– Да катись ты со своей настоящей любовью, свободой и бывшей женой на все четыре стороны! – Ника от злости схватила со стола бокал и со всей силы запустила его в стену. Раздался жалобный стон разбитого стекла, осколки и капли вина разлетелись по полу, а на стене остался багровый след, напоминающий паука.
– Ты что творишь? – начал психовать Погорельцев.
– Что хочу, то и творю, – Ника схватила второй бокал, и он полетел вслед за первым.
– Ненормальная! – Сергей подскочил со стула, взял свой портфель и двинулся в сторону коридора. В спину ему полетел один из купленных Никой в кулинарии салатов, прямо в пластиковом контейнере.
– Ты – психичка! – крикнул он Нике, пытаясь стряхнуть с джемпера остатки оливье.
– А ты – козел конченый! – наконец-то сформулировала Речиц то, что давно вертелось у нее на языке на протяжении всего их серьезного разговора. – Видеть тебя больше не желаю!
– Ника, ты успокоишься и еще пожалеешь об этих словах! – на прощанье сказал ей тот, кто еще буквально пару часов назад был для нее любовью всей жизни.
После чего входная дверь хлопнула, и Ника осталась одна в окружении разбитой посуды и разбитых надежд. А из черноты ночного неба на нее ехидно поглядывала щербатая луна.
– Вот так бесславно закончилась моя очередная попытка создать семью с Сергеем: метанием оливье. А я ведь вроде интеллигентная женщина, а как выведут меня из себя, хватаюсь за бокалы и салаты, – жаловалась Ника своей подруге и коллеге Лесе Лазаревой. Они стояли посреди огромного пустыря, на котором Леся выгуливала свою собаку.
– И вы с тех пор больше не общались? – уточнила Леся. – Он не звонил, не извинялся?
– Нет. Тишина. А мне уже даже не обидно. Мы с ним как два цирковых пони, бегаем по кругу. То вместе, то врозь. То он хочет быть со мной, то не хочет. Знаешь, надоело! – Речиц тряхнула головой. – Вся беда в том, что я его люблю, несмотря на все его свинские поступки. Хороших людей любить легко, а я его люблю со всеми недостатками и дурацкими претензиями. И пока не знаю, как разлюбить.
– У тебя-то как дела? А то мы все про меня да про моего Погорельцева.
Ника, Леся и ее пес по кличке комиссар Рексик, полученной им за боевой характер и миниатюрные размеры, оставили позади себя пустырь и лениво брели по улицам вечернего Бродска. Они шли мимо засыпающих девятиэтажек, утопающих в тополях хрущевок, мимо частных домов, над которыми вились уютные столбики дыма. И почти дошли до места, где тихий, провинциальный Бродск сливается с Красным молотом, своим поселком-спутником.
– У меня в целом все неплохо. Мы с Ваней решили съехаться, – поделилась с подругой Леся.
– Ничего себе, поздравляю! – улыбнулась Ника. – У тебя будете жить или у него?
– А вот это пока спорный вопрос, – засмеялась Леся. – Ване нравится его квартира, а мне моя. Но он на всякий случай начал делать у себя ремонт.
– Серьезно Иван подходит к этим вопросам, хотя вы вместе всего полгода. А Погорельцев больше порассуждать любит на тему будущего семейного счастья.
– У тебя, когда ты говоришь о Погорельцеве, такой суровый взгляд, – невольно вздрогнула Лазарева. – Хорошо, что сейчас рядом нет оливье.
– Да ну тебя, – расхохоталась Речиц. – Поделилась с подружкой, называется.
С тех пор прошло чуть больше недели, а Ника все никак не могла привыкнуть, что она и Погорельцев снова не вместе. По привычке обнимала во сне подушку, представляя, что это Сергей. По привычке по утрам, заходя на кухню, сразу смотрела на место возле плиты, где обычно, оставаясь у нее ночевать, Погорельцев жарил ей яичницу на завтрак. По привычке хотела поделиться с ним забавной рабочей историей. Ей казалось очень странным, что Сергей, отношения с которым со всеми расставаниями и воссоединениями продлились чуть больше полутора лет, так прочно пророс в ее сердце, что без него ей было невыносимо.
Но от всех печалей Ника привычно спасалась в работе.
