Нет, я понимал важность родственных связей. Но для меня семьёй была только мама. Там, в прошлой жизни, конечно, остались близкие люди, но я старался о них не вспоминать, чтобы не травить душу. Я сделал всё, чтобы, оставшись одни, они жили достойно, не думая о завтрашнем дне. Сейчас же моей главной задачей было устроить для мамы комфортное существование, когда не надо будет рвать пуп за копейки. Ради этого я готов был пойти на многое. А отец… даже если с его стороны остались родственники, я их таковыми не считал. Как минимум, потому что чувствовал, что мама скрывала от меня правду не просто так. Никто не будет наговаривать на себя гадости без уважительной причины. А, несмотря на довольно либеральное отношение в СССР к матерям-одиночкам, всё же нагулять ребёнка неизвестно от кого — это был позор.

Короче, подъезжал к кладбищу я в смятенных чувствах. Но при этом никаких надежд или восторгов не испытывал. Волнение от того, что откроется секрет двух моих жизней, — да. И не более. Я собирался отдать дань уважения человеку, благодаря которому появился на свет, а дальше жить своей обычной жизнью. Словно ничего не случилось. Искать родственников со стороны отца я не собирался.

— Это здесь? — я впервые был на кладбище и поэтому с интересом озирался. — Кстати, а почему ты раньше сюда не ездила? Ты же всегда знала, где отец похоронен.

— Всё не так просто, — тяжело вздохнула мама, опустив глаза. — я хотела, но… мать Паши была против. Она не верила, что ты его сын, считала, что я нагуляла где-то, а теперь пытаюсь получить от них деньги. А мне ничего не надо было, я просто хотела, чтобы ты знал отца, но…

— Тебе не поверили, — констатировал я факт. — Да ещё и запугали, грозились посадить или что-то такое.

— Откуда ты знаешь?! — мама испуганно уставилась на меня. — Я никому…

— Да это элементарно, — отмахнулся я. — Стала бы ты говорить, что нагуляла меня по пьяни, если бы чего-то не боялась больше, чем пересудов.

— Сынок, я тебя умоляю, только не связывайся с ними! — на глазах у мамы появились слёзы. — Обещай мне!!! Это такие люди… не нам с ними бодаться. Раздавят и не заметят.

— Да плевать мне на них, — я презрительно скривился. — Раз они нас знать не хотят, я тем более видеть их не желаю. Поэтому не волнуйся, давай сходим, помянем и пойдём домой. Я уже не ребёнок и всё понимаю. Тем более что пусть он мне и отец, но моя семья — это только ты. Других мне не надо.

— Что ты такое говоришь?! — возмутилась мама, но я видел, что ей это приятно. — Совсем вырос уже. Пошли, оболтус. И веди себя прилично. Кладбище всё-таки. Не мешай другим.

Я закатил глаза, но спорить не стал. Всё-таки мама имела право считать меня хулиганом и бандитом. С момента моего вселения прошла всего какая-то неделя. За это время изменить чьё-то мнение было практически невозможно. Но я не торопился и не обижался. Сам виноват. Сам и буду исправлять.

Цветы мы купили ещё дома. Большой букет красных гвоздик, чётное число. Честно говоря, к разным символам я относился довольно равнодушно. Как по мне, нет разницы, как именно высказывать уважение, всё равно покойник ничего не увидит. Это если следовать в русле коммунистического материализма. Души нет, а тело в могиле давно сгнило. Если брать ту же православную традицию, то, как по мне, что в раю, что в аду, плевать, что именно положили тебе на могилу. В первом случае тебе и так хорошо, а во втором вилы тупее не станут.

Но, естественно, высказывать подобные мысли вслух я не спешил. Зачем на ровном месте ссориться с мамой, когда можно этого не делать. Так что я изображал послушного сына, не хулиганил и вообще далеко не отходил. Тем более что смотреть на кладбище особо было не на что. Это тебе не Ваганьковское или Новодевичье, где похоронены известные люди. Кстати, интересно, здесь они существуют? По идее, должны. Точка бифуркации миров располагалась гораздо позднее их образования на временной шкале. Но, даже если нет, мне плевать. Я туда не собирался ни в качестве гостя, ни тем более на постоянное жительство.

