокровки его уничтожила. Чертово древнее заклинание, забирающее за исполнение слишком много: он больше не тело, он не человек даже.
Кости собираются и обтягиваются тонкой плотью, в зеркало на себя смотреть невозможно. Но на самом деле, Тому больше не нужны зеркала. Он видит себя в крестражах, погружается в них и часами сидит с закрытыми глазами, болящими, гноящимися, постепенно теряющими остроту и фокус. Он даже не помнит, когда в последний раз мог нормально мыслить. Он больше не знает, каково это: не желать разодрать черепную коробку очередного никчемного слуги и попробовать его плоть на вкус. Господи, он зависимый. Господи, он проклят. Господи, из-за твоего молчания он молится дьяволу.
Приходит к нему за помощью, готовый чуть ли не на колени пасть. Том Риддл видит величие, растекающееся святостью по его светлым радужкам. Волдеморт изнывает, исцарапывает себе внутренности. Ему больно. Плохо. Не по-человечески. Люди не теряют возможность здраво мыслить, впадая в безумные припадки гнева. Люди не слепнут просто так. Живые не выглядят, как он.
Геллерт Гриндевальд сам давно не человек. Он пал, нацепил на голову светящийся нимб и спрятал тело черта под личиной людского.
Волдеморт — зверь, ублюдский мешок чужой крови и заимствованных органов, он шевелит паучьми пальцами и забывает заклинания. Они ему больше не нужны, лишь Авада, вычерченная под кожей вечной формулой, которая заедает расцарапанной пластинкой у него в голове, остается на языке и срывается с палочки. Все реже. Вместо мозга чужие ошметки. Вместо разума — животные инстинкты. Темный Лорд разлагается заживо, он прячет черные пятна струящимися тканями мантий, скрывает следы собственных зубов притаскиваемыми дрожащими домовиками мазями и не видит иного смысла в своем существовании кроме поиска пищи.
Он падает в пропасть безвольно из-за созданных крестражей. Зомби в нем поднимается и втягивает в себя воздух, ища приторный запах человека. Его ходячей еды. И лишь последний проблеск разума заставляет просить помощи. Раньше он бы никогда не опустился до такого, раньше он был сильнейшим, но время в очередной раз доказывает гениальность и превосходство другого. От обиды хочется вены вскрыть.
Наверное, они все же нашли друг друга.
— Ты пожертвуешь всем ради моей помощи, Том, — шепчет ему дьявол на ухо, ведя подушечками пальцев по вспотевшей коже. Тяжело дышать, во рту пересохло. — Я возьму это платой.
— Изучения моего случая тебе мало? — запрокидывая голову и усмехаясь, интересуется он. Оба уже знают, что Магическая Британия и армия послушных собак переходит в подчинение Гриндевальду. Тот вновь умело раскидывает свои сети.
Он всегда был величайшим колдуном. Умнейшим. Единственным, кто и правда мог использовать свою силу, кто мог помочь. Ни Дамблдор, ни другие маги не производили такого впечатления. Они не могли ничего. Ничтожные мошки под ногами с испуганно-выпученными глазами: бедро последней волшебницы Волдеморт приказал сварить в супе, пока сам жадно выцарапывал ногтями остатки из ее разодранного тела. Петтигрю блевал где-то на фоне, Долохов лишь морщился, но послушно раздавал приказы трясущимся домовикам и только пришедшим на службу щенкам с позеленевшими лицами. «Тебе стоит поговорить с ним».
Антонин ушел в тот же вечер, оставив за собой лишь способ связаться с дьяволом и непроглядную тьму. Последнее воспоминание о прошлом, удерживавшее остатки рассудка, решило бросить его, не воспринимая больше за человека. Том и сам осознавал, что он монстр. Самый жуткий из всех возможных, неподвластный контролю или пониманию.
Он был уверен, что неподвластный. Но Гриндевальд даже к самым жутким чудовищам находил свой подход. Он перемешивал сотни зелий и составлял тысячи комбинаций. В редкие моменты, не утерянные в пропадающей памяти, Волдеморт разглядывал собрания книг. Тех, за которыми охотился в молодости. Они пахли далекой свободой и сладким летом.
