— Знаете, тут ведь есть англиканская церковь. Святого Георгия. Рядом с вашей академией, совсем недалеко. Вроде бы у них службы начинаются попозже, я так понимаю, англичане не из ранних пташек, и, конечно, они не должны поститься перед причастием, раз уж у них нет нормального таинства принятия святых даров. — Она снова фыркнула.

Я поблагодарила ее и постаралась сделать вид, что рада новости о церкви — создавалось ощущение, будто, по ее мнению, тот, кто не посещает хоть какую-нибудь, проклят и обречен на адовы муки. На самом деле мне хотелось побывать в католическом храме, и я сообщила хозяйке, что, пожалуй, схожу в Сан-Марко. Та одобрительно кивнула.

— И прекрасно, — сказала она. — Может, вы еще обратитесь в истинную веру.

Мы вместе позавтракали (без всяких свежих булочек, потому что пекарни закрыты, только мясная нарезка и персики), сидя у открытого окна и слушая далекий звон колоколов. Потом я отправилась в базилику.

Раньше я бывала там только как турист. Сейчас церковь была полна народу. Пел хор, и прекрасные звуки эхом отдавались под куполами. В окна купола лился свет, осветив сперва один альков, потом другой. Везде сияло золото, высокий алтарь блистал драгоценными камнями. В воздухе витал сладкий запах ладана. Привыкшая к простоте англиканских храмов, я была ошеломлена, как будто оказалась на каком-то театральном действе, а не в доме молитвы. Попытки следить за ходом мессы по книге, половина текста которой была на итальянском языке, а вторая половина на латыни, не увенчались успехом. Ударил колокол. Все преклонили колени. Колокол ударил снова. Все встали. Я постоянно отставала от остальных на полсекунды и понятия не имела, что происходит. Внезапно мне стало очень одиноко. Все прихожане сидели со своими семьями — длинные ряды детишек рядом с гордыми родителями, вот один, самый младший, закапризничал, и отец взял его на колени. А у меня никого не было.

Я вышла из храма с чувством неловкости и неудовлетворенности. Может, на следующей неделе нужно будет все-таки сходить в храм Святого Георгия.

Я упомянула в разговоре с хозяйкой, что приглашена на суаре в Лидо — к графине, ни много ни мало. Это произвело впечатление, и синьора Мартинелли предложила пообедать вместе, раз уж меня не будет во время ужина, за который я плачу. На обратном пути из церкви я встречала семьи, направлявшиеся к остановке вапоретто с полотенцами и принадлежностями для пикника. Мне подумалось, что было бы неплохо тоже искупаться, но я уже приняла приглашение своей квартирной хозяйки к обеду. Должна сказать, что та постаралась на славу. Стол — обеденный, а не кухонный, за которым мы обычно ели — был застелен кружевной скатертью. Синьора Мартинелли подала антипасто из дыни и прошутто, потом — пасту с сыром, и под конец — маленькую свиную отбивную с кабачком. Я уже понимала, что приготовить мясо значило для нее пойти на серьезную жертву, и порадовалась, что по условиям найма она все-таки должна иногда подавать его. Она даже открыла бутылку красного вина.

Я спросила синьору Мартинелли о ее семье. Оказывается, ее муж умер много лет назад, но есть сын, который теперь живет в Милане и иногда приезжает в гости. Его жена не очень-то симпатико. И у них нет детей. Могу я такое вообразить? Нет детей. А значит, у нее ни одного внука.

— У моей матери тоже пока нет внуков, — сказала я, — но, наверно, у моей сестры Винни скоро появятся дети. Просто она пока еще не слишком давно замужем.

— А вы? Почему вы не выходите замуж? Вы привлекательная женщина. Неужели вам никогда не хотелось связать жизнь с мужчиной?

— Я живу в деревне и ухаживаю за матерью. Преподаю в женской школе. На самом деле, у меня мало возможностей знакомиться с мужчинами.

— Может, пока вы тут, вам встретится хороший итальянский мужчина, — предположила она.

Я улыбнулась.

— Это было бы славно, но, боюсь, потом я должна буду вернуться к маме.

