Я моргнула.

— Я думала, она шпионила для вашего племени. Я думала…

— Ты поверила, что я позволил бы ей лечь с фейри?

— Ты именно так сказал.

— Потому что я был возмущён и потрясён. Моя аабити не только отказалась от нашего брачного ложа, но и оставила его, чтобы быть с одним из них.

— Так она действительно предала тебя?

Он уставился на свои пустые руки, сжал пальцы в кулаки.

— Это я заслужил твою жалость, — его голос звучал как гром. — Не Борго.

Я уставилась на него в болезненном молчании.

— Я страстно желал, чтобы ты отошла от него и пришла ко мне… пошла со мной. Но ты выбрала его. Ты выбрала их.

Я всё ещё не находила слов.

— Я думал, что то, что я чувствовал к тебе, ты чувствовала ко мне. Я думал, — его голос дрогнул, — что ты заботишься обо мне.

— Я действительно забочусь о тебе, — сказала я.

Каджика пристально посмотрел на меня, в меня. Он склонил голову набок.

— Тогда почему ты ждала несколько дней, чтобы прийти и увидеть меня?

Я уставилась на точеное лицо охотника, на его широко раскрытые глаза, прикрытые веками, на завитки чернил на его обнажённой груди. Участок кожи, который раньше был покрыт чернилами, был обнажён. Он конфисковал пыль Борго в день смерти Ишту. Фейри наконец-то вернул её, но он больше не мог ей пользоваться.

— Почему ты должна заботиться обо всех, Катори?

— Меня не волнуют все.

Он одарил меня мягкой улыбкой.

— Ты знаешь, — он поднял руку к моему лицу, обхватил мою щеку. Когда я вспомнила, что всего несколько мгновений назад он трогал другие выпуклости, я отступила назад и вздрогнула.

— Не прикасайся ко мне. Ты даже не вымыл руки, — я вытерла лицо рукавом. Мне нужно было бы протереть щеку лизолом.

Его рука, повисшая в воздухе, безвольно опустилась на бок.

— Мне жаль.

Я задавалась вопросом, имел ли он в виду прикосновение ко мне или секс с новой охотницей.

— Тебе позволено выпускать пар, как хочешь… с кем хочешь.

Он опустил глаза в землю, провёл рукой по своим шелковистым чёрным волосам.

Я изогнула шею в сторону и попыталась поймать его взгляд своим собственным.

— Каджика, я серьёзно. Всё в порядке.

Его глаза впились в мои.

— Я не хочу, чтобы всё было в порядке, — прорычал он, а затем развернулся и рванул вверх по склону так быстро, что его фигура расплылась.

Прощение и безразличие были не тем, чего он добивался. Он хотел ярости и ревности, но я ничего не почувствовала. По правде говоря, я была благодарна пышной блондинке, которая принесла ему утешение, и надеялась, что она сможет развеять его нездоровую привязанность ко мне, девушке, которая напоминала его давно потерянную пару.

Вернувшись домой, я вышла вместе с Лили на улицу, чтобы рассказать ей о том, что я видела и слышала. Она выслушала, а потом вздохнула.

— Я постараюсь контролировать их, — пообещала я.

Лили напечатала на своём телефоне:

"Не волнуйся. Они больше не смогут никого из нас убить".

От её слов мне стало одновременно и жарко, и холодно.

— Что ты имеешь в виду?

Она ответила мне улыбкой, которая не коснулась её глаз.

"Прощай, Катори." Она поднялась в воздух.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, мой голос сорвался с губ.

Она просто продолжала улыбаться той же самой маленькой грустной улыбкой. Когда она взлетела вверх, я так громко выкрикнула её имя, что папа выбежал из дома.

— Что случилось? — спросил он, обводя взглядом кладбище.

— Лили к-кое-что забыла. Я просто пыталась п-перезвонить ей.

Я не знала, было ли это из-за моего заикания или из-за моих сутулых плеч, но папа притянул меня к себе и крепко обнял. Он положил подбородок мне на макушку.

— Что происходит, Кэт? Я знаю, что что-то не так. В чём дело?

Мои веки были горячими и липкими. Я крепко сжала их, чтобы сдержать слёзы.

— Не волнуйся, папа. Это просто девчачьи штучки.

