Охранник прыгнул на него со спины и повалил, ударив лицом о пол, вызвав сильную боль. Другой пнул в висок, вдавив колено в поясницу. Когда его подняли, от внезапного удара кулаком треснула челюсть, как будто сломавшись пополам.

Он все еще помнил вспышку боли, которая пронеслась от челюсти к мозгу, и горячий красный свет, вспыхнувший перед глазами. Когда он моргнул несколько раз и понял, что не может закрыть рот, то увидел Уизли, потрясающего кулаком.

Все прошло не так гладко, как он рассчитывал. Черный Человек так ему и говорил. Но в произошедшем Драко нашел для себя нечто бестолковое, глупое, дурацкое. Нечто, чего давно не чувствовал. Надежду. Он не хотел ничего, кроме мести за убийство родителей. Не помогало и то, что он был пьян во время процесса обдумывания и осуществления плана. Он считал, что станет отличным дополнением к их команде. В конце концов, он знал, как действует Волдеморт. Прошел год после того, что Драко назвал «Эксцессом», и он решил, что теперь самое время вернуться.

Он желал предложить помощь. Вместо этого получил три года в Азкабане за соучастие в убийстве и содействие проникновению в чужие владения. Говорят, он легко отделался.

Он посчитал приговор расплатой. Думал — это конец пути, потому что Азкабан был полон Пожирателей смерти и он подвел их всех.

Но они убили его родителей, и за три года в заключении он узнал, во что гнев может превратить человека и насколько сильным его сделать.

Амбиции — это последнее прибежище неудачников. [5]

Перед камерой показалась тень — когда он думал об этом, то не имел в виду настоящую тень. Это была невысокая девушка худощавого телосложения. Одежда выглядела мешковатой и доказывала, что Грейнджер либо знала о своей чрезмерной худобе, либо за последнее время резко потеряла в весе. Под ее глазами виднелись темные круги, дополняя усталый карий взгляд. Щеки казались впалыми, кожа чрезмерно туго обтягивала кости. Драко подумал, что она слишком бледна и болезненна на вид. Даже ее растрепанные волосы казались тусклыми.

Тень. Тень девушки, которую он когда-то знал. «Пиздец, — подумал он. — Насколько там все плохо? Сколько времени прошло, сколько всего изменилось, неужели абсолютно ничего не остается прежним?»

Если бы она осталась прежней, это бы что-нибудь ему дало. Он не был уверен, что это будет за «что-нибудь», но оно оказалось бы чем-то бо́льшим, чем это ужасное ощущение пустоты внизу живота. Кажется, ничто не остается прежним. Жизнь — это постоянно вращающаяся дверь, без разбора разрушающая судьбы людей.

Да. Он не считал себя оптимистом.

Она не произнесла ни слова, только устало наблюдала, как он встает. Он смотрел прямо на нее, и если бы был другим человеком, возможно, отвел бы взгляд. Устыдился бы своего прошлого. Однако Драко Малфой таким не был. Возможно, в тот самый день она потеряла старого маразматика-директора, но он потерял родителей, потому что ему не хватило духу сделать это самому.

И насколько жестоким был Волдеморт, если убил своих самых преданных последователей из-за чего-то подобного? Дамблдор все равно умер, разве нет? Если только не было другой причины. Но Драко никогда не уделял много внимания этой стороне вопроса. Часть его считала, что он пытается найти какое-то оправдание, чтобы не взваливать на себя всю вину, которая действительно была его и только его. Кроме того, он знал, что никогда не докопается до сути. Точно так же, как они никогда больше ничего не узнают. Они были мертвы. Мертвы, мертвы, похоронены, мертвы. И этого было достаточно для ответа, ведь так?

Он думал, что немногие знают, как пахнет свобода. На самом деле оказаться взаперти, вдалеке. Захваченным, удерживаемым, заключенным. Освободиться и получить возможность ощутить ее запах. Он представил себе тех, у кого действительно было много самых разных представлений о ее запахе.

Для Драко этим стало наступление весны. Когда под ногами хлюпали редкие клочки снега, день становился теплее, чем можно было ожидать. Когда ветер пах свежестью и чистотой, но в нем по-прежнему ощущался оттенок холода. Когда в воздухе парил аромат клубники.

