– Буду помогать тебе, ба.

– А что же мне помогать?

– Ну не знаю, по хозяйству там. Ворота бы заменить.

– Да где ж я денег таких возьму? Можно просто поправить да покрасить, они век еще простоят.

– Поменяем, ба.

– Как твоя учеба?

– Год закончил на отлично, другого бы мне не позволили, – невесело усмехаюсь я. – Гонками занимаюсь.

– Какими такими гонками? – глаза бабушки становятся больше. Она так забавно удивляется, что я не могу сдержать смех.

– Уличными, ба. Это когда парни собираются на своих машинах ночью в старом аэропорту и гоняют, кто быстрее.

– Так же и разбиться можно, Кирюш! – всплескивает руками.

– Можно, – подтверждаю я. – Но это если ты неосторожно ездишь.

– А ты осторожен?

– Еще как.

– Родители знают?

– Наверное, – коротко пожимаю плечом. – Не волнуйся. Они не переживают, у них замена растет. Достойная, – цежу сквозь зубы, вспоминая своего брата Назара. Он младше меня на два года, такой же заносчивый и раздражающий тип, как и наши родители.

– Не говори так. Невозможно заменить ни одного ребенка.

– Святая простота, – хмыкнув, отвечаю я, вгрызаясь в невероятно вкусную булочку с повидлом.

Доев ужин, помогаю бабушке убрать посуду, но она отгоняет меня от тазика, в котором моет ее.

– А что, посудомойки у тебя нет?

– Какой посудомойки? – удивляется она.

– Ну, такая машинка для мытья посуды.

– Какая машинка, внучек? В селе, – качает бабушка головой, полоща тарелку из железной кружки.

– А… раковина? – офигеваю я.

– Нет. Да и зачем она мне? Мне и с ведром нормально.

– А кто тебе воду в ведре носит?

– Так сама и ношу.

– Откуда?

– Во дворе колонка есть, – кивает бабушка на выход из дома.

Я присвистываю, пытаясь сложить в голове условия бабушкиной жизни. Мама говняная дочь, если не смогла бабушке даже воду в дом провести. Я не знал, на что потратить свои выигрыши от гонок? Собирался спустить их на Ибице, но в последний момент передумал туда лететь. Так вот теперь у меня появилась такая статья расходов, что хоть бы хватило денег. А главное, тяги. Потому что я вообще ни фига не шарю ни в воротах, ни в водопроводе.

– Ну а туалет?

– Так на улице.

– В смысле – на улице? – таращусь на бабулю как на пришельца, а она смеется.

– Пойдем, покажу.

Мы выходим из дома, бабушка включает свет, тускло освещающий дорожку, в конце которой стоит некая конструкция, напоминающая телефонную будку. Ладно, я ж не в лаборатории вырос, и понимаю, что деревянная покосившаяся хибарка – это туалет. Но блядь, в двадцать первом веке! Я думал, это пережитки прошлого! Но нет.

– Слушай, и это у всех тут так?

– Нет, – отвечает бабушка, словно забавляясь моей реакцией. – Молодежь, конечно, себе и водопровод в дом проводит, и туалет, и машинку стиральную ставит. Автомат, – важно добавляет она. – А мне уже это зачем?

– И как ты стираешь?

– А у меня малютка есть.

– Кто?

– Что, – поправляет бабушка со смехом. – Машинка такая маленькая. Она у меня в сарае стоит. Я ее вытаскиваю, из колонки воду набираю и стираю. Потом полощу руками и развешиваю на веревки, – она указывает рукой в сторону, но в темноте я не совсем понимаю, куда.

– Ого, – только и могу выдать я.

– Да ты не переживай, внучек, я привыкла за столько лет. Я и малютке рада, все ж легче, чем руками. А то раньше настираешься, а потом пальцы крутит от боли. Сейчас всяко легче. Ну давай, идем, будем укладываться.

– Я покурю еще, – достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку.

– Гадость это, – качая головой, отзывается бабушка, а потом идет в дом. – Постелю пока.

Как только кружевная шторка на входе в дом закрывается за бабушкой, я подхожу к двери и выключаю свет во дворе. Закуриваю и, задрав голову, выпускаю дым в небо. Звезды здесь словно волшебные, в городе такие не увидеть. И так их много, словно кто-то рассыпал их по небосводу. Я думал, что мне хреново живется. А моя бабушка, оказывается, застряла в каменном веке и даже не жалуется.