— Это касается парня?

— Да.

Папа оттолкнул меня, держа на расстоянии вытянутой руки.

— Он причинил тебе боль?

Я широко открыла глаза, молясь, чтобы они не выглядели слишком влажными.

— Я причинила ему боль.

"Он" был одновременно и Каджикой, и Эйсом. В конце концов, по-разному я причинила бы боль обоим.

Вместо того чтобы отпустить меня, папа притянул меня к себе и погладил по спине. Я улыбнулась ему в грудь, наполняясь его сладким теплом и ровным сердцебиением. Я только что призналась, что причинила кому-то боль, и всё же он продолжал любить меня.

Может быть, то, чего я боялась, что Лили имела в виду, было скрытым благословением. Я не хотела, чтобы фейри закрывали порталы и держались подальше, но если это сохраняло безопасность людей, сохраняло безопасность моего отца, тогда, возможно…

Я вздрогнула.

Я не смогла закончить свою мысль.

Мне следовало получше спрятать книгу. Сжечь её. Похоронить её.

Может быть, это были просто схемы захоронения, попыталась я успокоить себя. Узнаю ли я когда-нибудь об этом? Или этот секрет останется запертым в Неверре вместе с людьми, о которых я начала заботиться… с человеком, о котором я начала заботиться.

Я пыталась дозвониться Эйсу после того, как рассталась с папой на ночь.

Он не ответил. Я прижалась лицом к подушке. Он держал её так недолго, но она пахла им, и его запах успокоил мои взвинченные нервы. Успокоил их так сильно, что я погрузилась в глубокий сон без сновидений. Когда я проснулась, розовый утренний свет просачивался сквозь занавески, падал на мои смятые простыни, на мои голые ноги и мятую футболку. Я стянула её вниз, перевернулась на живот и попыталась снова заснуть, но я совершенно проснулась.

Я встала с кровати и отправилась под горячий душ, затем натянула свободную серую футболку с черепом и костями и пару узких чёрных джинсов. Я расчесала все узлы в волосах и заплела их, но коса навела меня на мысль о Гвенельде, поэтому я позволила своим волосам расплестись. Я нанесла консилер на круги под глазами, прежде чем спуститься вниз.

Я совсем забыла об ужине прошлой ночью. Мой желудок ни за что не забыл бы о завтраке.

Я порылась в холодильнике в поисках чего-нибудь съестного и достала буханку деревенского хлеба, холодное масло и джем. Я поджарила хлеб, затем намазала его маслом и намазала сверху джемом. Я ела стоя, скользя взглядом по столешнице. Когда я увидела бутылку уксуса, я подумала о том, что сказала мне Лили. Я сделала ещё два тоста с маслом и джемом, выжала лимон в тёплую воду и положила всё на блюдо, которое принесла наверх.

— Доброе утро, — тихо сказала я, открывая дверь папиной спальни плечом.

Он зевнул и потянулся.

— Мне приснился очень странный сон.

В последнем странном сне, который ему приснился, была женщина, похожая и на маму, и на Гвенельду, которая подталкивала меня на качелях к парню, похожему и на Блейка, и на Каджику. Это было жутко тревожно.

— Не уверена, что хочу это слышать, — сказала я.

После того, как папа сел, я поставила блюдо ему на колени и пошла открывать шторы.

— Что за способ проснуться. Я не завтракал в постели с тех пор… с тех пор, как умерла твоя мама, — он задумчиво улыбнулся. — Мне начинает казаться, что это было очень давно.

Он уставился на тост, который я разрезала на аккуратные треугольники.

— Кстати, о твоей маме, я хотел тебе кое-что подарить, — он полез в тумбочку и вытащил маленькую бархатную коробочку. — Её обручальное кольцо.

Он протянул его мне.

Я взяла у него коробочку и открыла её. В тишине я уставилась на плетёное кольцо из жёлтого золота, украшенное крошечными мерцающими рубинами.

— Я думала, ты похоронил её вместе с ним.

— Нет, — он улыбнулся. — Она бы никогда не простила меня, если бы я не сохранил это для тебя.

Я примерила его. Оно подходило на средний палец моей правой руки, так что я оставила его там. Я поднесла его к свету, льющемуся из окна. Рубины мерцали, как капли крови.