— Я не хочу уезжать, — ответила я, — но чувствую, что это мой долг. Мама начнет ужасно волноваться, если я буду далеко. Она сразу была против моего отъезда, но с ней согласилась пожить моя тетя. Наверно, пора выяснить, ходят ли еще поезда через Францию. И есть ли паромы через Ла-Манш.
— Плохо, у нас как раз все только-только устоялось, и занятия такие интересные, — сказал Генри. — У меня такое ощущение, что за эти недели я узнал больше, чем за все время учебы в Америке.
— У меня тоже, — согласилась я. — Мне очень не хочется уезжать.
Мы закончили обед и вернулись в академию. Первым человеком, которого мы там встретили, оказался профессор Корсетти.
— А вот те самые люди, которых я хотел видеть, — воскликнул он. — У меня для вас наказ от моей жены. Она хочет устроить званый ужин в честь вашего возвращения с каникул, невзирая на тяжелую ситуацию. Вас устроит воскресенье? И еще, жена собирается подать моллюсков, вы их едите?
— Как хорошо! Мне нравятся все здешние морепродукты, — сказала я.
Остальные покивали.
— Ваша супруга хорошо готовит, — проговорил Гастон. — Я уверен, что у нее любое блюдо выйдет вкусным.
— Льстец, — пробормотала Имельда, когда мы попрощались с профессором.
Гастон улыбнулся.
— А как еще мне получить у него высокий балл? Вряд ли из меня выйдет Пикассо или Миро.
— Согласна, — поддержала я. — Я вот тоже не склонна к искажению реальности.
— Да-да, я заметил, — подхватил Гастон. — Твои рисунки обнаженной натуры очень точны в деталях.
— Помалкивай лучше, — я, смеясь, шлепнула его своим блокнотом.
И в тот же миг я вдруг остро осознала, что у меня годами не было возможности так себя вести. Быть свободной, поддразнивать, смеяться и — как я начала понимать — любить. Вскоре придется вернуться в мрачную реальность, где меня ждут война, опасность, отчаяние и, возможно, даже вторжение врага.
— Мои последние деньки, — шепнула я сама себе, когда мы поднимались по лестнице в аудиторию.
Воскресенье, 10 сентября 1939 года
Сегодня вечером мы ходили ужинать к профессору Корсетти. Я согласилась встретиться с Генри на причале трагетти, чтобы в этот раз он не заблудился.
— Когда уезжаешь? — спросил он.
Я вздохнула.
— Не знаю. Получила сегодня письмо от мамы, она требует, чтобы я немедленно вернулась. Наверно, нужно уехать до конца месяца, но я все твержу себе, что заплатила квартирной хозяйке за сентябрь и что война, может быть, останется в границах Восточной Европы. Не думаю, что Британия уже готова к каким-то серьезным действиям.
Дальше мы шли в дружеском молчании. Я думала, что Генри — хороший парень. Конечно, для меня он слишком молод, но приятно бывает пообщаться с мужчинами. Лео я не видела, хотя он уже должен был вернуться со своей виллы. Что ж, по крайней, мере возвращение в Англию положит конец моим несбыточным мечтам.
На этот раз в квартире профессора собралась большая компания. Гастон не пришел, зато явились Имельда и Франц и еще две девушки, которых я раньше не знала. Их представили как Лукрецию и Марию, новых студенток с Сицилии. Они казались до боли застенчивыми и держались вместе, односложно отвечая на обращенные к ним вопросы.
Графиня тепло меня приветствовала.
— До чего я соскучилась, — сказала она.
Я заметила Витторио с бокалом в руке, он стоял в другом конце комнаты и смотрел на нее. Вот уж кто точно без меня не скучал! Он ревновал, хоть это и глупо. Был еще один профессор со своей женой, он, как мы узнали, преподает историю искусств. Нам рекомендовали записаться на его курс. Новый профессор кивнул:
— Чтобы свободно творить в настоящем, необходимо знать прошлое.
Налили и подали Просекко. На этот раз мне не слишком понравился его вкус, в нем ощущались резкие металлические нотки. Наверно, это вино было более дешевым. Во рту остался неприятный привкус, и я обрадовалась, когда мы приступили к салату из помидоров. За ним последовало ризотто алле сепье — блюдо пугающе глянцевито-черного цвета. Нам сообщили, что туда добавляют чернила каракатицы и оно типично для местной кухни. Я неуверенно попробовала его, оно оказалось вкусным — таким солоноватым, свежим, — но мне, к собственному ужасу, вдруг стало ясно, что меня вот-вот вырвет. С прижатой к губам салфеткой я выскочила из-за стола, бросилась в туалет и извергла из себя все, что до сих пор съела.
