В голове иногда мелькали мысли трахнуть Грейнджер, но между тем, чтобы припереть ее к стенке, смяв юбку до талии, и поцеловать как три дня назад, крылась существенная разница. Все это напрягало, но больше всего Драко не давала покоя собственная реакция. Сердце у него не билось как бешеное с самого первого поцелуя с девчонкой. То ли дело было в самой Грейнджер, то ли в идее Грейнджер. Той запретной, невероятной идее о поцелуе с Гермионой Грейнджер.

Драко старался взять мысли под контроль, сосредоточиться на первостепенном, а не анализировать не пойми что, но выходило паршиво. Свидетельством служили четыре копии поцелуя, которые предполагались выйти совершенно другими воспоминаниями.

— Малфой?

Он поднялся, отправив на полку с пометкой «Детство: 5-8» запечатанный момент первого полета с отцом. Добрался до двери и, крутанув замок, распахнул. Грейнджер подняла удивленный взгляд, ему на глаза попалась тарелка с едой.

— Я ужин сделала. Тут… лишку получилось. Будешь? — Они посмотрели друг на друга, и она качнула тарелку ему навстречу. — Курица.

— Я не хочу есть, — Драко умирал от голода, но от предложения ужина становилось не по себе. И без того напрягало, что она помогала ему, что бы там ни происходило с его головой, что поцеловала его, а теперь еще и готовила. С беспокойством на лице предлагала поесть — это нарушало личные границы. Настолько, что Драко не выдерживал, поэтому кинул на нее недовольный взгляд и отступил захлопнуть дверь.

Грейнджер подалась за ним, не успел он даже схватиться за ручку: либо посчитала шаг назад приглашением, либо поторопилась войти, пока перед носом не захлопнули дверь. Он обернулся, посверлил взглядом ее затылок и все-таки оставил дверь открытой. Может, поймет намек.

— Проходи, Грейнджер. Будь как дома, — с сарказмом заметил Драко, за что получил испепеляющий взгляд. — Тебе, смотрю, здесь так нравится.

— Чтобы ты знал, я бы не была здесь как дома, если бы ты меня не вынудил, — она поставила тарелку на стол прямо в центр. Потянулась за флаконом, зависла, передумала. — Как все идет?

Драко оглядел полку: на свету переливались сотни воспоминаний. На языке вертелась дюжина ответов, но все они казались слишком откровенными.

— Почти закончил.

Глаза у нее округлились.

— Закончил? Ты… — Грейнджер глубоко вдохнула, задержала дыхание и шагнула к рядам полок. — Это…

— Моя жизнь, — Драко пожал плечами, задумчиво рассматривая тарелку, и оглянулся, услышав странный звук.

Вид у Грейнджер был виноватый, взгляд — мягкий. Драко дернул головой, обошел стол.

— Все, что помнишь?

— В голове похоронена еще куча всего.

Просто ничего больше он не мог выхватить. Может, постаралось проклятие, может, просто время. Кое-что он еще помнил, вот только не было уверенности, что стоило это сохранять. Если разум опустеет… может, когда придет время возвращать воспоминания на место, ему не захочется знать отдельные события. Может, так будет лучше.

— Я думала об этом, — прошептала Грейнджер. Драко, подцепив вилку, воззрился на брокколи. — Иногда что-то происходит, а мы в тот момент считаем, что никогда этого не забудем. Что для этого мы слишком счастливы или нам слишком грустно. Но мы забываем. Можем даже запомнить, что думали не забыть, или запомнить выражение на чьем-то лице, но и только. Ни слов, ни действий, ни шуток.

— Тогда воспоминание было не из важных.

Что она положила в курицу? Из тарелки на него смотрели крупинки специй. Драко ткнул кусок кончиком ножа.

— Нет, из важных. Зачем тогда ты копируешь воспоминания, Малфой? Каждое из них — важное. Даже если это просто… если мы просто сидим и смотрим на дерево. Это — наша жизнь. У нас есть только воспоминания о ней. Это важно, как иначе?

Драко одарил ее раздраженным взглядом и наколол брокколи на вилку.

— Невозможно запомнить все от и до. Большинство даже не помнит, чем они занимались на прошлой неделе, не говоря уже о том, что было год назад, десять, двадцать, сотню. Мы запоминаем важное. То, что нас определяет.

