- Гм... Логично,- сказал Спрутс.
- Я сам знаю, что логично, а что нелогично,- заявил милиционер и зевнул. Он посмотрел в окно, где из-за туч выглянул краешек Луны.
- Ага! Итак, вы живете на Луне.
- Да, живу. В городе Брехенвилле.
- Ага, в Брехенвилле, значит. Ну и как там?
- Ничего себе.
- Отвечайте на вопрос.
- В принципе неплохо.
- Так, понятно, значит, не хотим по-хорошему разговаривать.
- Почему же не хотим,- возразил Спрутс,- мы же отвечаем на ваши вопросы.
- Нехорошо вы отвечаете. С подтекстом. С подковырками. Нехорошо.
- Да как умеем.
- Ну что ж, раз вы только так умеете... Я вас упрашивать не буду.
Посмотрим, что вы скажете Свистулькину. Он как раз скоро должен прийти. Вы там все такие на Луне, в вашем этом Брехе... Как-как город-то называется?
- Брехенвилль.
- Ну и что там в вашем Брехенвилле происходит?
- Там живут коротышки,- ответил Спрутс.
- И где они там живут?
- В домах.
- Значит, в домах. На Луне.
- Ну не совсем на Луне, внутри. Там у нас города целые.
- Ага, города внутри Луны. С домами. И из чего они, дома эти, сделаны?
- Из камня, из железа, из бетона.
- И вы там живете... На каком этаже?
- Я в пентхаузе живу. Наверху то есть. Мы, богатые и уважаемые коротышки, обычно живем в пентхаузах, на крышах небоскребов.
- Значит, внутри Луны есть дома, сделанные из камня, железа и бетона. И вы там, богатые и уважаемые, живете. В этих небоскребах, значит, в пентхаузах всяких. В кондоминиумах, всяческих дормиториях.
Так?
- Ну да. Не в саклях же.
Это слово произвело на милиционера неожиданное действие.
- Сакля! Сакля!- закричал он, подпрыгнув на стуле,- вот оно, "сакля"! Ну конечно! Рифма к слову "пакля"! Я же столько лет искал ее! И точно, жилище горца! Сакля-пакля! Ха! Урра! Сейчас попробую...
И вот, зашел я в твою саклю, а ты тарам-пам-парам паклю... Годится!
- Так вы еще и поэт?- криво усмехнулся Спрутс.
Милиционер густо покраснел:
- Ну, вообще-то я только учусь. Настоящий поэт- это Свистулькин, наш начальник отделения!
- Ах, вас тут двое таких?
- Почему двое? У нас все милиционеры поэты. Без этого в милицию не берут. Чины назначаются по глубине поэтического чувства. И по афористичности приказов и лозунгов.
- А преступников ловить?
- Чтобы ловить преступников, нужно иметь соответствующий боевой настрой, это сродни вдохновению. Если стихов не пишешь, то вдохновения никогда не почувствуешь. Тогда и боевой настрой не сможешь в себе вызвать. Преступники хитры и их так просто не поймаешь. Да, да... сакля! Вот оно! Вы видно, знаете толк в стихах.
В милиции не служили? Сейчас...
Он порылся в столе и извлек густо исчерканную бумагу.
- Вот, слушайте. Это мое лучшее стихотворение, вернее оно будет лучшим, когда я его закончу. Там вроде бы все слова на месте, но чего-то не хватает. Я это чувствую. Сейчас вы его прослушаете и скажете, чего не хватает. Тут, правда, еще начало подкачало... В общем, так:
Там, где лес от совиного крика
Дрожит и не видно ни зги,
Крадутся Жулио и Мига,
Подлые наши враги.
Спят коротышки в час поздний,
Но враги не умерили прыть.
Жулио плетет свои козни,
Мига мешает нам жить.
Схватить Жулио и Мигу!
Возмущены города.
Наказать Жулио и Мигу!
Гудят по стране провода.
Жулио и Мига не смеют
Счастью мешать и труду.
Положено им возмездье,
Поверьте, они не уйдут!
- Ой, что же это такое, братцы!- пролепетал Незнайка.
- Ну как?- спросил милиционер.
- Бесподобно,- сказал Спрутс и незаметно подтолкнул Незнайку. Тот вжался в стул и во все глаза смотрел на милиционера. Он узнал его - это была точная копия поэта Цветика, вернее это был Цветик собственной персоной, просто трудно было его сразу узнать в форме милиционера.
- Да, превосходные стихи,- продолжил тем временем Спрутс,- прямые мужские слова! "Схватить Жулио и Мигу!" Ух, как это правильно! Эти негодяи вместе с этим иудой Крабсом украли у меня миллион. Сейчас мне уже все равно, но тогда я был зол и, если бы обладал таким же несравненным поэтическим даром, я не мог бы выразиться точнее.
Браво! Браво! Настоящее, лапидарное искусство!
- Как вы сказали, "лапидарное"?- переспросил милиционер-Цветик, густо покраснев от обилия похвал.- Значит, вам понравилось?
- О, о, я в восторге! Бдительный, суровый страж порядка, и в тоже время такой яркий талант! И, конечно, зря вы думаете, что чего-то не хватаетэто же законченное произведение искусства! Отбросьте ложную скромность. Дальше украшать- только портить! Незнайка, что же ты молчишь?
- А... да... Цветик! Это же Цветик!-Незнайка, несмело указывал на милиционера пальцем.
- Да, меня зовут капитан Цветик,- ответил Цветик, но Спрутс перебил его:
- Вот видите, мой приятель лишился дара речи,- такой неожиданный, так сказать, эстетический шок постиг его! Признаться, он глуповат и его еще надо готовить к общению с прекрасным.
- Честно говоря,- промурлыкал Цветик, слегка жеманясь и оттого уже без сомнения похожий на самого себя,- это мое стихотворение - экспромт, но экспромт, выношенный долгими бессонными ночами. Когда идешь на задание брать опасного бандита или просто сидишь в засаде, когда прикрываешь в перестрелке друга- тогда где-то внутри зреет некое настроение. Эти стихилишь слабая тень моей сложной, да, без ложной скромности я повторю, сложной душевной жизни. Да, кстати, вот прекрасная рифма: "ложный-сложный". Ее надо бы записать...
Цветик начал рыться в бумагах, но вместо того чтобы записать рифму, сказал:
- Сейчас я выпишу вам паспорта. Я вижу, что вы люди честные, просто запутались. Итак, ваше имя.
- Спрутс,- ответил Спрутс и снова толкнул Незнайку локтем.
- Спрутс... гм, странное имя,- заметил Цветик,- пожалуй, оно не подходит.
- Да, оно может не нравиться, но я к нему привык,- с достоинством заявил Спрутс и приосанился на стуле. Цветик немного подумал, заполнил паспорт Спрутса и вопросительно взглянул на Незнайку.
Тот совсем остолбенел. Он был еще не в силах оправиться от мрачного ужаса, внушаемого превращениями друзей. Теперь не оставалось никаких сомнений, что перед ним самый настоящий Цветик, только в милицейской форме и в каком-то дурном сне.