За дверью туалета с озабоченным видом стояла жена профессора.
— Мне ужасно жаль, — сказала я ей. — Наверно, в этом ризотто есть что-то, чего мой организм не принимает. Я никогда его раньше не ела.
— Не переживайте, дорогая моя. Может, во всем виноват его вид, с непривычки он может показаться отталкивающим.
— Наверно, мне лучше пойти домой, — решила я. — Пожалуйста, передайте всем мои извинения.
Я поспешила уйти. На свежем воздухе стало легче, но по-прежнему слегка подташнивало. Добравшись до дома, я попила ромашкового чая с крекерами и отправилась в постель, а наутро была свежа, как майская роза. Да, подумалось мне, пожалуй, нам с каракатицей не стать лучшими подружками. Я позавтракала и отправилась в академию.
К обеденному времени мне было уже почти дурно от голода. Мои однокурсники собирались перекусить пастой в их излюбленной забегаловке возле узкого канала, где цены были низкие, а порции — большие. Однако мой желудок воспротивился мысли о макаронах, и я остановила выбор на бутербродной, где делали трамеццини, и взяла свои любимые, в том числе с тунцом и оливками. Откусила всего пару раз и поняла, что меня сейчас снова вырвет. Я опрометью бросилась вон, и меня стошнило в водосточный желоб.
Да что со мной такое? Явно не кишечный грипп, иначе мне было бы дурно прямо с утра и я не смогла бы позавтракать. Какое-нибудь пищевое отравление? Плохая вода? В последнее время я несколько расслабилась и, чистя зубы, пользовалась обычной водой из-под крана. Наверно, дело в ней, рассудила я.
Заскочив в маленький магазинчик, я купила бутылку минералки и сухариков. Все это вроде бы успокоило мой желудок, и я вернулась в академию, но вечером мне стало дурно после салата и яйца вкрутую. Я пошла к себе в комнату. Со мной явно что-то не так. Показаться врачу или просто поехать в Англию, пока я еще в состоянии это сделать? Я представила, как обо мне заботится мама, как она приносит мне в постель мясной бульон и тарелку подсушенных тостов — это наше обычное лечение от всех желудочно-кишечных хворей. Фантазия показалась очень привлекательной.
Однако утром я снова чувствовала себя хорошо. Когда после утренних занятий пришла пора подумать про обед, я решила, что не хочу опять оказаться в неловкой ситуации, пошла в бутербродную и купила два трамеццини — один с сыром, один с ветчиной. Я взяла их и отправилась на скамью у Гранд-канала, возле остановки вапоретто. Откусила, проглотила пару кусочков и опять ощутила рвотные позывы. Немедленно прекратив есть, я хлебнула минералки, чтобы успокоить желудок. Приятно было сидеть на солнышке и смотреть, как мимо идут люди. Венеция такой симпатичный город, в нем всегда найдется что-нибудь, радующее глаз, и я решила достать альбом. Если поесть не получается, можно по крайней мере использовать это время с толком и поработать над прорисовкой человеческих фигур.
Уйдя с головой в изображение продавца из газетного киоска, я вдруг услышала громкие крики радости и увидала двух женщин. Они, распахнув объятия, с восторженными лицами мчались навстречу друг другу.
— Бамбино! — воскликнула старшая женщина. — Финалменте. Граце Дио[20]!
И они затеяли оживленный разговор, смысл которого я не могла уловить, но итальянцы всегда жестикулируют, когда говорят, и мне стало ясно, насколько удивило и взволновало их это событие. Я наблюдала за ними с тем опосредованным удовольствием, которое возникает, когда видишь счастливых людей, пока в мою голову не закралась странная непрошенная мысль.
Бамбино. Разве необъяснимая тошнота и слабость не входят в число первых признаков… Нет, исключено. Почему мне до сих пор не приходило в голову, что результатом того, что произошло у нас с Лео, может стать беременность? Ведь не с первого же и единственного раза? Потом я вспомнила, что у меня не было месячных с… с июля? Но они всегда приходили нерегулярно, поэтому пока еще рано было беспокоиться о задержке. А еще я вроде бы слышала, что беременных тошнит в основном по утрам, а не ни с того ни с сего в самое разное время дня.