– Мяу, – раздается слева, а потом жирный кот начинает тереться о мою ногу.

Присаживаюсь на выступ дома и глажу наглую морду, в очередной раз затягиваясь.

– Вот кому здесь живется хорошо, да, котяра?

– Мяу, – отвечает он.

– Так я и знал, – усмехаюсь, трепля его живот.

Докурив, возвращаюсь в дом, заперев дверь на большой скрипучий засов.

– Кирюш, я тебе постелила в дальней комнате, – говорит бабушка, когда я вхожу в «гостиную».

Телевизор уже выключен, экран накрыт салфеткой.

– А это зачем? – киваю на кружевную ткань, покрывшую кинескоп.

– Так чтоб пыль не садилась. И красивее так, – умиляется бабушка.

– Это ты сплела?

– Связала. Да, я. Еще и носочков тебе, кстати, навязала, только посылка почему-то возвращалась три раза, – грустно заканчивает она. – Завтра тебе их отдам.

– Спасибо, ба, – на меня накатывает такая бесконечная нежность к ней. Подхожу и обнимаю свою коротышку, а она обвивает мою талию морщинистыми руками и всхлипывает. – Ба, ты чего?

– Ой, да не обращай внимания, – говорит она, отстраняясь и утирая слезы воротником халата. – Я ж старая уже, тонкослезая стала. Ну все, топай спать.

– Я рад, что приехал, ба, – произношу негромко.

– И я, внучек, рада, – с ласковой улыбкой отвечает она.

Мы расходимся по комнатам и укладываемся спать. Это так странно: вокруг столько звуков, и ни одного громкого. Ни воя сирен, ни шума машин, ни ругани за стеной. Только сверчки, тиканье часов, шуршание листьев за открытым окном. А потом еще и урчание кота, который, запрыгнув на мою кровать, укладывается мне прямо на грудь. Как будто знает, где болит сильнее всего. Только там и болит. Прижимая к себе наглую толстую морду, я уплываю в безмятежный сон.

– Лидия Порфирьевна, хлеба не было. Привезли совсем мало, разобрали еще до моего прихода. Простите, поздно сегодня пошла.

Меня будит голос, похожий на перезвон колокольчиков. По телу мгновенно разбегаются мурашки, а член встает, как по команде. Я улыбаюсь с закрытыми глазами. Мне все еще кажется, что я сплю, но потом слышу голос бабушки:

– Ой, ну что ты, Машенька. Разве это беда? Возьми денежку.

– Да за что? Я только конфеты смогла купить. Там всего-то двести грамм.

– Бери-бери, не выдумывай. Тебе деньги нужнее.

– Я позже испеку хлеб и принесу. Заберите деньги, Лидия Порфирьевна, вы что? Вы и так мне молоко даете бесплатно.

– Так это я так маму твою благодарю за всю ее доброту.

– Я не возьму, – безапелляционно. Упертая какая – отмечаю с улыбкой.

– Ох, девочка, – вздыхает бабушка.

– Все, я убежала. Спасибо большое за молоко.

– Зайдешь еще за сметанкой позже.

– Вот хлеб испеку – и зайду.

– Да не бегай с банкой! – выкрикивает бабушка и добавляет тихо: – Разбить ведь можно.

Я сажусь на кровати и тру лицо. Даже не глядя на часы, понимаю, что еще слишком рано для пробуждения. Даже на пары я не встаю так рано. Отодвигаю в сторону штору, глядя сквозь стекло окна на кристально чистый воздух. Такой может быть только в деревне, где выхлопные газы портят воздух, судя по всему, всего пару раз в день: когда проезжает машина с продуктами, а еще когда мелькают такие, как я, залетные.

Мой взгляд цепляется за фигурку, выскакивающую через калитку. Толстая светлая коса, словно хлыстом, проходится по спине, когда девушка резко разворачивается, чтобы закрыть засов на калитке. Я почему-то не могу оторвать от нее взгляд, хоть девушка совершенно не в моем вкусе. Слишком низкая, грудь маленькая, курносый нос. Вот что точно привлекает мое внимание – это приятные окружности попки, которые просматриваются под тонкой тканью платья. Она встала так, что как раз на это место попадают солнечные лучи, и ткань становится практически прозрачной.

Что ж ты, девочка, так опрометчиво светишь прелестями перед голодным волком?