— Они действительно красивые, Эйс. Спасибо тебе.

— Я думаю, что последним охотником, который так сильно благодарил фейри, был Тэева, когда Джекоби спас ему жизнь.

— Он не совсем спас его.

— Он вернул его из мёртвых.

— Но он убил его вначале.

— И привёл его потом обратно, — настаивал Эйс. — А потом он прятал его от фейри. В моей книге защита — это форма спасения.

— Значит, солгав Грегору, ты пытался спасти меня? — я прижалась спиной к одной из зеркальных панелей лифта.

Его губы сжались в жёсткую линию.

— Солгав Грегору, я извинился за то, что обманул тебя.

Воздух в закрытой металлической коробке был таким густым и горячим, что мои ладони покрылись потом, и усилили пряный аромат одеколона Эйса. Это было повсюду, кожа и имбирь, смешанные с гвоздикой. Я была почти уверена, что теперь буду пахнуть им на протяжении всего ужина. Лифт зазвенел, и мне показалось, что меня выпускают из тюрьмы строгого режима. Я шла впереди Эйса в ресторан с кондиционером. Стены — сплошь книжные шкафы с терракотовыми статуями и разноцветной фаянсовой посудой — были покрыты чёрным лаком, как и столы. Вокруг круглых обеденных столов были расставлены стулья с высокими спинками, обитые тёмно-синим бархатом.

Хостес, одетая в чёрное платье с воротником-стойкой, усадила нас. Она была так загипнотизирована Эйсом, что не отодвинула мой стул. Она даже не посмотрела на меня.

— Демонстрируешь, как это работает? — спросила я, как только она ушла.

— Как что работает?

— Каптис.

Он издал низкий звук в глубине своего горла.

— Китти-Кэт, если бы я использовал каптис на ком-нибудь в этой комнате, они бы прямо сейчас оседлали меня. Это действительно то, что ты хочешь увидеть перед едой?

Я даже не хотела видеть это после того, как поем…

Официант, одетый в чёрное, появился рядом с нашим столиком и налил газированную воду в наши стаканы. Он спросил, что мы хотим выпить. Я попросила шампанского. Эйс заказал японского виски без льда. Официант попятился, растворившись в тёмной, приглушённой комнате.

— Разве нет миллиона людей получше, с которыми можно поужинать? — спросила я его.

Его тёмные брови сдвинулись.

— Получше?

— Я не знаю… друзей?

— Хочешь верь, хочешь нет, но когда ты не применяешь грубую силу, мне действительно нравится твоё общество.

Я теребила салфетку у себя на коленях.

— Скажи мне, что заставило тебя захотеть стать врачом? — спросил он.

Ошеломлённая тем, что он задал мне личный вопрос, который не касался моего наследия, я ответила не сразу. Наконец я сказала:

— Когда мне было семь лет, у моего дедушки начались хронические боли в позвоночнике. У него возникало это покалывание, которое переходило в онемение. Его мышцы скручивало. В течение нескольких месяцев он едва мог ходить или поднимать чайник без посторонней помощи.

— Бабушка Вони и мама пытались лечить его отварами Готтва, которые пахли старыми носками. На вкус они были такими же, — я сморщила нос, вспомнив, как обмакнула губы в дедушкину чашку. — В некоторые дни он казался лучше, был более подвижен — и все были убеждены, что приготовленное лекарство помогает — в некоторые дни ему было так плохо, что он спал в кресле в гостиной, чтобы его не двигали. В те дни я сидела у него на коленях и протягивала ему книги, чтобы он мог почитать мне. Не то чтобы он действительно нуждался в книгах. У него всегда была своя история.

Я улыбнулась, вспомнив доброе морщинистое лицо моего дедушки, запах ветивера и трубки на его коже, мозоли на его больших руках.

— А потом в один прекрасный день у него сломалась лодыжка. Тогда мы отвезли его в больницу. У него был диагностирован рак костей 3-й стадии. Я действительно не знала, что это значит. Я имею в виду, я знала, что рак — это не то, чем ты хотел бы болеть, но мои родители пытались защитить меня, говоря, что с ним всё будет в порядке. Что он скоро вернётся домой.

Официант поставил перед нами наши напитки. Он спросил, готовы ли мы сделать заказ, но Эйс отмахнулся от него.

