— Я говорю о…

— И если бы магам пришлось искать новые способы лечения, они бы все равно не дошли до магловских. Тут речь не просто о швах. Маглы придумали разные приборы, медикаменты, хирургические…

— Если ты замолкнешь хоть на пять секунд…

— Если бы в волшебном мире не было магии, тогда способы лечения были бы варварскими. А маглы…

— Но в сравнении с магическим миром именно сейчас, а не с идеей, что мы лишимся магии — на чем целиком и полностью основывается твоя точка зрения, — их средства именно варварские. Можешь сколько угодно прикидывать «а если бы», но в итоге ты либо наводишь на рану палочку, либо сшиваешь плоть нитью. Оттого, что ты споришь с этим, ты просто выставляешь себя идиоткой.

Поджав губы, Грейнджер сверлит его взглядом.

— Ты не ценишь по достоинству магловские изобретения и забываешь, как хорошо маглы адаптировались к миру, хоть они и не могут просто, — она взмахивает рукой по кругу, — наколдовать.

Остановив на ней тяжелый взгляд, Драко со злостью сжимает челюсти:

— Или же это ты не ценишь по достоинству магический мир. Мы не просто машем палочкой, и ты это прекрасно знаешь. Мы задействуем магическую силу, учимся ее контролировать, оттачиваем управление, зубрим миллион заклинаний и их…

— Я по достоинству ценю магический мир, Малфой, — Грейнджер тычет себе в грудь. — Я больше половины жизни посвятила магии и учебе и не один год этот мир спасала. Я здесь работаю и живу. Но я уважаю мир маглов, мир моего рождения, и вот этого тебе крайне не хватает…

— Только потому что я не…

— Но я не удивлена. Ты не уважаешь ничего, что имело бы отношение к…

— А вот сейчас я бы последил за речью, Грейнджер, — негромко произносит Драко и предостерегает взглядом.

— Не собираюсь я следить за речью. Это разговор, Малфой, и если ты не можешь его вынести, это не моя проблема. Злись — я не боюсь. Что ты сделаешь? Просверлишь во мне дырки взглядом?

— Я способен и на худшее, и ты это знаешь. К тому же ты так торопишься с выводами, основываясь на собственных же предположениях, что, очевидно, совершенно не уважаешь меня. Ты та еще лицемерка…

— Я не лицемерка и…

— …никогда не говорил, что я не уважаю придумки маглов. Если ты не заметила, я уже несколько месяцев не могу пользоваться магией. Если я говорю, что по сравнению с магами у них варварские методы лечения, это не оскорбление. Это факт. Отрицая это, ты показываешь собственную слепо…

Грейнджер вскидывает подбородок.

— Ты согласен с тем, что для тех, кто живет без магии, у маглов продвинутые способы лечения и…

— Мне нечего тебе ответить: я же не разбираюсь в их медицине. Я лишь знаю, что они зашивают людей нитками, а твои родители выдирают зубы плоскогубцами…

— Это не…

— …правильные выводы. Уже по одному этому очевидно, что они отстают от нас в медицинском плане. И я говорил только лишь об этом, а не о том, что ты там за меня додумала.

Грейнджер сопит, смахивает с лица кудри.

— Ладно. Я с тобой согласна… — под его неверящий смешок она продолжает, — но я все еще утверждаю, что в общем и целом они не варварские.

— Ладно.

Невыносимая женщина.

— И тебя я уважаю, — избегая смотреть ему в глаза, Грейнджер разглядывает лежащую перед ней ветку.

— Ага.

— Уважаю, — тихо повторяет она, поднимая взгляд. — Так… дашь перчатки?

Драко толкается в щеку языком. Пусть бы стерла руки, но ведь потом весь мозг вынесет, что он во всем виноват. После ее озарит догадка, что все это связано с его жгучей, но необоснованной ненавистью к невинным белкам: он ведь подозревает, что те замышляют захватить волшебный мир. А если захватят магловский, он, конечно же, и не почешется. Абсурдность грейнджеровских заявлений стремится к бесконечности.

Драко представления не имеет, почему чаще всего их терпит. Стянув перчатки, подает Грейнджер — забирая их, та кидает на него странный взгляд.

— Спасибо.

— М-м.

Она с легкостью их надевает, а Драко интересно, ощущает ли она сохранившееся от его кожи тепло.