— Разве счастье нас не определяет? Печаль? Радость? Каждый момент, когда мы чувствуем, который сближает нас с друзьями и самими собой? Да, мы запоминаем значительные события. События, которые нас изменили, переломили. Но… это же как дом.

Ему так и не удалось понять, что Грейнджер навалила в курицу; в следующий раз придется понаблюдать за ее готовкой. До кулинарных книг в кабинете ей было не добраться, а Драко они не сильно помогали. Он медленно пережевал и поднял голову: Грейнджер провела пальцем по полке.

— Дом?

Оглянувшись, она кивнула. Солнце осветило ее глаза и волосы так, что было больно смотреть.

— Мы перебираем событие за событием. Те, что составляют нашу сущность, так ведь? Ты рождаешься — все равно что покупаешь землю. Родители учат тебя ходить, говорить. Служат моральным компасом, формируют убеждения. Так закладывается фундамент. Потом ты предоставлен сам себе — и познаешь жизнь. Появляются стены, пол, потолок, крыша. Меняется ландшафт, возникает вид из окна, через которое ты смотришь на мир. Иногда так строится королевство, — Грейнджер повела плечами, — иногда — сарай.

— Я все еще не понимаю, почему ты сравниваешь это все с домом.

— Потому что, Малфой, внутренний мир состоит из мелочей. Воспоминания о друзьях раскрашивают стены, взросление покрывает полы коврами, то, кем мы были, затеняет окна, кем хотим стать — включает свет. Из значимых деталей складывается мебель. Комната печали, комната вины, любви, дружбы, счастья. Внутри нас — мелочи. Те, которые мы пережили благодаря значительным событиям, и между ними, и перед. Моменты для себя, в силу того, кто мы есть, которые вызывают у нас чувства. Без этого… ведь не получается уже королевства? Только пустой дом.

Щеки у нее раскраснелись от объяснений, а волосы распушились еще больше прежнего. Она застыла в неловкой тишине, не зная, чем занять руки, и Драко не удивился, когда Грейнджер повернулась к книгам.

— Что тогда происходит, когда ничего не помнишь? — задал он вопрос, от которого ее рука замерла над полкой. — Что, если дома нет?

Его худший кошмар, озвученный в словах. Целиком и полностью потерять себя. В его отношении многие знакомые не сочли бы это такой уж неудачей, да иногда и сам Драко думал так же, но теперь, принимая во внимание вероятность… Он не мог себя потерять. Ведь успел выложиться по полной, чтобы стать тем, кем стал, и преодолел выстроившиеся на пути препятствия. Дом его пустел и рушился. Три дня назад он не смог разглядеть воспоминание, хотя у Грейнджер проблем не возникло… а если он и не сможет? Если все это — бессмысленно? Если дом настолько разворотило, что Драко не соберет себя заново?

Его страшила жизнь, в которой он никогда не станет собой, а память будет сплошной дырой, где за каждым следующим моментом забывается предыдущий. Все новое пугает из секунды в секунду, и внутри не шевельнется мысль: Что со мной происходит? С личностью? С сутью? Чистый лист без плана на жизнь, на существование, которое не длится дольше момента, проживи ты хоть сотню лет.

— Ты вспомнишь. И перестанешь забывать, — Грейнджер вытащила книгу. — Уж я постараюсь.

А.

Он заперся в комнате, не заметив, кого именно в темноте привели егеря. Надеялся, что в подвал не засунут его знакомых, над головами которых придется ходить в столовую, теряя аппетит. Когда Драко увидел их лица, сердце будто разнесло на куски. Поттер, Уизли, Грейнджер — он отрицал эту мысль, отворачивал лицо, но все без толку. Они и так знали, кого поймали, а возражения только заклеймили бы его предателем быстрее, чем тетка направила бы на него палочку. С последней встречи слишком много всего произошло. Месть, которой он грезил, пожухла и скукожилась, уступив место жгучей ненависти ко всему остальному. К тому, чему, по надеждам Драко, Поттер должен был положить конец. Теперь надежда растаяла. Спасать их было поздно, поэтому он помог насколько возможно и так, чтобы не поплатиться собственной жизнью. Пошел на отчаянную храбрость, но ее, как известно, постоянно не хватало.