Глотая слёзы, мы натягивали штаны, когда рыдания и хныканья прекращались, отец гладил нас по стриженым головам, и мы шли пить чай.

1944 год. Похоронки еще приходили. Женщины выли, получая их. Но уже никто не сомневался в нашей победе. Настроение у населения улучшилось. Прибавили «паек» по карточкам на хлеб. Иногда стали давать сгущенку и консервированную колбасу. Передовиков на производстве премировали отрезами ткани – на платья женщинам, на костюмы мужчинам.

В 1944-м в садике мы разучили песню «Огонек» на слова поэта Исаковского:

На позиции девушка

Провожала бойца,

Темной ночью простилися

На ступеньках крыльца

И пока за туманами

Видеть мог паренек,

На окошке на девичьем

Все горелок огонек.

Парня встретила славная

Фронтовая семья.

Всюду были товарищи,

Всюду были друзья.

Но знакомую улицу

Позабыть он не мог:

Где же ты девушка милая,

Где же ты мой огонек?

И подруга далекая

Парню весточку шлет,

Что любовь ее девичья

Никогда не умрет.

Все, что было загадано,

В свой исполнится срок,

Не погаснет без времени

Золотой огонек.

И спокойно, и радостно

На душе у бойца,

От такого хорошего

От ее письмеца.

И врага ненавистного

Крепче бьет паренек,

За советскую Родину

За родной огонек.

Эта песня, которую мы пели хором в садике и знали наизусть, и сейчас пахнет для меня Краснояркой, маленьким поселком лесозаготовителей возле города Серова на Северном Урале.

К 1945 году питание стало лучше. На 1 мая, 7 ноября, 1 января детям давали подарки. В подарок входили несколько печенюшек, несколько кусочков сахара, несколько помадок и даже шоколадные конфетки.

Нам купили детский велосипед.

Родители купили корову Соньку, и мы стали пить молоко.

Но иногда были сбои. В семье оставались только картошка и лук. Мы ребята в основном жили на русской печке (полатях), резали лук, сушили сухари. На праздники делали пельмени. Однажды из заводской столовой принесли бачок, в котором было много киселя. Мы неделю его пили.

В 1945-м пошел в школу брат Юра, годом позже – я.

Белой бумаги и тетрадей не хватало и временами приходилось писать на газетах.

День 9 мая я запомнил хорошо. В Красноярке было пасмурно. Снег еще не растаял. Подал редкий снежок. По железной дороге проходил поезд. Он шел с необыкновенно протяжным гудком. Когда поезд прошел, я вернулся в дом и услышал по радио торжественный голос Левитана – фашистская Германия капитулировала!

Всю войну мы жили в круге слов: «Сталин», «Война», «фашистская Германия», «Говоров», «Рокоссовский», «Баграмян», «Жуков», «Василевский», «Еременко», «Малиновский», «Катюша», «паек», «карточки» … Наконец Победа!

В маленькой Красноярке ничего особенного в пасмурный победный день не произошло.

Каждая семья встречала этот день по-своему. Большинство со слезами на глазах.

Выпивали. Пели… Но после работы.

Карточки сохранялись до 1947 года. Но снижение цен началось с 1945-го.

…Начали возвращаться домой фронтовики. Но не все. Некоторых задержали до 1948 года. Количество эшелонов с разбитыми танками, пушками увеличилось.

Появились новые слова: «шевиот», «драп», «крепдешин», «крепжоржет», …

На рынке появились губные гармошки, аккордеоны, бритвочки немецкого производства.

Каждый год к 1 марта снижались цены. Иногда новые цены объявлял сам Сталин. Стоимость хлеба снизилась: черного до 20 рублей, белого до 30.

1-го сентября 1946 года я пошел в школу в поселке Красноярка.

Школа находилась на берегу озерца, на котором зимой расчищался каток, и те, у кого были коньки, катались там. Школа была единственным двухэтажным строением в поселке.