Я наблюдала, как пузырьки поднимаются по стенкам моего стакана и всплывают на поверхность, слушала, как они шипят.

— Он так и не вернулся домой, — продолжила я. — В тот день я была зла на родителей. Потому что они солгали. Потому что они поили его чаем вместо того, чтобы начать химиотерапию, — я повертела стакан в пальцах. — Я не знаю, спасла ли бы его химиотерапия, но она могла бы продлить его жизнь. В любом случае, с того дня я решила, что хочу научиться спасать людей.

Я посмотрела на Эйса.

— Перед смертью Холли сказала мне, что фейри обладают целебной силой, что у лучших врачей есть кровь фейри. Ещё одна причина, по которой я бы никогда не выбрала охотника, Эйс. Я не говорю, что магия лечит лучше, чем реальные знания, но я воспользуюсь любым преимуществом, которое смогу получить.

— К сожалению, наша магия не может исцелить всё, — его взгляд прошёлся по моему обнажённому плечу, опустился вниз по руке к пластырю телесного цвета, который я обменяла на белую марлю и стерильный компресс. — Как твоя рука?

— Лучше.

Он поднял свой стакан и задержал его передо мной.

— За то, чтобы твои мечты сбылись.

Я чокнулась своим бокалом с его. Сделав глоток, я спросила:

— Так о чём же ты мечтаешь, Эйс Вуд?

Он откинулся на спинку стула с высокой спинкой и потягивал виски.

— Я мечтаю, чтобы мы могли научиться жить в мире в Неверре. Что Благие, Неблагие и калидум работают вместе, а не друг против друга. Что моя младшая сестра обретает свой голос. Что мой отец слушает меня, а не Грегора и Лио. Чтобы охотники никогда не убивали других фейри. Что однажды я буду свободен и навсегда покину Неверру.

— Неужели это действительно такое плохое место для жизни?

— Оно неплохое, но всё идёт не так, как должно быть. Мы живём в архаичные времена, когда всё, все отношения просчитаны. Где подавляется свобода слова. Тебе нужно завести правильных друзей. Если ты сделаешь неправильные выводы, тебе будет объявлен выговор. И наказание.

— У тебя много друзей? Кроме Круза?

— У меня есть двое, но мне сказали, что они не те друзья.

— Кто тебе это сказал?

— Отец, мать, Грегор, мои верные друзья…

— Ты всё ещё видишь своих неправильных друзей?

Он поставил свой пустой стакан и опёрся локтями о стол.

— Я сейчас сижу напротив тебя?

— Да.

— Ты думаешь, я позволяю людям диктовать, что мне делать?

— Разве они тебя не наказывают?

— О да.

— Как?

— Я не буду перечислять тебе все мои наказания, но моё последнее — жениться на наложнице моего отца и признать отцовство их ребёнка.

Я опрокинула свой бокал шампанского. Он не разбился, но содержимое вылилось и потекло на колени Эйса.

— Мне жаль.

— Мне тоже очень жаль себя.

Я не думала, что он имел в виду его промокшие серые джинсы.

Официант снова вышел из темноты с салфеткой в руке. Он начисто вытер стол, затем протянул Эйсу свежую салфетку.

— Мы возьмём два дегустационных меню и ещё два таких же, — Эйс указал на наши пустые бокалы. — Ты ешь всё, верно?

Я кивнула. Официант снова отступил в темноту.

— Почему у стольких человеческих девушек аллергия на всё подряд? — спросил он.

— Они следят за своим весом.

— Ты следишь за своим весом?

— Нет. Хотя я должна была бы. Я слишком часто забываю поесть.

— Как можно забыть поесть?

— Живёшь над оживлённым кладбищем в оживлённом городе. У человека есть много забот, например, пережить всех её посетителей.

Эйс усмехнулся.

— Мне было интересно кое-что, что я узнала из книги Холли — я должна сказать, Лея. Очевидно, её написала мать Холли… Почему ты хмуришься? — спросила я.

— Эм, Холли — это Лея. Она просто сменила имя, когда вернулась в Роуэн. Было бы подозрительно, если бы она этого не сделала.

— Что? — я взвизгнула.

— Тебе не показалось странным их сходство?

Единственная фотография Леи, которую я когда-либо видела, была на моей тумбочке. Она была молода на ней. Я знала Холли только как старую женщину.