Поинтереснее стало, когда мы свернули на воинскую аллею. Понять это было несложно. Памятники обязательно с красными звёздами, люди на фотографиях в форме. Тут уже встречались целые мемориалы, а не просто гранитные плиты с надписями. Конечно, до творчества братков из девяностых моего прошлого мира им было далеко, но я бы сказал, что отличались они в хорошую сторону. Если там в основном ощущался испанский стыд за чужое дурновкусие, то здесь чувствовалась торжественность и уважение к людям, отдавшим жизнь за свою страну. Даже я проникся, хоть давно считал себя конченым циником.

Там-то и нашлась могила Калинина Павла Дмитриевича. На гранитном памятнике, представлявшем собой плиту с изображением покойного, которого огибал истребитель с красными звёздами на крыльях, а рядом с надписью примостилось изображение звезды Героя Советского Союза. Я даже мысленно присвистнул. Папаня-то у меня реально героический. Но на матери мог бы и жениться перед командировкой. Ну да ладно. Зато стало интересно, а там, дома, у него тоже была награда, или это здесь так сложилось? Что миры в деталях могут кардинально отличаться, я уже прекрасно понял.

Как это всегда случается у женщин, мама начала реветь в ту же секунду, как увидела фото. Я помог ей пройти за ограду к могиле, а сам тактично отошёл, оставив одну. Пусть это кому-то показалось бы циничным, но я почти ничего не ощущал, глядя на могилу. Там лежал совершенно незнакомый мне мужчина, о котором я ничего не знал, зато его морду видел каждый день в зеркале. Слишком похож я на папаню оказался. И на этом все его достоинства начинались и заканчивались. Уважать просто за моё рождение? Ну не знаю, не уверен. Вот за звезду героя я его уважал. А всё остальное у молодёжи обычно случается само собой. Мне ли не знать, сам молодым был… и есть. Правда, сейчас я гораздо внимательнее отношусь к этим вещам, иначе кто знает, чем обернулась бы моя шалость с соседкой на днях.

— Сёмушка, иди поздоровайся с папой, — наконец оторвалась от могилы мама и повернулась ко мне, вытирая слёзы. — Иди сюда, сыночек.

Спорить я не стал, правда, и общаться с покойником тоже. Подошёл, постоял молча, послушал истории матери. Её серьёзно трясло, но оно и понятно, пятнадцать лет не могла сюда прийти. Мне захотелось всё же найти родню по отцу, но не для знакомства, а чтобы в рожу плюнуть. Это каким надо быть уродом, чтобы запугать одинокую девушку. Я с трудом сдержал себя в руках, сжав кулаки и скрипнув зубами. И дал себе слово, что, когда поднимусь по социальной лестнице и буду иметь возможность, обязательно сделаю это. Мстить не буду, вот ещё, мараться, но в глаза посмотрю.

— Мам, давай домой собираться, — я глянул на экран телефона и понял, что мы находимся здесь больше часа. — Не последний раз приходим. Будем теперь регулярно навещать.

— А? — она поначалу не поняла, о чём это я, но потом быстро закивала. — Да, да, конечно. Сейчас идём. Дай мне минуту.

Я снова не стал мешать, выйдя за оградку на аллею. Народу на кладбище было немного, и мне даже понравилась атмосфера спокойствия и умиротворения, но, естественно, приходить сюда ради этого я не собирался. Но раз выдалась оказия, чего бы не расслабиться. И когда мама наконец закончила прощаться, можно было сказать, что я любил весь мир. Жаль только, долго это состояние не продлилось. Едва мы отошли на несколько метров, как кто-то грубо схватил меня за плечо, разворачивая к себе.

— Вы кто такие и что делакх-х… — молодой парень в форме курсанта согнулся пополам, с трудом проталкивая в себя воздух после резкого удара по шее, ибо нельзя на людей так кидаться.

— Ваня! — к нам тут же подскочила девица моих лет, со значком Юниора на груди, и встала в боевую стойку. — Что вам надо?!

— Ты не охренела в атаке?! — я нахмурился и сжал кулаки. — Этот урод на нас первый напал!

— Мы видели, как вы по могилам шаритесь! — девица не собиралась отступать. — Я сейчас вас в милицию сдам! Воры!