Если честно, Шое в глубине души очень надеялась, что просто что-то не так поняла из слов Ойкавы, ведь они никак не вязались во всем тем хорошим, что было между ними, с тем, каким он казался. Она ждала от него объяснений, извинений, хоть чего-то.

Но он молчал. Шли дни, ничего не менялось, только его лицо стиралось из памяти.

Что ж, раз он ничего не сказал, это лишь подтвердило то, что все сказанное им тогда было правдой. Гнусной, мерзкой правдой. И он оказался жалким, низким человеком.

Шое вспомнила их свидание на фестивале, как он улыбался всем девушкам вокруг и ни во что ее не ставил, как паршиво она чувствовала себя, лишней, чужой. Только позже стало понятно, что если бы она действительно ему нравилась, он не вел бы себя так. Его самовлюбленность выходила за рамки, и за все время их коротких отношений он только и делал, что наслаждался собой. В глазах наивной Хинаты он искал лишь свое отражение.

Было оскорбительно и гадко, хотелось врезать ему. Но это уже сделал Кагеяма.

Хината думала, что Ойкава-сан — первый, кто оценил в ней девушку, назвал ее милой и симпатичной. Это тронуло. И это стало причиной того, почему она влюбилась в него, смущалась и радовалась в душе.

Только вот, по факту, первым был… как ни странно, Кагеяма. Просто этот придурок выражал все очень и очень тупо.

Шое вздохнула, вспомнив все его оскорбления и грубые слова — идиот…

А затем мягко улыбнулась. Мысли о нем вызывали странное тепло внутри. Она стала лучше понимать Кагеяму.

И… понимание того, что она ему нравится, вызывало… ужасное смущение. Чаще всего удавалось абстрагироваться от этого, особенно во время игр, но оставаясь с ним наедине, Шое тут же вспоминала… Начинала заикаться, старалась поскорее убежать, по дороге то и дело подскальзываясь и еле удерживая равновесие, врезаясь в стены, колонны, стулья.

Кагеяма, конечно, был очень впечатлен ее грацией.

Они готовились к тестам: необходимо было получить высокие баллы, чтобы отправиться в тренировочный лагерь Токио. Из первогодок только они вдвоем оказались отстающими, нужно было срочно что-то делать. Тобио не помнил, кому пришла в голову эта идиотская идея, но просить помощи у Тсукишимы было как минимум унизительно…

Долговязый очкарик получил массу удовольствия и морального удовлетворения, на славу посмеявшись над тупыми двоечниками, однако их несмышленность через какое-то время его просто выбесила. На самом деле, Кагеяма с Хинатой всего лишь-то дико нервничали, находясь рядом друг с другом, и не могли сосредоточиться. Занимайся они по одиночке, результат был бы, наверное, лучше.

— Я не ожидал, что у вас настолько все плохо с мозгами, — устало сказал Тсукишима, потирая очки. — Я удивлен, как вы вообще поступили в старшую школу… Нормальные репетиторы получают деньги за трату своего времени, а я — только стресс. Не знаю, что вам поможет, но мне пора. Может, если будете пялиться в учебник и дальше, на вас снизойдет волшебное озарение… Удачи.

И он свалил. Кагеяма вцепился в учебник, еле сдерживая себя, чтобы ничего не ответить этому гаду. Когда Тсукишима встал, Хината икнула, ударилась об стол и чуть не упала. Снова ее великая неуклюжесть… Тобио все не мог понять, что с ней такое. Уже даже начал переживать.

— Ты… в порядке? — настороженно спросил он.

— Да! В п-полном!

Исходящее от нее напряжение чувствовалось слишком сильно. Шое вся сжалась, уткнулась взглядом в тетрадь и, похоже, даже не понимала, что уже несколько секунд «читает» пустой лист. Кагеяма продолжал осторожно на нее поглядывать, и, когда Хината украдкой перевела на него взгляд, встретилась с ним глазами.

— Ч-чего?.. Чего пялишься? — Вернулась к усиленному рассматриванию клеточек в чистой тетради.

Выдержав небольшую паузу, раздумывая над ответом, Тобио в итоге задал встречный вопрос:

— Ты точно нормально себя чувствуешь? В последнее время твоя неуклюжесть… выходит за рамки.

— Да это все из-за тебя!..

Шое тут же закрыла рот рукой. Вот черт! Вырвалось!