Мы закончили трапезу фруктами, и я помогла хозяйке вымыть посуду. Голова немного кружилась, потому что привычки пить днем у меня не было. На самом деле у меня вообще не было привычки к вину. Я вернулась к себе в комнату и погрузилась в глубокий сон, а проснулась оттого, что на улице внизу раздавалась песня. Высунувшись в окно, я увидела человека, который сидел у нас на крыльце, играл на аккордеоне и распевал. Вокруг столпились люди, они хлопали и подпевали. Какая-то девочка пустилась в пляс и закружилась так, что ее длинные темные косы взлетели в воздух. Это была радостная, веселая сценка, но я снова почувствовала себя посторонней, наблюдательницей.

В семь часов я оделась, на этот раз в вечернее платье и накидку с бахромой, и собралась на остановку вапоретто. Синьора Мартинелли без всяких просьб вручила мне ключи, как будто вечер с графиней все оправдывал.

— Узнайте, во сколько последнее вапоретто, — сказала она. — По воскресеньям они ходят не так часто.

Я двинулась в путь, полная ожиданий и молясь, чтобы по пути через лагуну ветер не уничтожил мою прическу. Нас пригласили к восьми, но меня воспитали в убеждении, что приходить точно вовремя невежливо. Однако я не ожидала, что вапоретто не будет так долго и что в него набьется такая куча народу, направляющегося в Лидо, чтобы потанцевать или поиграть в азартные игры (оказалось, там расположены ночные клубы и казино). Мы целую вечность высаживали пассажиров сперва на Сан-Дзаккариа, а потом и на других остановках. Поэтому на место я прибыла поздно и поспешила от причала через площадь и дальше по широкой улице под названием Гранвиале Санта-Мария-Элизабета. Мне вспомнилось, как язвительно Имельда прокомментировала опоздание Генри. Интересно, что она говорит обо мне сейчас — если, конечно, приехала сама. Я передала приглашение остальным иностранным студентам, но оно, казалось, не привело их в восторг.

— Ну, если ничего получше не подвернется, — сказал тогда Гастон. — Не то чтобы мне хотелось провести воскресенье именно так. Никто не знает, где можно как следует потанцевать?

Ну а сейчас я глубоко вздохнула, прежде чем открыть эти высокие, увенчанные золочеными пиками ворота и пройти по гравиевой дорожке между пальмами к кроваво-красной вилле. Мне открыл дверь пожилой слуга, который провел меня подлинному мраморному коридору в патио за домом. Между деревьев были развешаны фонарики, мерцавшие от прохладного адриатического бриза. Хотя еще не совсем стемнело, фигуры людей во внутреннем дворике окутывал сумрак, и я на мгновение притормозила, чувствуя неуверенность и побаиваясь толпы.

Но тут меня заметила графиня.

— А-а, вот и моя английская приятельница, — сказала она, выступая вперед и протягивая ко мне руки. — Вы пришли, как замечательно. Позвольте же представить вас моим друзьям.

Я ужасно застеснялась, но выйти к остальным все-таки пришлось. Оказалось, остальные студенты тоже были тут. Даже Генри успел добраться до виллы раньше меня. Он махнул мне рукой и отсалютовал бокалом. Они с Францем стояли возле нашего профессора и его жены. Еще я узнала веселого священника и лощеного Витторио, который болтал с болезненно худой, но ужасно элегантной блондинкой.

— Позвольте представить вам Биби и Артуро из Испании, — сказала графиня. — А это еще одна наша гостья, мисс Браунинг из Англии.

Они вежливо кивнули и вернулись к разговору, а графиня повела меня дальше. Я не сомневалась, что Биби с первого же взгляда на мое платье решила, что со мной даже разговаривать не стоит. Тем временем я оказалась возле другой, высокопоставленной с виду пары.

— Позвольте представить вас графу Да Росси.

Я обнаружила, что почти неприлично уставилась в лицо мужчине с военной выправкой и седыми, стального оттенка волосами, который определенно выглядел как более пожилая версия Лео. Почему тот никогда не упоминал, что его отец — граф?

А граф, видимо, заметил мою тревогу, потому что дружелюбно улыбнулся мне.

— Не надо так волноваться, — сказал он, — уверяю вас, я не кусаюсь.

— С вашей стороны так любезно почтить нас своим присутствием, граф, — сказала графиня и обратилась ко мне: — Вообще-то граф не славится как покровитель искусств.