– Олег, ты слышал? Как тебе такая невестка? – спросила Зоя, у Мишиного отца, выглядывающего в щёль, и кивающего. – Я бы никому и никогда, кроме твоего сына не доверила бы свою Софи. Только ему.
– Так вы согласны?
– Я согаласна, на всё, что делает моя внучка. К добру или к худу, но если когото из вас не станет, то и для неё жизнь не будет иметь смысла. Каждый из вас нужен ей, и важен. С одним можно дни и ночи куролесить; со вторым можно просто молчать; третий, и плавать научит, и на велосипеде кататься; четвёрты, любимы. Так вот и думайте мальчики. Миша, Рома, Антон и Костя, вы составляете единую картину мира, для мой Софи. Если хоть кто то из вас исчезнет или умрёт, она же себе всю плешь проест, умом тронеться, не сумев пережить утрату. – закончила Зоя. Ребята сидели молча, опустив глаза, и каждый думал о своём.
– Миш, идеи хоть есть? – спросил Костя, молчавший всё это время. – Ну хоть одна?! Сойдёт даже самая дурная, дурная или нелепая. Ну хоть что – то?
– Нет, ни одной. – проскулил Миша, прижимая к себе гитару. – Да твою ж..... Чувствую себя ущербным.
– Миша, ты не виноват. А если и виноват, то не меньше нашего. Да и что бы ты смог сделать, находясь в армии. – тихо сказал Костя. – Так когда там день Ивана Купалы будет?
–Двадцать седьмого июня.
– Ладно. Что нибудь придумаем. Не дрейфь братишка. – выдал Костя, поднимаясь со своего места. – Лично я домой. Может до чего нибудь додумаюсь.
– Ладно мальчики, попробую и я вам чем нибудь помочь. Сил у меня конечно нет. Всё Софии отдола, когда время пришло. Но и с тем что имееться, как нибудь да помогу. – выдохнула Зоя.
– И как же? Мы даже не знаем что примерно делать.
– Вы обязательно что нибудь придумаете. Я в этом уверена. – Зоя любя потрепала Мишу по голове. – А ты бы привёл себя в порядок. Ну или попытался бы, а то на нелюдя похож. Хотя Софи понравиться твоя такая причёска. Что что, а вкусы у нас почти одинаковые.
– Мне в парикмахерскую надо, а то вон весь уже обрастаю. А денег нет. Затылок, да вески выбрить бы на лысо.
– Миша, малыш, ты по ходу забыл что я всю сознательную жизны проработала в парикмахерской. Брила мужчин опасной бритвой, да стригла. Такой навок не пропьешь, даже если я захочу, не смогу забыть. Я ведь с шестнадцати лет этим занимаюсь. Вон, даже твой отец ко мне ходит иногда. Да ещё пара тройка особа старых пней, по старой памяти. – Зоя просияла. – Приходи хоть завтра, побрею где хочешь, и как хочешь. Можешь прям с утра. Я тебя и накормлю по человечески. А то знаю я, как в армии кормят. Так ещё и не докладываю небось.
– Не без этого, уж точно. – слабо улыбнулся Миша. И как же тепло и хорошо стало на душе от этих слов. Как раньше, как в детстве.
В итоге, ребята разбрелись по домам, а Миша до вечера настраивал гитару, усевшись на пороге. Он сидел и не мог понять, как так получилось. За что боги его наказывают. Где он провинился, перед кем виноват. Или это испытание?
И как же сейчас нехватало этого маленького счастья. Сидишь себе, никого не трогаешь, мирно играя на гитаре. А там, в соседнем доме, в дальнем окне, на широком подоконнике, сидит маленькая тень, сидит и слушает, как он играет. В ту ночь Мишкина гитара пела до рассвета, а потом он просто уснул с ней в обнимку.
Уснул, не зная, что его Софи уже услышала его. Сидя в корнях плакучей ивы, прижимая к груди кулон в виде ивового листа, плакала и улыбалась. Потому что, слышала знакомую гитару, знала кто играет, знала кто зовёт. Туда, домой. И как же хотелось вернуться. От этого щемило в груди, а сердце рвалось на ружу.
Не знал Миша и того, что в эту ночь был у него гость. Бесшумно ступая, человек пересёк двор, и присев возле парня на корточки, приложил руку к его груди, и долго всматривался в его спящее лицо. А потом, улыбнувшись, убрал непослушные волосы с его глаз.
– Скажи мне, о Велес, достоин ли этот мальчик, стать твоим зятем и новым воплощением бога? – спросила Зоя, когда Велес тихо прикрывал за собой колитку.
– Достоин мама. Он всего достоин!
– Какой позор. К родному сыну, на "Вы" обращаюсь. – процедила Зоя, не своим голосом.