И вот сейчас, под занавес бурного рабочего воскресенья она пришла в свой пустой дом, подмигнула притаившемуся на стене кухни винному пауку, на всякий случай дважды проверила, закрыта ли входная дверь на замок, и уснула глубоким тяжелым сном без сновидений.
Утро понедельника следователь Речиц посвятила допросам коллег покойных Митрошиных. Анна и Дмитрий, работники местной кондитерской фабрики, оказались очень трудолюбивыми людьми, жили в режиме «работа-дом», по этой причине самые близкие друзья у них оказались из числа коллег.
Все свидетели почти как под копирку уверяли Нику, что Митрошины были практически святыми людьми: честными, трудолюбивыми, отличными семьянинами, любили друг друга без памяти и жили, воркуя между собой как два попугайчика-неразлучника.
Циничной Речиц такая идиллическая картина показалась подозрительной. За время работы в Следственном комитете, наблюдая людей с самых неприглядных сторон их бытия, Ника перестала верить в то, что по земле могут ходить ангелы без крыльев.
– Но какие-то конфликты, враги у них все равно должны были быть? – то ли спросила, то ли констатировала она, допрашивая непосредственного начальника Анны Митрошиной – начальника цеха, в котором та работала на конвейере по производству конфет. Усатый, представительный мужчина задумался:
– Да не было у нее и Димы никаких врагов… Они были такие добрые, безответные. Я даже ни разу не видел, чтобы они голос повышали… – ответил он после длительной паузы. – Хотя нет, вру, – вдруг оживился он. – Аня однажды возле проходной поругалась со своей сестрой.
– С Верой? – уточнила Ника.
– Не знаю, как ее зовут. Алкоголичка у нее сестра, прости господи. Вот надо же, как получилось, что у матери две дочки, одна как ангел небесный, а на второй клейма негде ставить: и пьет, и детей бросила. А тут я вообще услышал, что ее посадили…
– Так что за конфликт у них был?
– Не знаю, я просто мимо шел. Слышу, как Аня кричит на нее, что, мол, наследство отца начала пропивать. А уж что там за наследство, не знаю. Это вы лучше у Марины спросите, это Анина лучшая подруга, они с ней вместе работают.
Пухленькая заплаканная Марина на вопрос Ники по поводу наследства, из-за которого поссорились Анна и ее сестра Вера, ответила не сразу.
– Да там и конфликта не было никакого. Вера как-то пришла под вечер к проходной, стала просить у Ани денег, а то говорит, пропью то, что оставил папа. Аня на нее накричала, что нельзя память об отце продавать из-за спиртного. А уж чем там дело кончилось, я не знаю.
– А что там за память? – заинтересовалась Ника.
– Там монеты. Отец Ани был нумизматом. У них очень сложная семейная история, еще когда Аня, Вера и Костя были детьми, их родители расстались. В чем причина была, не знаю, мне Аня ничего не говорила. Отец уехал на север. Несколько лет назад он приезжал сюда, встречался с детьми и оставил каждому какие-то монеты. Аня говорила, что вроде они довольно ценные. Но я сама их не видела, я даже не знаю, где Митрошины их хранили. Мы еще тогда с Аней обсуждали, что лучше их в банк, в ячейку какую-нибудь поместить, если Аня их продавать не хочет. Но чем там дело кончилось, я не знаю.
Пока Ника Станиславовна фиксировала в протоколе полученную информацию, Марина вдруг ойкнула, будто вспомнила что-то важное.
– Что такое? – Речиц оторвалась от монитора ноутбука и подняла глаза на свидетеля.
– Не знаю, важно это или нет, – замялась женщина. – Но пару недель назад я видела странную ситуацию с участием Анны. Был обед, мы с ней пошли до магазина. И на улице встретили какого-то мужчину, я так поняла, что это был Аннушкин знакомый. И она так на него посмотрела. Вот помните, как в сериале «Клон», – Марина мечтательно закатила глаза и продолжила. – Как Жади и Лукас смотрели друг на друга на рынке сквозь платки под красивую музыку.
– О боже, – пронеслось в голове у Ники. – Вот это у нее образное мышление.
– И Анна и этот мужчина друг на друга так смотрели? – уточнила она.