Кагеяма похлопал глазами. Он-то тут причем? Хината немножко расслабилась, вздохнула с облегчением. Хорошо, что он такой тупоголовый.

Или все-таки нехорошо?

— Кстати, — через пару секунд заговорил Кагеяма, — в прошлый раз ты начала что-то говорить… и не договорила.

— М? Когда?

— На тренировке после проигрыша Ойкаве-сану. Ты спросила, как я «это» делаю? Что делаю?

Перед глазами вновь пролетели воспоминания. Тогда это вырвалось на эмоциях, почти на подсознательном уровне. Шое и сама не смогла бы ответить сразу же, к чему задала такой вопрос. О чем именно она спрашивала. Но теперь она знала ответ.

— …Понимаешь меня, — ответила тихо и впервые за долгое время спокойно.

Вновь возникло молчание. За окном уже стемнело. Хината предалась каким-то своим мыслям, а Кагеяма… На самом деле, ни черта не понял.

— Почему-то… мне всегда кажется, что ты без слов понимаешь все, что я чувствую. И… как бы сказать? — продолжала Шое. Дальше следовали невнятные бормотания: озвучивать свои мысли и ощущения она точно не умела. Но Кагеяма и не пытался вслушиваться. Она казалась сейчас такой… милой. Покраснела, бормочет что-то.

— …спасибо тебе, Кагеяма! — Последняя фраза, отчетливо отдающаяся в ушах. И впервые за долгое время она посмотрела глаза в глаза. Ему сразу вспомнилась одна из первых тренировок: ненормальная Хината, калечащая себя, полная энтузиазма и вдохновения. И этот счастливый взгляд, полный искренности. Кажется, тогда он начал влюбляться в нее. Или это произошло с самой первой встречи? Когда он не мог отвести взгляда от ее корявых, неотточенных движений, в которых было просто невероятное желание играть…

Потом вспомнилась их случайная встреча на фестивале, когда она была в юката. Да у него челюсть чуть не отвисла в буквальном смысле… Однако сейчас она казалась не менее красивой, хотя и была «парнем».

— Ч… что ты так смотришь? — похлопала глазками, изобразила подобие улыбки. Ему показалось, что она вот-вот вновь отведет взгляд, спрячется, закроется. А, черт возьми, как ему не хочется, чтобы она прекращала смотреть на него.

Тело двинулось почти инстинктивно. Прошла доля секунды, а может быть, вечность, как пришло осознание — Кагеяма осмелился поцеловать ее. Лишь коснулся губ. Но… вышло это само по себе, и в мыслях не было — возможно, только на подсознательном уровне.

Губы почти не чувствовались, лишь запах солнечной пыли на коже и легкое касание кончиков волос. Ее дыхание прервалось, затаилось.

С пониманием, что Тобио натворил, пришла и неловкость. Теперь и он застыл столбом, боясь отпрянуть. После такого, наверное, еще месяц будет стыдно в глаза друг другу смотреть. Хината «отмерла» — он почувствовал медленный выдох, щекочущий кожу, быстрые взмахи ресниц. Губы все еще соприкасались, сердца колотились как бешеные. Не хотелось встречаться глазами, объяснять что-то, говорить что-то… Но вечно они так сидеть не могли.

Кагеяма наконец отпрянул, сглотнул накопившееся напряжение и молча отвернулся к учебникам. Шое продолжала сидеть с затаенным дыханием и выпученными глазами. Секунды казались бесконечными.

— Ч… ч-что ты… что ты наделал?

— Извини.

— З-зачем?.. Мы же… Мы же!..

Удары сердца отдавались в ушах, кровь по венам почти хлыстала — во всем теле чувствовался небывалый жар, кончики пальцев горели.

Тобио осторожно повернул голову. Шое хлопала ресницами быстро-быстро, бровки сложились домиком, губы дрожали. Губы… суховатые, слегка потрескавшиеся, но все равно… красивые?

Можно так думать про губы? Кагеяма чувствовал, что еще немного — и его голова взорвется. Но вначале сердце.

— Вы еще тут?! — резко открылась дверь. Такеда-сенсей, заметив свет в комнате клуба, подумал, что его просто забыли выключить, но подходя, услышал голоса.

От неожиданности и смущения Хината подпрыгнула, чуть не перевернув стол. У Кагеямы просто встали волосы на затылке.

— Вы, конечно, молодцы, что так усердно учитесь, но уже поздно. Может, дома закончите или завтра?