– Ты ведь знаешь мама. У меня было лишь два пути, либо умереть от туберкулёза, и не видеть как моя дочь растёт; или пойти в услужение к самому Велесу, и хоть издали наблюдать за Софи. Ты сама понимаешь, почему я сделал этот выбор. Да и ты, когда то сделала подобный выбор ради меня. Не так ли. Ведь не зря у тебя прозище Зоя Синица. – сидя на лавочке, и гляда на верхушки деревьев, выдал Велес.
–Ты хоть ей сказал?
– Да. Почти сразу. – Велес смотрел, как солнце пробиваеться сквозь кроны деревьев. – А ведь этим двоим суждено изменить мир людей, богов и духов.
– Ты о том пророчестве?
– Конечно о нём. Хотя этим двоим, и дела то нет до той силы, которой им суждено владеть. Она им и не нужна друг без друга. – Велес не стал ничего больше говорить, лишь встал с лавочки, и сделал несколько шагов.
– Всё должно идти своим чередом. Чему быть, того не миновать. Ладно уж иди к ней, обрадуй. Пусть знает, что всё что она сделала, было не напрасно.
– Она уже достигла предела своей силы на данный момент. – как то равнодушно выдал Велес.
– А чего ты хотел? Она же девственница. Мишка же её и пальцем не тронул. Просто не посмел. – вздохнула Зоя. – А почему, я уж этого не знаю. Хотя сколько раз у него был на это шанс.
– Странный этот парень. С детсва был странным. И что он в моей Софии нашёл?! Ладно разберёмся. – выдал Велес, один шаг, и его нет.
– Ну да, конечно, не здрасте, ни досвиданья. – и Зоя сплюнув, добавила. – Тебе ж закон не писан. Падлюка. Знала же с кем связываюсь.
А там, на той стороне, в корне плакучей ивы сидела счастливая София. Сидела, прижимая к груди кулон, смотря на рассвет. Первые солнечные лучи, играли в чихорду на водной глади, пробиваясь сквозь листву. И как же здесь, в Прави рассвет был похож на тот что в Яви. Но здесь он был другим. Здесь вообще всё было другим. Хоть и очень похожим.
Правь, Явь и Навь. Три мира, три Москвы. Так похожи, но все разные, отличаються друг от друга деталями. И в каждой свои правила поведения, свои порядки и обычаи, свои жители.
Правь, это Москва где живут боги со своими служанками и семьями, герои и просто достойные души умерших. Если выражатьс простым языком, то это рай. Рай, где вечное лето. Где нет воин, болезней и смерти.
Навь, мир подземный, или по другому ад. В прямом смысле этого слова. Софи никогда не любила этот мир. Вечный дождь, который моросит, кажеться постоянно, низкие свинцовые тучи, давящие на тебя. Так хочеться сбежать из этого проклятого места. Но у Софии просто не было выбора, особенно это касалось поручений Велеса. Хочешь не хочешь, будь любезна выполнять. Какую бы хрень он ей не поручил. И если у Софии был шанс всегда уйти от сюда, то у душ, которые здесь застряли, выбора то и не было, хочешь или нет, очищаться придёться, а дальше на перерождение. Но хуже всего, те души которые были особо чёрными. Они не были способны здесь очиститься и переродиться, и тогда они становились так называемыми младшими богами, ну или демонами. И начинади дуреть от этой силы, которй был с гулькин нос. Однажды Софии пришлось замарать руки об парочку таких особо зарвавшихся. Но это пошло ей даже на пользу. Тогда Чернобог был ососбо разговорчив. Как позже выяснилось, они и ему мешать начали.
Но, больше всего Софии хотелось вернуться в Явь. В мир людей. В тот понятный для неё мир, где она родилась, и выросла. На родную землю, под родное небо. Туда, где бабушка Зоя, где её стая, где Миша. Но сегодня она слышала Мишкину гитару, а это значит, что всё хорошо. Рано или поздно, так или иначе, но она вернёться, к своей стае, к Мише. Туда, где её всегда ждут, любят и защищают. К этим бесконечным летним дням, и коротким летним ночам. Где у излучины, на тайной поляне, скрытой зараслями дикой малины, ежевики и черноплодной рябины, до утра горит костёр, но Софи было тепло не от костра. Она всегда грелась об Лютого. И как же хотелось снова согреться, обжечься его прикосновениями, захлебнувшись ветром и радостью. Почувствовать силу его рук и знать, что они всегда будут держать её, и только её. А глаза, знать что его глаза, всегда будут смотреть на неё, и только на неё. И никогда не будут видеть других. София всегда ждала лета, и ненавидела зиму. Зимой всегда мало времени было. Особенно для неё. Всё остальное не имело значения. Весь мир ей был безразличен, как тогда, так и сейчас. Хотелось туда, в мир людей, к Мишке Лютому. Хотелось согреться об него, не только душой, но и телом.