— Мой дядя сам колол себе дрова. Он думал, что в магазинах их пичкают химией, а из камина потом поднимаются пары и оседают в доме.

— Я смотрю, разбрасываться нелепыми обвинениями — это семейное.

Грейнджер смотрит на него с раздражением, а у Драко перехватывает дыхание: ведь этим замечанием он сам подставился под ответную издевку. Однако она не упрекает и, кажется, даже не замечает открывшейся возможности. Улыбается ему, будто знает какой-то секрет. Лучше бы критиковала его семью: от этой улыбки ему гораздо больше не по себе.

— Тетя, жена этого дяди, тоже строила дикие теории. Она верила в магию.

Он изгибает бровь.

— Дикие теории крайне редко оказываются правдивыми.

Грейнджер хмыкает:

— Знал бы ты, сколько маглов верят в магию. Особенно дети.

— Дети много во что верят, — бормочет Драко, следя за тем, как она обходит пень, выбирая, где бы встать.

— В семь лет я решила, что верить в магию чересчур нелогично. Она не могла существовать, а если и существовала, то давным-давно. А четыре года спустя пришло письмо из Хогвартса.

Драко со смешком выдыхает, воображая зубрилку Грейнджер, которая недоверчиво кривится.

— Но ты должна была поверить. Ведь оказалась же в Хогвартсе. — Он не представляет, как можно прожить без магии одиннадцать лет и получить ее полным сюрпризом.

— Первое письмо мы выкинули. Ну вроде как чья-то шутка, хотя доставка совой нас изрядно удивила. А появляющиеся слова списали на химическую реакцию на воздух. Маглы умеют проявлять невидимые чернила и объяснять необъяснимое.

— Но второму письму вы поверили?

— Его принесли люди — добровольцы из магического сообщества, которых одобрил Дамблдор. Женщина, которая пришла к нам, сказала, что предметы вокруг меня летают не из-за призраков. Да и остальные странности — тоже не их рук дело. Она все объяснила. Привела нас в Косой переулок. После этого я не сомневалась. Взахлеб читала о магии все подряд.

Драко никогда не интересовался ни миром маглов, ни тем, как появляются в школе маглорожденные. Но не один месяц прожив маглом, он мог понять притягательность волшебного мира. Притягательность магии. Грейнджер откашливается, хватается за топор и тащит его за собой, вставая перед пнем. Поднимает, кладет топорище на плечо и вышагивает туда-сюда.

— Что ты делаешь? Брачный танец с бревном? Руби уже, Грейнджер.

— Ну-ка. Прежде чем раскрывать рот, вспомнил бы, что у меня в руках смертельное орудие. А то раздражаешь.

Драко зыркает, но без особого пыла: знает, что Грейнджер мало что имеет против его рта. Он наблюдает, как она поворачивается, шагает, вертится, поворачивается, шагает, а потом определяется с положением. Расправляет плечи, перехватывает топорище и выставляет вперед руку.

— Что…

— Я примеряюсь к линии удара. Как в… гольфе. Нужно оценить угол, расстояние и скорость, а потом верно ударить.

Она шмыгает носом, щурится и снова качает рукой, плотно сомкнув пальцы.

— Зачем бы еще им по десять минут пялиться на мяч.

— Ну, точно, — тянет Драко, топор от резкого замаха раскалывает… — …в пень.

Секундное замешательство — и он смеется. С выразительным взглядом Грейнджер упирается ногой в пень и рывком вытаскивает топор.

— Я отвлекала внимание. Представь, что я акула. Не в смысле «акула бизнеса», а настоящая акула в бассейне. А ты берешь и плаваешь ночью, думая, что акуле здесь взяться неоткуда.

Она изгибает брови, он хмурится и качает головой.

— Вот увидишь. Я тебя удивлю.

Грейнджер широко улыбается, а Драко указывает на ветку.

— Жду не дождусь.

Резкий замах топором заставляет его отшатнуться. Она смеется, а он предостерегающе грозит ей пальцем.

— Это злодейский смех.

— Ничего подобного.

— Я его везде узнаю, — уверяет он. — Злодейский.

— Ой, конечно. Ты наверняка все детство его тренировал. Му-ха-ха.

— Му-ха-ха? Где тут злодейство?