Позже он узнает, что это был шампунь Грейнджер… и лишь в редких случаях, стоя рядом с ней, он хотя бы раз не подумает: «Свобода».

Лучшее оружие против врага — другой враг. [6]

Потребовалось некоторое время для того, чтобы на него перестали глазеть.

Всегда находились любопытные зеваки, которые специально, с завидным постоянством пялились, глумились, делали грубые жесты всякий раз, когда он проходил мимо. Они не любили его, но это было нормально, потому что он тоже не любил многих из них. За двадцать лет едва ли хоть кому-то нравился Драко Малфой. Если точнее, то вообще никому.

Официально он не был аврором, потому что никто не доверял ему, а большинство так и вовсе ненавидело. Он по-прежнему посещал собрания и выезжал на миссии. Он мог понять это недоверие. Он сам себя побаивался во время заданий. Он жаждал крови.

Ему казалось, что Поттер немного его понял. Казалось, Поттер все понял. Он почти ничего не говорил, но Драко догадался, что в этом-то и была суть. В этом было столько дружелюбия, сколько могли себе позволить два старых врага. Но родители Поттера были убиты тем же человеком, что и его. Между ними было нечто общее, пусть никто никогда и не желал этого признавать, хотя каждый и знал.

Грейнджер ничего не понимала. Не совсем. Но Драко думал, что она пыталась, ведь это была Грейнджер. Одна из констант. Опора униженных и оскорбленных, любительница неудачников, борец за слабых. Он с усмешкой смотрел на нее каждый раз, когда думал об этом.

В первую же миссию, на которую его отправили, он боялся. Окруженный людьми, которые, он был уверен, прикончат его при первой же возможности, — и это были его соратники. Затем он столкнулся нос к носу с человеком, рядом с которым вырос. Грегори Гойл — старший. На круглом лице пожилого мужчины читался шок, да и Драко казался потрясенным. Как до этого дошло? Когда Гойл прошептал: «Предатель», Драко увидел в сознании образы той самой ночи и смог произнести слова, которые не удалось вымолвить четыре года назад.

Шепот, обвинение, правда, беспокоившие его во сне. Следующие за ним, как хворь. («Предатель, предатель, предатель».) Витающие в его мыслях, отскакивающие от стенок черепа. Когда зеленая вспышка отразилась в его глазах, Драко почувствовал болезненное удовлетворение. Он не говорил об этом… но и не сожалел.

Официально он стал убийцей. Однако… это ведь было ради благого дела? Так что каким-то образом это сделало его лучше, верно? Он не стал убийцей, он стал… героем? Воином? Или… или…

Границы размыты. Он больше не видел разницы. Старался не думать об этом.

Вы действительно полагаете, что соблазну уступает слабость? Уверяю вас, что есть такие ужасные соблазны, уступить которым требуются сила и смелость. [7]

Собрание было отменено, но никто не удосужился ему об этом сообщить. Он просидел за столом почти три четверти часа, понимая, что выглядит как придурок, но не зная, как быть.

Он проработал здесь четыре месяца, и если показанной им преданности было недостаточно, он ничего не мог с этим поделать. Ему просто больше нечего было дать. В прошлом верность не особо ему помогала, поэтому он почти боялся этого слова так же, как и самого себя. Он отдавал столько, сколько мог, ничего не получая взамен.

Драко поднял взгляд от стола, увидев упавшую на него тень. И его овеяло ароматом клубники, когда Грейнджер пододвинула к нему чашку с кофе. Он сделал осторожный глоток и поднял удивленный взгляд, поняв, что этот кофе был приготовлен именно так, как ему нравится.

Она села без приглашения. Воцарилась тишина. Шепотом Грейнджер приступила к рассказу обо всем, что он пропустил за последние четыре года. Даже не будь он в Азкабане, все равно ничего из этого не знал бы. Он предположил, что ей нужно с кем-то поговорить, и не мог понять, почему она выбрала именно его. Возможно, она выбрала кого-то непредвзятого. Кого-то, кому бы ни за что не поверили, решись он обо всем растрепать. Кого-то, кому были достаточно безразличны ее слова, чтобы потрудиться рассказать о них кому-то еще. Кого-то, кому просто не с кем было всем этим поделиться.