— А ты все равно ответила, — Драко развернулся к ней лицом. — Чары от вторжения и от секса?

Она произнесла эту фразу так, будто цитировала его самого, но ничего такого в воспоминаниях не всплывало. Прозвучало резкое «Да».

Драко взглянул на нее, раздумывая, стоит ли продолжать, но поддался желанию.

— Мне просто кажется, ты из тех девушек, которые спят только по любви. Да, ты зажатая, постоянно цепляешься за эрудицию, но ты гораздо эмоциональнее, чем о тебе думают. А эмоциональность влечет за собой привязанности. Вероятно, секс для тебя имеет особый смысл, так что ты не спишь с первым встречным, кто понравится тебе физически.

Грейнджер нахмурилась, и Драко поймал на себе внимательный взгляд.

— Если ты и прав… как насчет тебя? Ты из тех, кому все равно…

— Смелое допущ…

— Ничего подобного. По твоей теории я сплю с теми, кого как-никак люблю, потому что я эмоциональная. Ты же такой замкнутый, что никаких девушек, одни любовницы. Разок переспали, без обязательств, утром выпинываешь ее из постели, — она рассмеялась. — Обниматься не любишь, и отношения не для тебя. А то еще эмоции вкладывать.

Драко откинулся на спинку, разбирая выражение ее лица.

— То есть ты говоришь: если в твоих допущениях обо мне были бы несоответствия, то в моих допущениях о тебе — тоже.

Ее губы чуть дрогнули.

— Между строк ты читать умеешь, да?

Он обвел языком нижний ряд зубов, смотря на нее с любопытством и улыбкой.

— Кто это был?

— Что? Я не…

— Да ладно тебе. С кем ты…

— Ни за что не…

— Да в Министерстве…

— Это слишком личная информация. И я… В общем, в отличие от тебя, я заинтересована в отношениях и серьезных намереньях.

Прозвучало обидно, но в целом — правда. И черт с ним, что послевоенные варианты мало подходили для отношений, да и женщины предпочитали лишь спать с бывшим Пожирателем, а не встречаться. Нельзя сказать, что в последнее время он спал со всеми лишь по разу, но секс и утро после завтрака с той же девушкой различались как небо и земля.

— Не привязываться легче, но ты все равно такая же…

— Мы…

— …как была бы в отношениях. Ты одержима работой. Наверное, до жути боишься отвлечься и не спасти домовика или прозевать повышение. Встречаться с коллегой было бы просто некстати. В этом отношении мы одинаковые, Грейнджер, не отрицай. Я тоже могу поддаться страсти, посвятить ее одному-единственному человеку или занятию… спорим, тебе приходится даже сложнее.

— Ошибаешься.

— Почему вы расстались с Уизли?

Грейнджер пронзила его взглядом.

— По многим причинам.

Драко кивнул. Едва он тогда о них узнал, то решил, что те отношения с самого начала приказали долго жить. Уизли был из тех самых хороших парней. Из тех, кто возвращается домой к женщине-домохозяйке, к готовому ужину и куче детишек. Ни разговоров о высоком, ни риска, никакой спонтанности, одна рутина и привычка. Удобство и ощущение безопасности — да, но Грейнджер никогда этим не обойдется.

— И работа не из их числа?

Она завалилась на спинку и, сведя брови, раскрыла книгу.

— Мы расстались три года назад. Я тогда проработала в отделе около года. Не разобралась еще, как уравновесить жизнь.

— А теперь разобралась?

Грейнджер помедлила.

— Пожалуй, да.

— И все же ты ни с кем не встречаешься? Не ходишь на…

— Я не встретила того, с кем захотела бы…

Драко выгнул бровь, покачал головой, стараясь подвести ее к выводу, но она просто насупилась.

— Что-что? — он подался вперед.

— Говорю: ненавижу тебя, — Грейнджер выхватила у него книгу, а свою пихнула ему в руки.

— Да? — он сильно в этом сомневался. Ненавидь она его, не сидела бы сейчас рядом, навязывая помощь по спасению его памяти.

Успокоившись, Грейнджер глянула на него:

— Я призываю ненависть вернуться. Ты только этому способствуешь.

Малфой ухмыльнулся.

— Я всеми руками за.

Она фыркнула и, с улыбкой покачав головой, открыла книгу.

Д.

Подарки в руках дрожали. Отец не сводил взгляда, будто ждал, что Драко вот-вот сорвется. Мать не отрывала пустого взгляда от колена Люциуса. Драко не помнил, что ему подарили. Только — Беллатрису. Какая прелесть, маленький Драко открывает подарки. Смотрю, ты преуспел в окклюменции? Какая жалость, что способности достались именно тебе.