Учительницей была пожилая женщина по фамилии Ушакова (имя и отчество я не запомнил). Я проучился в этой школе с сентября 1946 года по февраль 1947-го, то есть две четверти. Война закончилась, но тетради в таежном поселке были в большом дефиците и домашние задания иногда выполнялись на газетах. Чистописание входило в число обязательных дисциплин, но достать перышки с нажимом было более чем трудно. Лучшими считались немецкие «лягушки».

…Стирать написанный текст (даже отдельную букву или цифру) категорически запрещалось. Однажды я нарушил это правило, и учительница поставила мне «единицу» («1»). Я плакал, не спал всю ночь и утром переписал работу. Учительница поставила мне "5", и я получил урок на всю жизнь…

В школе у меня получалось неплохо. Я быстро научился читать. Взрослые смотрели на мою голову, обнаруживали там шишку и говорили: «математиком будет». До трех лет я почти не говорил. Всматривался в окружающий меня мир. В нашем доме появился альманах – сборник рассказов «Урал – земля золотая». Я пытался еще до школы читать. В школе мне это помогало.

Математиком я не стал, шишка на голове осталась.

Мы осознали победу не сразу. На это ушли годы.

Я и мои братья видели войну из уральской глубинки, и это не то, что видели наши сверстники из Сталинграда, Ленинграда, Ржева, Курска, где горела земля, где огнем и металлом уничтожались миллионы людей, сотни городов, тысячи заводов и фабрик. Мы считали, что нам повезло.

Мой взгляд – это взгляд из сельской уральской глубинки. Мы видели и на себе испытали голод, бедность, ограниченные возможности играть, смотреть кино, пользоваться медициной…

Против нашей страны воевали 14 самых высокоразвитых стран Европы. Мы выстояли. Потеряли много – 27 миллионов человек. Мы обрели веру в то, что мы сильные и способны за себя постоять.

Когда я учился в старших классах средней школы, уважаемая нами учительница в тех случаях, когда нужно было нас упрекнуть за плохое поведение, говорила: «Вот ученики были во время войны! Таких больше не будет».

Что касается нашего поколения, то нужно сказать, что в два года мы понимали, что идет война и надо терпеть – голод, отсутствие игрушек. Пищать нельзя!

Поколение мужчин, родившееся с 1920 по 1927 годы, почти полностью погибло.

Наше поколение выжило. Научилось терпеть все, голодать, ждать, верить. Обрело жизнестойкость.

А вот выдержат ли испытания сытостью те поколения, которые будут жить после нас?

История Великой Отечественной Войны неразрывно связана с именем И.В. Сталина. Солдаты шли в атаку с криком «За Родину, за Сталина!» От фронтовиков я слышал, что подниматься в пехотную атаку страшно. Первая линия атаки, как правило, погибала (удачей считалась тяжелая рана). Приняв на грудь сто граммов «наркомовского» спирта, семнадцатилетние парнишки с отчаянием в глазах и с криком «… За Сталина!» бросались вперед, чтобы погибнуть, но не получить приговор «трус». Тяжелее всего была участь командиров и комиссаров. Они поднимались первыми с криком «За Родину! За Сталина! Коммунисты, за мной!» (более четырех миллионов коммунистов погибло в топке войны) и шли на верную смерть. Многие перед атакой писали заявление «… если погибну, прошу считать коммунистом».

После 1958 года и в обличающей Сталина речи Н.С. Хрущёва вождя обвинили в жестокости к политическим противникам, деспотичности, в неподготовленности Красной Армии к войне с фашисткой Германией, в поражениях первых двух лет войны, в больших потерях, который понес советский народ…

Серьезные обвинения против И.В. Сталина выдвигаются и в настоящее время.

… В 1960-е и 1970-е годы были опубликованы мемуары ведущих маршалов, генералов, главных конструкторов вооружений Советской Армии, и я не увидел в них серьезной критики И.В. Сталина (кроме Еременко). Более того, в «Воспоминаниях Г.К. Жукова» автор неоднократно выражает восхищение и удивление деятельностью вождя во время Великой Отечественной Войны.