Драко баюкал голову, с присвистом дыша сквозь зубы. Грейнджер поставила себе целью затащить его в Омут: просмотреть воспоминания и проверить, попадется ли то, которое он не вспомнит. Ее преследовала мысль, что можно выявить схему, а если знаешь принцип работы, то знаешь, как его нарушить. Прежде казалось, это все пустая трата времени, но теперь он не знал, что и думать. Драко окунулся в море серости, боль накатила такая, что стерла собой все, пока его не вытащила Грейнджер.

Он отпрянул, забился в темный угол между стеной и шкафом с зельями. В голове было пусто, по смутным ощущениям Грейнджер подтянула его рубашку к носу, под которым стало мокро.

Драко прислонился затылком к стене, весь дрожа, концы рубашки повлажнели. Все затмила собой пульсация, потом что-то мазнуло по щеке, Грейнджер неразборчиво зашептала, пробиваясь сквозь непроглядную тьму. Тук-тук-тук, тепло и давление распространялись вверх.

Ее пальцы зарылись в волосы, выводя осторожные круги. Он слепо опустил руки, зацепив что-то, ее волосы вскользь прошли по его лбу.

— Прости.

Драко потянулся вперед, отыскивая такой наклон, чтобы давление и кровь скорее оставили в покое его голову. Лоб и нос уткнулись во что-то теплое, гладкое с запахом… книг, кофе и чернил. Грейнджер. Он выдохнул, она — тоже, сознание слабо кричало оттолкнуть ее, отодвинуться.

По вискам, поглаживая, скользнули пальцы, что-то мимолетно коснулось рта. Мало что разбирая от боли, Драко поверил, что это флакон с зельем, и безотчетно разомкнул губы. Наклонил голову, потянувшись навстречу, но встретил нечто теплое, мягкое и сухое. Замер, вдохнул, а Грейнджер за секунду до того, как он ухватил ее за подбородок, прижалась к его губам.

Он впитывал ощущение ее пальцев, послушных губ под своими, тяжелого дыхания. Привязывал разум к настоящему, чтобы проклятье успокоилось, раз ему на съедение создают новые воспоминания. Паника схлынула, но боль не ушла. Может, дело было в учащенном биении сердца, что быстрее качало кровь. Драко потянул Грейнджер за нижнюю губу, повел по ее своими, а она только прижалась ближе. Какая жалость, что способности достались именно тебе. Дрожь ее пальцев, когда она направила его голову вниз, могла и показаться. Грейнджер поцеловала его в уголок рта, задела щеку, ухо, и лоб Драко опустился ей на плечо.

Его разрывали противоречивые желания оттолкнуть и обнять, но ему не хватило сил определиться. Так что он оставил руки у нее на плечах и старался дышать. Чернила, книги, кофе.

Ф.

Семь. На седьмом курсе он пытал семерых. Могло быть и больше — Хогвартс, знакомые лица, которые отбывали наказания, — но больших жертв удалось избежать. Он заявлял, что занят учебой, держит учеников в узде, спит с ведьмами. Его видели насквозь: оценки даже не доставали до уровня Крэбба, кроме узкого круга друзей никто не слышал от него и слова, а самое близкое к сексу было полежать с Панси в одной постели. У него даже не встал, ни когда Астория со слезами на глазах поцеловала его в темноте коридора, ни когда только и нужно было, что потрахаться до забвения.

Он никогда не забудет ни тишину, что опустилась на Большой зал, когда он вернулся на седьмой курс, ни обвинение во взглядах, что вышибло дух. Пустота внутри заполнялась проступками, о которых снились кошмары, пока не начало тошнить от самого себя. Только после Рождества, в одиночку или в объятиях Панси, он начал надеяться. Когда некому было залезть в мысли, Драко ждал Гарри Поттера, надеясь, что тот положит всему конец.

При стуке Драко вскинул голову, выглядывая на двери место, на уровне которого появится ее лицо. Он не разговаривал с Грейнджер — на календаре красным фломастером была выведена П — три дня. Три дня с начатого ей поцелуя. На следующее утро Драко скопировал воспоминание, и оно до сих пор оставалось на столе, кружась в стенках сосуда. Что с ним делать, было непонятно. Поцелуй и поцелуй — действие само по себе обычно ничего не значило. Бывали и дружеские, пьяные или злые, ради власти, побега от реальности, из страсти или симпатии. Последние случались редко, но тот, что они разделили с Грейнджер, не поддавался описанию. Спонтанный порыв во имя успокоения, и никуда иначе, кроме как под категорию «симпатия», его нельзя было подвести. Слишком нежный, ласковый, он выбивал из колеи. Драко не понимал, откуда у нее взялось право так его целовать… откуда у него взялось — отвечать ей тем же.